Зато голова царя была обнажена, вернее, вместо шлема на ней оказалась львиная шкура: два львиных клыка едва не впивались царю в лоб, два львиных уха чутко подрагивали у него на макушке, там же, где когда-то сверкали львиные очи, зияли дыры. Из-под золотого панциря царя, украшенного орнаментом, по бокам торчали рукава кольчуги из золотых звеньев, а снизу – крыловидная складчатая юбка. Обут он был в отлично скроенные греческие сапожки из львиной шкуры, расшитые золотой нитью, со свисающими язычками в виде львиных голов с золотыми гривами.
Митридат сошел с коня и посмотрел снизу на Мария. Столь унизительное положение его определенно не устраивало, однако ему хватило ума не заторопиться вверх по лестнице. Тем временем Гай Марий подмечал, что царь – примерно одного с ним роста и таких же пропорций, какие были у Мария в более молодые годы. Красавцем царя нельзя было назвать, однако уродом он тоже не был: у него было квадратное лицо с выступающим подбородком и крупным, довольно бесформенным носом. Волосы у царя были светлые – в этом можно было убедиться, несмотря на львиную шкуру; он был кареглаз, а полные, ярко-красные губы маленького рта свидетельствовали о вспыльчивости и вздорности.
«Ну, что, видел ли ты раньше человека в toga paetexta?» – насмешливо спрашивал Марий царя про себя. Наскоро припомнив историю жизни понтийского властелина, он пришел к выводу, что тот не имел счастья любоваться не только toga paetexta, но и toga alba. Однако царь определенно узнал в Марии римского консула; опыт же подсказывал Марию, что любой, не видевший прежде такого одеяния, должен застыть в восхищении, даже если был знаком с ним по описанию. Значит, видел – но где?
Царь Митридат Евпатор лениво поднялся по ступеням и протянул гостю правую руку в повсеместно принятом жесте, свидетельствующем о мирных намерениях. Рукопожатие состоялось: оба были слишком умны, чтобы превращать первую церемонию в противоборство.
– Гай Марий, – начал царь по-гречески, причем с тем же акцентом, который отличал греческую речь самого Мария, – что за неожиданная радость!
– Мне жаль, царь Митридат, что я не имею возможности приветствовать тебя теми же словами.
– Входи же, входи! – сердечно пригласил царь Мария, обнимая его за плечи и вводя в распахнутую дверь. – Надеюсь, челядь устроила тебя вполне удобно?
– Вполне, благодарю.
Дюжина царских стражников просочились в тронную залу, опередив своего повелителя и Мария; еще дюжина вошла за ними следом. Начался скрупулезный осмотр залы, смахивавший на обыск. Затем половина стражников отправилась рыскать по дворцу, другая же половина осталась при Митридате, не сводя с него глаз. Царь проследовал прямиком к мраморному трону с пурпурной подушкой и, усевшись, щелкнул пальцами, после чего слуги подставили кресло Гаю Марию.
– Предложили ли тебе, чем освежиться? – заботливо осведомился царь.
– Вместо этого я принял ванну, – ответил Марий.
– Тогда перейдем к трапезе?
– Если угодно. Только надо ли перебираться в другое помещение? Надеюсь, тебе достаточно моего общества. Я не возражаю, если мы станем есть сидя.
Между ними был водружен стол, на котором появилось вино и простые кушанья: овощи, огурцы с чесноком, залитые сметаной, рубленая телятина. Царь обошелся без извинений по поводу незамысловатости пищи, а просто набросился на еду. Марий, изголодавшийся за время путешествия, последовал его примеру.
Лишь когда трапеза была завершена, и стол был освобожден от блюд, завязался разговор. За окнами сгущались мирные сумерки, в тронной зале сделалось совершенно темно. Обмирающие от страха слуги заскользили вдоль стен, зажигая светильники; язычки огня оказались слабыми, что объяснялось дурным качеством масла.
– Где царь Ариарат Седьмой? – спросил Марий.
– Мертв, – ответил Митридат, ковыряя в зубах золотой палочкой. – Умер два месяца назад.
– При каких обстоятельствах?
Теперь, находясь совсем рядом с царем, Марий увидел, что глаза у того скорее зеленые, хоть и с карими крапинками, что было, конечно, весьма необычно. Глаза эти сверкнули, потом царь отвел взгляд; когда он снова воззрился на собеседника, в них не было заметно никакой хитрости. «Сейчас я услышу ложь», – решил Марий.
– Смертельная болезнь, – отвечал царь с тяжелым вздохом. – Он умер здесь, во дворце. Меня при этом не было.
– Вблизи города ты принял бой, – напомнил ему Марий.
– Пришлось, – ответил Митридат.
– Чем была вызвана такая необходимость?
– Сирийским претендентом на престол двоюродным братом Селевкидом. В жилах представителей каппадокийской царской династии течет много крови Селевкидов безмятежно объяснил царь.
– Какое отношение это имело к тебе?
– А вот какое: мой тесть – то есть один из моих тестей – каппадокиец, принц Гордий. Моя сестра была матерью покойного Ариарата Седьмого и его младшего брата, который жив и здоров. Этот ее младший сын теперь, естественно, полноправный правитель, а я наблюдаю за тем, что бы Каппадокией правил он, наследственный владыка.
– Я не знал, царь, что у Ариарата Седьмого есть младший брат, – заметил Марий.
– Есть, можешь не сомневаться.
– Расскажи мне подробно, как все происходило.
– В месяц боэдромион, когда я находился в Дастерии, до меня донесся призыв о помощи, поэтому я, мобилизовав армию, выступил в Эзебию Мазаку. Здесь никого не оказалось, царь же был мертв. Младший брат сбежал в страну троглодитов. Я занял город. И тут объявился сирийский претендент на престол со своей армией.
– Как же звали сирийского претендента?
– Селевк, – с готовностью ответил Митридат.
– Что ж, недурное имя для сирийца, претендующего на престол, – заметил Марий.
Однако иронизировать в разговоре с Митридатом было бесполезно. Он почти никогда не смеялся из-за отсутствия чувства юмора, – римского или греческого. Марий решил, что он куда более чужд ему, римлянину, чем нумидийский царь Югурта. Возможно, он не так умен, но зато куда более опасен. Югурта тоже убивал родственников, однако при этом знал, что боги могут призвать его к ответу за его злодеяния. Митридат же возомнил себя богом и не испытывает ни стыда, ни вины. Жаль, что мне так немного известно о нем и о Понте. Рассказы Никомеда здесь не подмога: он воображает, что знает этого человека, но на самом деле это не так.
– Итак, ты принял бой и нанес поражение сирийскому претенденту на каппадокийский престол Селевку, – молвил Марий.
– Верно, – царь фыркнул. – Бедняги! Мы перебили их всех, до последнего человека.
– Это я заметил, – сухо произнес Марий и наклонился вперед. – Скажи мне, царь Митридат, разве в Понте не принято убирать тела убитых с поля боя?
Царь заморгал, поняв, что в словах Мария не содержится комплимента.
– В это время года?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Митридат сошел с коня и посмотрел снизу на Мария. Столь унизительное положение его определенно не устраивало, однако ему хватило ума не заторопиться вверх по лестнице. Тем временем Гай Марий подмечал, что царь – примерно одного с ним роста и таких же пропорций, какие были у Мария в более молодые годы. Красавцем царя нельзя было назвать, однако уродом он тоже не был: у него было квадратное лицо с выступающим подбородком и крупным, довольно бесформенным носом. Волосы у царя были светлые – в этом можно было убедиться, несмотря на львиную шкуру; он был кареглаз, а полные, ярко-красные губы маленького рта свидетельствовали о вспыльчивости и вздорности.
«Ну, что, видел ли ты раньше человека в toga paetexta?» – насмешливо спрашивал Марий царя про себя. Наскоро припомнив историю жизни понтийского властелина, он пришел к выводу, что тот не имел счастья любоваться не только toga paetexta, но и toga alba. Однако царь определенно узнал в Марии римского консула; опыт же подсказывал Марию, что любой, не видевший прежде такого одеяния, должен застыть в восхищении, даже если был знаком с ним по описанию. Значит, видел – но где?
Царь Митридат Евпатор лениво поднялся по ступеням и протянул гостю правую руку в повсеместно принятом жесте, свидетельствующем о мирных намерениях. Рукопожатие состоялось: оба были слишком умны, чтобы превращать первую церемонию в противоборство.
– Гай Марий, – начал царь по-гречески, причем с тем же акцентом, который отличал греческую речь самого Мария, – что за неожиданная радость!
– Мне жаль, царь Митридат, что я не имею возможности приветствовать тебя теми же словами.
– Входи же, входи! – сердечно пригласил царь Мария, обнимая его за плечи и вводя в распахнутую дверь. – Надеюсь, челядь устроила тебя вполне удобно?
– Вполне, благодарю.
Дюжина царских стражников просочились в тронную залу, опередив своего повелителя и Мария; еще дюжина вошла за ними следом. Начался скрупулезный осмотр залы, смахивавший на обыск. Затем половина стражников отправилась рыскать по дворцу, другая же половина осталась при Митридате, не сводя с него глаз. Царь проследовал прямиком к мраморному трону с пурпурной подушкой и, усевшись, щелкнул пальцами, после чего слуги подставили кресло Гаю Марию.
– Предложили ли тебе, чем освежиться? – заботливо осведомился царь.
– Вместо этого я принял ванну, – ответил Марий.
– Тогда перейдем к трапезе?
– Если угодно. Только надо ли перебираться в другое помещение? Надеюсь, тебе достаточно моего общества. Я не возражаю, если мы станем есть сидя.
Между ними был водружен стол, на котором появилось вино и простые кушанья: овощи, огурцы с чесноком, залитые сметаной, рубленая телятина. Царь обошелся без извинений по поводу незамысловатости пищи, а просто набросился на еду. Марий, изголодавшийся за время путешествия, последовал его примеру.
Лишь когда трапеза была завершена, и стол был освобожден от блюд, завязался разговор. За окнами сгущались мирные сумерки, в тронной зале сделалось совершенно темно. Обмирающие от страха слуги заскользили вдоль стен, зажигая светильники; язычки огня оказались слабыми, что объяснялось дурным качеством масла.
– Где царь Ариарат Седьмой? – спросил Марий.
– Мертв, – ответил Митридат, ковыряя в зубах золотой палочкой. – Умер два месяца назад.
– При каких обстоятельствах?
Теперь, находясь совсем рядом с царем, Марий увидел, что глаза у того скорее зеленые, хоть и с карими крапинками, что было, конечно, весьма необычно. Глаза эти сверкнули, потом царь отвел взгляд; когда он снова воззрился на собеседника, в них не было заметно никакой хитрости. «Сейчас я услышу ложь», – решил Марий.
– Смертельная болезнь, – отвечал царь с тяжелым вздохом. – Он умер здесь, во дворце. Меня при этом не было.
– Вблизи города ты принял бой, – напомнил ему Марий.
– Пришлось, – ответил Митридат.
– Чем была вызвана такая необходимость?
– Сирийским претендентом на престол двоюродным братом Селевкидом. В жилах представителей каппадокийской царской династии течет много крови Селевкидов безмятежно объяснил царь.
– Какое отношение это имело к тебе?
– А вот какое: мой тесть – то есть один из моих тестей – каппадокиец, принц Гордий. Моя сестра была матерью покойного Ариарата Седьмого и его младшего брата, который жив и здоров. Этот ее младший сын теперь, естественно, полноправный правитель, а я наблюдаю за тем, что бы Каппадокией правил он, наследственный владыка.
– Я не знал, царь, что у Ариарата Седьмого есть младший брат, – заметил Марий.
– Есть, можешь не сомневаться.
– Расскажи мне подробно, как все происходило.
– В месяц боэдромион, когда я находился в Дастерии, до меня донесся призыв о помощи, поэтому я, мобилизовав армию, выступил в Эзебию Мазаку. Здесь никого не оказалось, царь же был мертв. Младший брат сбежал в страну троглодитов. Я занял город. И тут объявился сирийский претендент на престол со своей армией.
– Как же звали сирийского претендента?
– Селевк, – с готовностью ответил Митридат.
– Что ж, недурное имя для сирийца, претендующего на престол, – заметил Марий.
Однако иронизировать в разговоре с Митридатом было бесполезно. Он почти никогда не смеялся из-за отсутствия чувства юмора, – римского или греческого. Марий решил, что он куда более чужд ему, римлянину, чем нумидийский царь Югурта. Возможно, он не так умен, но зато куда более опасен. Югурта тоже убивал родственников, однако при этом знал, что боги могут призвать его к ответу за его злодеяния. Митридат же возомнил себя богом и не испытывает ни стыда, ни вины. Жаль, что мне так немного известно о нем и о Понте. Рассказы Никомеда здесь не подмога: он воображает, что знает этого человека, но на самом деле это не так.
– Итак, ты принял бой и нанес поражение сирийскому претенденту на каппадокийский престол Селевку, – молвил Марий.
– Верно, – царь фыркнул. – Бедняги! Мы перебили их всех, до последнего человека.
– Это я заметил, – сухо произнес Марий и наклонился вперед. – Скажи мне, царь Митридат, разве в Понте не принято убирать тела убитых с поля боя?
Царь заморгал, поняв, что в словах Мария не содержится комплимента.
– В это время года?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137