Однако вот и школа. Он остановился у ограды – поджидал Ханса. Тот жил по-прежнему у себя дома, что-то ни полиция им не интересовалась, ни социальные службы, – забыли, что ли? В школе-то всем сказал, что живет с прабабкой, приехала, мол, наконец, хотя кое-кто из живущих в Снольди-Хольме ребят знал, конечно, что нет у Ханса в доме никакой бабки, а если кто и приезжает, так только Нильс да две женщины из какого-то благотворительного фонда. Поначалу Ханс побаивался их, думал – забирать приехали, потом, правда, разобрался, что к чему. С тех пор они его навещали – готовили еду, стирали, даже убирались по дому, вернее, заставляли убираться самого Ханса. А он и не противился особо, наоборот, только рад был и лишь со страхом ждал визита муниципальных служащих из отдела опеки. Но те что-то не приходили. И слава богу, как считал Ханс.
– О, кого я вижу? – Нильс обернулся.
Со школьного крыльца ему махал рукой Толстяк. Как его зовут, Нильс не знал, да и вряд ли кто помнил, привыкли все – Толстяк да Толстяк. Неприятный парень – губастый, с приплюснутым носом и маленькими поросячьими глазками, да и по характеру подлый. Не очень-то кто с ним водился.
– Ханса ждешь?
Нильс кивнул, отворачиваясь.
– И не страшно ему одному жить? – не отставал Толстяк. – Я б не выдержал. У него что, совсем-совсем никого?
– Да, совсем-совсем никого! – не выдержав, передразнил Нильс. – Тебе что за дело?
– Да ничего. – Толстяк пожал плечами. – Так спросил, просто... А вот он, кстати, идет. Ну, пока. Тороплюсь.
Он спрыгнул с крыльца, словно сорвавшаяся с крючка рыба. Впрочем, Нильс не смотрел на него – улыбался, завидев появившегося на том же крыльце Ханса...
Вечер оказался такой же, как и день. Синий, прозрачный, тихий. По-прежнему весело чирикали воробьи да, крича, играли в парках дети. За парком, за домами, за кирхой садилось солнце, оставляя в небе золотистый расплавленный след.
Перламутровый двухдверный «фольксваген-гольф» прошмыгнул перекресток и, выехав на загородное шоссе, шустро покатил в гору. И катил бы, ежели б не спустившее колесо. Где прокололось? Черт...
Остановив машину на обочине, Марта набрала телефон сервисной службы... Два мотоцикла промчались мимо, обдавая «фольксваген» грязью.
«Вот сволочи», – подумала Марта и засмеялась собственной злости – ну не хотелось сегодня злиться, уж слишком вечер был для этого чуден и тих.
А мотоциклисты между тем подъезжали уже к Снольди-Хольму.
– Во-он его дом, за деревьями, – показал сидевший позади Толстяк.
– Это хорошо, что за деревьями, – нехорошо усмехнулся Вольф. – Он точно один?
– Скорее всего, – пожал плечами Толстяк. – А кто там с ним еще может быть? Ну, разве что этот придурок Нильс.
– Вот и проверишь, – прищурив глаза, кивнул Вольф. – А мы за углом постоим. Черт, маркер забыл! Вы тоже, конечно, не прихватили?
– У него спросим. – Кивнув на дом, Торольв поправил свои вечно сальные волосы и мерзко захихикал.
Подойдя к двери, Толстяк нажал кнопку звонка и жал, не отпуская, пока не открыли.
– Чего тебе? – удивленно посмотрел на него Ханс. Вот уж кого никак не ожидал увидеть.
– Ты один?
– Ну, один.
– У тебя, случайно, не будет красного маркера?
– Чего?
– Спокойно, пташка! – Метнувшиеся к двери Торольв и Вольф схватили Ханса за руки.
– Э, вы чего это?
– Заткни пасть! – Вольф ударил мальчишку в челюсть. Тот упал, вскрикнув.
– Вяжите ему руки, – приказал Вольф. – И рот не забудьте, не жалейте скотча.
Минута – и обескураженный Ханс был спеленут, словно младенец.
– Поведем уже? – поинтересовался Торольв.
– По-моему, рановато, – стуча зубами, произнес Толстяк. – Светло еще!
– Какое там светло? – усмехнулся Вольф. – Пока дойдем. Сейчас темнеет быстро. Маркер нашел?
Толстяк кивнул.
По знаку Вольфа они схватили хозяина дома под руки и, вытащив за порог, повели к старому кладбищу. Ханс упирался, что-то мычал, мотая головой. Вольф несколько раз сильно ударил его в живот, после чего достал нож и приставил к горлу:
– Еще раз трепыхнешься, убью, понял? – Ханс кивнул, глотая слезы.
Вокруг быстро темнело, на шоссе зажглись фонари, от деревьев протянулись по всему скверу длинные тени. Похолодало – изо рта уже шел пар, а Ханс был лишь в безрукавке и джинсах. Чем дальше они шли, тем гуще становились деревья, непроходимей кусты, и вот уже стали видны покосившиеся прутья ограды. Старое кладбище...
– Пришли, – сказал Вольф, когда они оказались в самом дальнем углу заброшенного погоста. Высокие деревья заслоняли черное небо, делая его еще чернее.
– Вон, подходящее дерево. – Торольв кивнул на старый тополь, к которому и привязали несчастного Ханса, вернее, торопливо примотали скотчем.
– Хорошо.
Вольф холодно посмотрел на жертву и, достав из кармана сиреневый кристалл, вложил его в ладонь будущей жертвы. Тщательно сложил холодные пальцы, перевязал скотчем. Удовлетворенно кивнув, резким движением разорвал безрукавку на груди Ханса. Взял в руки маркер... и озадаченно замер.
– Кто-нибудь умеет рисовать? – спросил он.
– Я, – кивнул Толстяк. – Умел когда-то, в детстве.
– Рисуй. – Вольф передал ему маркер. – Прямо на нем, на груди, слева.
– А... а что рисовать? – дрожащим голосом поинтересовался Толстяк.
– Волка! Сможешь?
Тот кивнул, чувствуя, как под пальцами яростно бьется сердце Ханса. Глаза мальчишки смотрели прямо на Толстяка. Он дернулся всем телом, как только маркер коснулся груди.
– Мама! – испуганно вскрикнул Толстяк и уронил маркер в снег. И тут же почувствовал у своего горла острое жало ножа.
– Не надо-о! – громко заверещал он. – Не надо-о-о!!!
– Не ори. – Вольф легонько ударил его по щекам и подал маркер: – Рисуй!
Толстяк, утерев сопли, принялся рисовать, больше уже не обращая внимания на несчастного Ханса. Он даже высунул язык от усердия, не отрывая маркера от тела до тех пор, пока на груди жертвы не получилось что-то отдаленно напоминающее собаку.
– Молодец, – похвалил Вольф и достал из-за пояса тонкий железный шкворень с блестящим, остро заточенным концом. Размахнулся...
Ханс ойкнул и обмяк, теряя сознание.
– Слабак! – презрительно бросил Вольф, примерился снова...
– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался голос.
– Полиция!!! – завопил Толстяк и первым кинулся прочь. За ним поспешил Торольв, а следом уж и бритоголовый Вольф, а куда ему было деваться?
– Стойте, вы, остолопы! – орал он им вслед. – Никакая это не полиция, голос-то женский...
– Ой, кто ж это тебя так? – Марта Йоргенсон ловко разрезала скотч маникюрными ножницами и похвалила себя – хорошо, прихватила с собой сумочку, не оставила в машине, побоявшись воров. Похлопала мальчишку по щекам. Тот открыл глаза...
– Ну, как ты?
– Нормально, – слабо улыбнулся Ханс. – Нам бы надо... поскорее убраться отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78