В результате Рианнон была завалена сведениями о том, кто с кем спит и кто с кем собирается завести интрижку. Двор Генриха не был настолько развращен, как двор Джона, где это делалось специально; Генрих и сам не слыл развратником. Тем не менее этот полный сил молодой человек, далекий от ханжества, не слишком ограничивал себя моральными предписаниями, которые относились, по его мнению, к компетенции церкви, делая многих своих дорогих друзей несчастными и обиженными.
Вся эта болтовня была сама по себе отвратительна; Рианнон нимало не интересовалась постельными склонностями незнакомых ей людей, но она привыкла к таким разговорам. Двор ее отца в этом смысле отличался от английского только размерами. Где были мужчины и женщины, там процветали любовные приключения. Разница заключалась лишь в том, что теперь слишком часто Рианнон сама становилась жертвой подобных сплетен. Хотя не все из присутствовавших женщин видели ее успешное выступление, знали о нем все, и многие уже успели наточить ножи, чтобы нанести Рианнон удар побольнее. Поэтому ей адресовалось немало расплывчатых сплетен о похождениях Саймона, подаваемых в широком диапазоне эмоций – от искреннего сочувствия до ядовитой злобы.
Поначалу Рианнон порывалась рассмеяться. Она помнила: Саймон предупреждал ее, что из всех сплетен о нем, которые она услышит, половина окажется чудовищной неправдой, а вторая половина – преувеличениями. «Будь я тем, что говорят обо мне, – жаловался он, – мне потребовалось бы иметь семь штук того, чем действует мужчина…» Но когда Рианнон вечером наконец забралась в пустую постель, ей пришла в голову неприятная мысль: а пуста ли точно так же постель, в которой спит сейчас Саймон? Между неверной женщиной и неверным мужчиной лежит огромная разница. Привязанная к дому, где ее все хорошо знают, женщина должна прилагать значительные усилия и соблюдать секретность, чтобы завести любовника. То, что столь многие женщины преуспевали в этом, лишьподтверждало изворотливость женского ума. Перед мужчинами подобные проблемы не возникали. Они разъезжали, где хотели, и чаще всего в таких местах, куда вряд ли когда-либо добиралась жена. Откуда она могла знать, размышляла Рианнон, верен ли Саймон клятве, которую он дал ей?
Она уговаривала себя не предаваться пустым подозрениям. Не безумие ли думать, что мужчина, который открыто признавался в своей любви и демонстрировал эту любовь с такой пылкостью и такой нежностью прошлой ночью, на следующую ночь предаст свои клятвы? Она понимала все это, но все-таки дрожала и горела в холоде и пламени ярости, скорби и ревности. Затем, когда на следующий день вернулись Иэн, Джеффри и Адам, заявившие, что Саймон был приглашен поохотиться и приедет домой позже, Рианнон пришлось занять себя чем-нибудь, чтобы никто не видел ее лица. Задыхаясь от душевной боли, она спрашивала себя, на что он охотится. Идет он по следам четвероногой или двуногой самки? И даже если он действительно преследует оленя, разве это не свидетельство его безразличия – ведь он предпочел ее обществу компанию охотников? Ладно, пусть будет так. Пожалуйста, она охотно уступит его им – навсегда!
Через некоторое время после того, как она пришла к такому печальному заключению, от короля прибыл оруженосец со специальным приглашением и просьбой, чтобы леди Рианнон прибыла спеть перед Генрихом и несколькими важными гостями из Прованса. Поскольку гонец вошел в зал как раз в тот момент, когда Рианнон, пытаясь успокоиться, занималась лучшей подгонкой французских переводов к мелодии, она едва ли могла бы придумать какую-либо отговорку, чтобы не поехать. Кроме того, она была в таком настроении, что ей и не пришло в голову искать какие-либо отговорки. Она согласилась незамедлительно, попросив только время, чтобы одеться приличнее.
Два дня переговоров не принесли ни облегчения, ни надежды. Иэн был изможден и подавлен. Ему очень не хотелось отправляться ко двору, где необходимо было бы нацепить на лицо маску спокойствия и благодушия. Распоряжение, доставленное оруженосцем короля, естественно, не содержало запрета Иэну присутствовать – согласно этикету, приглашение женщины ко двору предполагало, что ее сопровождает родственник-мужчина. Однако отсутствие особого приглашения для мужчин намекало на то, что Генрих предпочел бы обойтись без них. Безопасность Рианнон гарантировалась. Кроме оруженосца, ее станет сопровождать большой эскорт воинов, который вернется вместе с ней домой, когда выступление закончится.
После торопливого совещания было решено, что Рианнон отправится одна в сопровождении оруженосца и эскорта. Отправлять вместе с ней Джеффри или Адама было бы даже оскорбительно. Иэн вызвался было сам, но хрип, вырывавшийся из его груди, и взгляды, которые метала в его сторону Элинор, помогли Рианнон принять решение. Она была уверена, что король не намерен удерживать ее при себе силой, что было истинной правдой – Генрих даже не задумывался об этом, да и голова ее была больше озабочена желанием насолить Саймону и беспокойством за здоровье Иэна, чем намерениями короля.
Саймон вернулся вскоре после ухода Рианнон. Ему не представилась возможность яростно налететь на отца, который был уже окружен еще одной группой сподвижников, обсуждавших новые неприятные слухи. Лицо Иэна было серым от беспокойства и усталости, а Элинор, изгнавшая из гостиной всю прислугу, чтобы те не слышали больше того, что им положено, сама прислуживала гостям с крепко сжатым от волнения ртом. Было бы лучше, если бы Саймон поддался первому порыву и отправился в дом Джеффри, чтобы там выпустить пар, но его уже поглотила другая идея – отправиться ко двору, пока у него не отняли его бесценное сокровище.
Разумеется, Саймон не мог пойти к королю в грязной, пропыленной, замызганной кровью одежде, в которой он охотился. Поэтому он немного задержался, чтобы вымыть лицо и руки и переодеться в более приличный наряд. Когда он наконец прибыл на место, Рианнон уже заканчивала свою песню. На этот раз она выбрала пьесу покороче, будучи не столь уверенной, как король, что старинные истории о волшебстве и приключениях заинтересуют просвещенных жителей Прованса и Савойи. Однако ей был оказан такой восторженный прием, что Саймон, как человек еще очень молодой и даже не вассал короля, никак не мог пробраться к ней поближе.
Искренние просьбы гостей спеть что-нибудь еще, на которые Рианнон с удовольствием откликнулась, дали Саймону возможность пробиться ближе. Закончив вторую песню, Рианнон скромно попросила разрешения не петь больше, ссылаясь на усталость. Саймон напрягся, но совершенно напрасно. Хотя слушатели опечалились, король не стал настаивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111