– От вас, милорд, я не сбегу, – уверила она его. – Однако дело не только в моих желаниях. Моя мать одна. Я должна отправляться домой, чтобы помочь подготовиться к зиме. Это очень суровое время в горах, где мы живем. Снега порой бывает так много, что охотники не в состоянии выезжать, и мы вынуждены сидеть взаперти в своих жилищах. Еще очень много нужно сделать, пополнить запасы, чтобы пережить самые тяжелые месяцы. Но я обещаю вам, что приеду снова, как только смогу, и с большой радостью.
– Из самого Уэльса, только ради того, чтобы спеть для меня?
– Да, – подтвердила Рианнон, – из самого Уэльса, чтобы спеть для вас, милорд, потому что очень немногие умеют слушать так, как вы. Вы понимаете и цените мое искусство. Если вы захотите принять меня, несмотря на то, как события могут повернуться в будущем, я приеду.
– Я приму вас в любое время. Между нами – во имя искусства – всегда будет мир, – уверил ее Генрих, и было совершенно ясно, что он понял намек на возможную в будущем вражду между ним и ее отцом. Он почти открыто пообещал, что не поставит ей это в вину, так как у нее нет власти как-либо влиять на события.
После этого Рианнон и Саймон ушли, но ее рука продолжала крепко сжимать его запястье, пока они не покинули зал. Ожидая снаружи лошадей, Саймон обнял ее за талию, и она не отстранилась.
– Я не рождена для таких дел, – вздохнула она. – Джиллиан была права. Король – точно как дикий кот. Он может прийти на зов и даже вести себя очень мило, но с него нельзя сводить глаз или доверять ему. Такого человека нужно держать в очень крепких оковах, потому что он не хозяин даже собственной воли.
– Твой отец утверждает: это от того, что король слишком молод, – отозвался Саймон, но в этот момент он готов был благословлять Генриха за непредсказуемый характер, благодаря которому Рианнон теперь оказалась в его объятиях.
– Я хочу домой, – жалобно произнесла Рианнон.
– Тогда поехали, eneit, – тут же согласился Саймон. – Вечером я напишу отцу, и мы завтра же отправимся.
– Нет, – снова вздохнула она. – Так не годится. Это будет выглядеть, словно я солгала. Мы должны по меньшей мере дождаться приезда епископа Винчестерского. Саймон, ты не должен с такой готовностью соглашаться на все, что я попрошу.
– Я люблю тебя.
Что бы ответила на это Рианнон и ответила ли бы вообще, осталось неизвестным. В этот момент подали лошадей, и она, отстранившись от Саймона, бросилась к своей кобыле. Саймон был в ярости, но обрушить гнев на конюхов значило бы оскорбить Рианнон. Лучше упустить эту возможность, чем вспышкой дурного настроения уничтожить достигнутое.
Рианнон не нужно было опасаться очередного вызова к королю, так как очень скоро Генриху от развлечений пришлось вернуться к серьезным и неприятным делам. Епископ Солсбери, который оказался хитрее, чем надеялся Генрих, не остался ругаться с Питером де Рошем. Предупрежденный о том, что король выехал из Оксфорда, он не стал даже обращаться к своему собрату по церкви, который не побрезговал бы заточить и его, а последовал за Генрихом в Лондон, где был тепло встречен Роджером Лондонским. Приободренный поддержкой и решимостью святого человека, он снова вступил в спор с королем.
Генрих, испытывая ужасную неловкость, возражал, что все было сделано по праву. Едва сдерживая гнев, Роберт Солсбери мягко, но непреклонно гнул свое: Хьюберт де Бург должен быть возвращен в церковь, откуда его вытащили силой. Убежище неприкосновенно для всех. Даже самый отъявленный преступник, самый кровавый убийца обладает неприкосновенностью под защитой церкви и не может быть возвращен в тюрьму или казнен, пока находится в святом храме.
Это «даже», намекавшее, что де Бург не такой уж преступник, произвело впечатление на Генриха. Потеряв осмотрительность, он взорвался, заявив, что оскорбление короля является преступлением еще худшим, чем убийство. Роберт Солсбери в ответ выпрямился и откровенно, слишком откровенно, возразил, что душа человеческая принадлежит Господу, в то время как гордыня короля принадлежит самому королю и является грехом и оскорблением Богу, и ее надлежит смирять. Когда Генрих от гнева почти потерял рассудок, епископ ретировался, но ненадолго. Его поведение ясно говорило, что это был только первый бой, и он его выиграл.
Генрих был бы рад сбежать снова в надежде, что хрупкого старикашку утомит вечная погоня, но он не мог поступить так. До совета, на котором Винчестер собирался сделать свой очередной ход, оставалось два дня. Питеру де Рошу была отправлена срочная депеша, но тот находился уже в пути. Элинор, Иэн, Джеффри и Джоанна прибыли почти по пятам за Винчестером. Адам и Джиллиан забрали всех детей, за исключением Сибелль, и отправились по многочисленным замкам семейства – проверить, как они снабжены провизией и надежна ли их оборона.
Королю никакой пользы не принесла бы кровь мужчин и женщин Роузлинда. Они не помышляли о мятеже, но даже Иэн чувствовал, что гарантии, данные Джеффри Пемброку, были петлей на шее у них всех. Если даже Ричард не призовет Джеффри помогать ему, им придется всячески уклоняться от помощи его врагам. Казалось маловероятным, чтобы король, уже связанный одной войной, осмелился атаковать столь могущественный клан, но другие могли бы воспользоваться пассивным сопротивлением этой семьи как оправданием желания потрепать их богатые владения.
С приездом семьи возникла еще одна проблема – личная. Иэн и Элинор ожидали, что Саймон и Рианнон будут спать вместе, как они это делали в Оксфорде. Однако ни Саймон, ни Рианнон не проявляли такого желания и не желали объяснить причину. Вскоре из-за постоянного взаимного раздражения, не находившего выхода, из ничего вспыхнула ссора, во время которой Саймон горько посетовал, что Рианнон только назло ему переменила свое мнение по всем вопросам. Тут вмешался Иэн, обругавший своего сына за бестактность и заявивший, что никогда прежде не замечал за Саймоном такой грубости в обращении с женщиной. После чего Саймон, бросив в сторону Рианнон пылающий взгляд, заставивший Элинор, которая одна только и заметила его, онеметь от удивления, попросил разрешения поселиться в доме Джеффри, располагавшемся примерно в полумиле дальше по дороге.
Саймон мог бы сильно пострадать от язычка своей сводной сестры, если бы мать не заставила свою дочь помолчать. Элинор не понимала всего происходившего, но видела достаточно, чтобы дать понять Джоанне, что это не вина Саймона. Что-то нехорошее происходило между ними обоими – Рианнон была явно подавлена и взвинчена, но впервые в жизни ее эгоистичный сынок приносил себя в жертву ради другого человека. Возраст немного усилил терпеливость Элинор, и она на этот раз решила не вмешиваться, предоставив природе идти своим путем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111