Сидя на самом верху похожего на челюсть выступа, Назарин старался развеять их страхи, то и дело обращаясь к ним с разными шутливыми замечаниями. Паря в идеальных сферах, этот окрыленный праведник не забывал и о своих птенцах. Вокруг холма залегла глубочайшая тишина, нарушаемая временами лишь вздохами ветра, ласкавшего древние стены, да полетом ночных тварей, обитавших в густых зарослях кустарника и в развалинах крепостных стен.
Хотя глава кающегося сообщества и сохранял прежнее невозмутимое спокойствие, он все же решил, что всем троим не стоит спать в эту ночь, дабы не быть разбуженными мясницкими ножами. Сначала все было тихо, но около полуночи у подножья холма раздался шум, залаяли собаки... Да, кто-то поднимался. Но пока незваные гости были далеко. Затем голоса смолкли, а примерно через полчаса послышались уже ближе; теперь легко можно было различить, что между собой говорят трое или четверо поднимающихся на холм людей.
Дон Назарио спустился со своей башни, чтобы вести наблюдение с более близкого расстояния, но вскоре трое странников убедились, что в долине трудно что-либо различить. От земли поднималась дымка, понемногу густевшая, и лунный свет, падая в туман, растворялся в нем млечным свечением. Голоса слышались еще ближе.
Меньше чем за четверть часа пелена тумана заметно сгустилась, и вот уже заволокла холм почти на треть. Голоса удалялись. Еще через полчаса холм скрылся в тумане наполовину. Но испарение так и не достигло вершины, и странникам казалось, что они плывут в огромном ковчеге по белопенным волнам неведомого моря. Голоса потерялись в тумане.
V
Приказав женщинам ложиться, Назарин продолжал бдение; в молитвах он провел время до самого утра, красотой которого, однако, не смог насладиться из-за тумана. В восемь часов долина еще была окутана дымчатым покровом; Андара и Беатрис, показавшиеся из своей опочивальни, тоже поспешили вознести хвалу господу за чудесное и своевременное спасение — ведь никаких сомнений не оставалось, что то были голоса подлых убийц, и лишь млечная мгла тумана могла сбить их с дороги. Назарин посоветовал женщинам не говорить худого даже о самых злых своих врагах; главное, наставлял он их, прощать все обиды и оскорбления, любить даже тех, кто причиняет нам зло, и подавлять в сердце гневные порывы. Добрые или злые люди Чубарый и его дружки — этого мы не знаем. Да и кому то ведомо? Пусть разбирается в этом Высший судия. Не следует судить и хулить их, даже если эти кровожадные злодеи приставят им нож к горлу.
— ...И последнее, дочери мои, думаю я, что наш вынужденный отдых чересчур затянулся. Поэтому сегодня мы проведем последний день в этом феодальном гнезде, а завтра с утра снова отправимся в путь; пока же предлагаю спуститься вниз по реке и разведать, что это за деревни виднеются там вдали.
Не успел он произнести эти слова, как все услышали приближающийся голос, распевавший веселую песню. Странники взглянули вниз, но никого не увидели,' и хотя женщинам голос этот и показался знакомым, они никак не могли вспомнить, кому он принадлежит. Но вот меж кустов показалась голова масленичного ряженого, и Андара воскликнула, смеясь:
— Да ведь это Ухо, мой женишок! Иди сюда, мой малюточка... Ухо, радость моя, карапузик мой! Голову-то я вижу, а остальное где оставил?
Поднявшись наверх, маленькое страшилище насилу перевело дух. Карлик присел на камень, и его крошечного тельца совсем не стало видно. Над всем возвышалась огромная голова, подбородком касавшаяся колен. Он был в солдатской фуражке и в обычном своем чехле. Сев, он стал не намного ниже.
— Не проголодался, Ухито, симпатяжечка? — спросила Андара.— Ну, говори, с чем пришел.
— Да что там — тебя, любушка, повидать.
— А уж ты-то мне как люб, голубок ты мой, черепашка о.) моя. Что, устал? Хочешь хлеба кусочек?
— Нет, я со своим. А тебе вот сдобу принес... Держи. Доброго вам здоровьица, сенья Беатрис, и вас, дяденька Зарин, храни вас господь... Так, стало, вам уходить надо... Вчерась ночью Чубарый с ребятами сюда ходил, но, как воспарение пошло, пришлось им, стало, возвернуться. Туманище такой — глаз коли! А наутро стадо погнали... Стадо такое — у-у! Как зазвонили к ранней, так и погнали... Но вы-то не особливо тут прохлаждайтесь. Говорят, мол, намедни покража в деревне вышла... Оно ясно — враки! Ох и люба ж ты мне, Андара!.. Однако сыску берегитесь — не то сыщут, да схватют, да в заковы и закуют!
Назарин отвечал, что они вовсе не преступники и что если жандармы их схватят, то недоразумение скоро выяснится, и поэтому им незачем бежать оттуда, где они никому не мешают. Но «карапузик» не обратил на его слова никакого внимания и, потянув Андару за подол, отвел ее в сторону и зашептал:
— Пусть себе идут —- кот с кошуркой, мавр с мавуркой — а ты, страшненькая, оставайся... Тебя-то, страшненькую,— кто тронет, а уж мне ты люба... Ох и по сердцу ты мне, Андара! Чего говоришь? Сам страшненький? Дак ить в том и штука! Страшная да блудящая — оттого и люба... Мне такое впервой... как увидел — все внутрях перевернулось!
Андара хохотала вовсю, чем при влекла внимание На зарина и Беатрис, и несчастный карлик, сгорая со стыда, смог только вымолвить:
— Сыск — покража... уходить надо...
— А карапузик-то меня любит. Не мешайте, пусть говорит... Ну что, женишок? Уж конечно, я тебя не брошу, голубок ты мой, черепашка ты моя ненаглядная! Ну-ка, скажи еще разок, что я тебе люба. Женщинам такое нравится...
— Люба,— сказал карлик и заскрежетал зубами, поймав насмешливый взгляд Беатрис— А ить и ты хороша!
И бросился бежать. Андара громко звала его, но он, разобиженный, сбежал или, вернее, скатился с холма, молотя кулачками по голове и так и не взглянув ни разу на обитателей замка. Они же, час спустя, уже шли, никем не замеченные, по левому берегу Пералеса, вниз по течению. Дойдя до того места, где Пералес сливается с Альберче, они увидели неподалеку окапывавших лозы крестьян. Назарин предложил помочь им хотя бы за самую ничтожную плату или даже просто так, если они ничего не имеют против. Крестьяне — на вид люди зажиточные и приветливые —
дали Назарину и Беатрис по мотыге, а той, что из Польворанки, вручили трамбовку — разбивать земляные комья. Один из них взял лежавшее тут же ружье и вскоре вернулся, неся трех кроликов; одного он протянул странникам.
— Сеньор,— сказал ему Назарин,— не сомневайтесь, что осенью эта лоза даст вам хороший урожай.
Когда все сели передохнуть, одна из женщин разговорилась с Беатрис и спросила — что Назарин, не муж ли ей; когда же та ответила, что нет и что ни она, ни подруга ее не замужем, крестьянка запричитала и долго крестилась. Тогда — не отставала она — может, они цыгане или эти, которые бродят по деревням и сковородки лудят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Хотя глава кающегося сообщества и сохранял прежнее невозмутимое спокойствие, он все же решил, что всем троим не стоит спать в эту ночь, дабы не быть разбуженными мясницкими ножами. Сначала все было тихо, но около полуночи у подножья холма раздался шум, залаяли собаки... Да, кто-то поднимался. Но пока незваные гости были далеко. Затем голоса смолкли, а примерно через полчаса послышались уже ближе; теперь легко можно было различить, что между собой говорят трое или четверо поднимающихся на холм людей.
Дон Назарио спустился со своей башни, чтобы вести наблюдение с более близкого расстояния, но вскоре трое странников убедились, что в долине трудно что-либо различить. От земли поднималась дымка, понемногу густевшая, и лунный свет, падая в туман, растворялся в нем млечным свечением. Голоса слышались еще ближе.
Меньше чем за четверть часа пелена тумана заметно сгустилась, и вот уже заволокла холм почти на треть. Голоса удалялись. Еще через полчаса холм скрылся в тумане наполовину. Но испарение так и не достигло вершины, и странникам казалось, что они плывут в огромном ковчеге по белопенным волнам неведомого моря. Голоса потерялись в тумане.
V
Приказав женщинам ложиться, Назарин продолжал бдение; в молитвах он провел время до самого утра, красотой которого, однако, не смог насладиться из-за тумана. В восемь часов долина еще была окутана дымчатым покровом; Андара и Беатрис, показавшиеся из своей опочивальни, тоже поспешили вознести хвалу господу за чудесное и своевременное спасение — ведь никаких сомнений не оставалось, что то были голоса подлых убийц, и лишь млечная мгла тумана могла сбить их с дороги. Назарин посоветовал женщинам не говорить худого даже о самых злых своих врагах; главное, наставлял он их, прощать все обиды и оскорбления, любить даже тех, кто причиняет нам зло, и подавлять в сердце гневные порывы. Добрые или злые люди Чубарый и его дружки — этого мы не знаем. Да и кому то ведомо? Пусть разбирается в этом Высший судия. Не следует судить и хулить их, даже если эти кровожадные злодеи приставят им нож к горлу.
— ...И последнее, дочери мои, думаю я, что наш вынужденный отдых чересчур затянулся. Поэтому сегодня мы проведем последний день в этом феодальном гнезде, а завтра с утра снова отправимся в путь; пока же предлагаю спуститься вниз по реке и разведать, что это за деревни виднеются там вдали.
Не успел он произнести эти слова, как все услышали приближающийся голос, распевавший веселую песню. Странники взглянули вниз, но никого не увидели,' и хотя женщинам голос этот и показался знакомым, они никак не могли вспомнить, кому он принадлежит. Но вот меж кустов показалась голова масленичного ряженого, и Андара воскликнула, смеясь:
— Да ведь это Ухо, мой женишок! Иди сюда, мой малюточка... Ухо, радость моя, карапузик мой! Голову-то я вижу, а остальное где оставил?
Поднявшись наверх, маленькое страшилище насилу перевело дух. Карлик присел на камень, и его крошечного тельца совсем не стало видно. Над всем возвышалась огромная голова, подбородком касавшаяся колен. Он был в солдатской фуражке и в обычном своем чехле. Сев, он стал не намного ниже.
— Не проголодался, Ухито, симпатяжечка? — спросила Андара.— Ну, говори, с чем пришел.
— Да что там — тебя, любушка, повидать.
— А уж ты-то мне как люб, голубок ты мой, черепашка о.) моя. Что, устал? Хочешь хлеба кусочек?
— Нет, я со своим. А тебе вот сдобу принес... Держи. Доброго вам здоровьица, сенья Беатрис, и вас, дяденька Зарин, храни вас господь... Так, стало, вам уходить надо... Вчерась ночью Чубарый с ребятами сюда ходил, но, как воспарение пошло, пришлось им, стало, возвернуться. Туманище такой — глаз коли! А наутро стадо погнали... Стадо такое — у-у! Как зазвонили к ранней, так и погнали... Но вы-то не особливо тут прохлаждайтесь. Говорят, мол, намедни покража в деревне вышла... Оно ясно — враки! Ох и люба ж ты мне, Андара!.. Однако сыску берегитесь — не то сыщут, да схватют, да в заковы и закуют!
Назарин отвечал, что они вовсе не преступники и что если жандармы их схватят, то недоразумение скоро выяснится, и поэтому им незачем бежать оттуда, где они никому не мешают. Но «карапузик» не обратил на его слова никакого внимания и, потянув Андару за подол, отвел ее в сторону и зашептал:
— Пусть себе идут —- кот с кошуркой, мавр с мавуркой — а ты, страшненькая, оставайся... Тебя-то, страшненькую,— кто тронет, а уж мне ты люба... Ох и по сердцу ты мне, Андара! Чего говоришь? Сам страшненький? Дак ить в том и штука! Страшная да блудящая — оттого и люба... Мне такое впервой... как увидел — все внутрях перевернулось!
Андара хохотала вовсю, чем при влекла внимание На зарина и Беатрис, и несчастный карлик, сгорая со стыда, смог только вымолвить:
— Сыск — покража... уходить надо...
— А карапузик-то меня любит. Не мешайте, пусть говорит... Ну что, женишок? Уж конечно, я тебя не брошу, голубок ты мой, черепашка ты моя ненаглядная! Ну-ка, скажи еще разок, что я тебе люба. Женщинам такое нравится...
— Люба,— сказал карлик и заскрежетал зубами, поймав насмешливый взгляд Беатрис— А ить и ты хороша!
И бросился бежать. Андара громко звала его, но он, разобиженный, сбежал или, вернее, скатился с холма, молотя кулачками по голове и так и не взглянув ни разу на обитателей замка. Они же, час спустя, уже шли, никем не замеченные, по левому берегу Пералеса, вниз по течению. Дойдя до того места, где Пералес сливается с Альберче, они увидели неподалеку окапывавших лозы крестьян. Назарин предложил помочь им хотя бы за самую ничтожную плату или даже просто так, если они ничего не имеют против. Крестьяне — на вид люди зажиточные и приветливые —
дали Назарину и Беатрис по мотыге, а той, что из Польворанки, вручили трамбовку — разбивать земляные комья. Один из них взял лежавшее тут же ружье и вскоре вернулся, неся трех кроликов; одного он протянул странникам.
— Сеньор,— сказал ему Назарин,— не сомневайтесь, что осенью эта лоза даст вам хороший урожай.
Когда все сели передохнуть, одна из женщин разговорилась с Беатрис и спросила — что Назарин, не муж ли ей; когда же та ответила, что нет и что ни она, ни подруга ее не замужем, крестьянка запричитала и долго крестилась. Тогда — не отставала она — может, они цыгане или эти, которые бродят по деревням и сковородки лудят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53