речь Марка Антония Оратора подходила к концу.
– Перед вами сидит необыкновенный человек! – надрывался он. – Перед вами – образцовый римлянин, солдат, причем отмеченный доблестью, патриот, верящий в величие Рима! Чего ради такому человеку отнимать у крестьян последнюю миску супа, обкрадывать слуг и хлебопеков? Я адресую этот вопрос вам, досточтимые заседатели! Доходили ли до вас ранее рассказы о приписываемых ему чудовищных растратах, убийствах, насилиях, присвоении чужого? Нет! Просто вас заставили сидеть и слушать мелких людишек, оплакивающих утрату горсти бронзовых монет, рыбешки и тому подобных мелочей!
Он глубоко вздохнул и расправил плечи, чтобы выглядеть еще внушительнее, чему вполне способствовала внешность всех представителей рода Антониев: вьющиеся золотистые волосы, внушающее доверие простое лицо. Все до одного заседатели были околдованы этим человеком.
– Они у него на крючке, – безмятежно прокомментировал Рутилий Руф.
– Мне куда интереснее, что он собирается сделать с ними дальше, – отозвался Сулла с озабоченным видом.
Публика издала дружный крик. Антоний Оратор кинулся на Мания Аквилия, сорвал с него тогу, потом с невероятной легкостью разорвал его тунику. Маний Аквилий предстал перед судом едва прикрытым.
– Глядите! – гремел Антоний. – Разве перед вами белоснежная кожа saltatrix tonsa? Где обрюзглость домоседа и папенькиного сынка? Нет, вместо всего этого вы видите шрамы! Шрамы, оставленные войной, многие десятки шрамов. Это тело воина, храброго, самоотверженного человека, лучшего римлянина, военачальника, пользовавшегося столь безоглядным доверием Гая Мария, что тот поручил ему зайти противнику в тыл! Вид этого тела свидетельствует, что его обладатель не из тех, кто в панике удирает с поля боя, едва его коснется кончик вражеского меча, едва ему в ногу ткнется чужое копье или мимо просвистит камень. Это тело человека, который, относясь к тяжелым ранам, как к безделицам, продолжает упорно разить неприятеля. – Руки адвоката, парившие в воздухе, беспомощно упали. – Хватит. Ну, хватит. Я жду вашего решения, – закончил он свою речь.
Приговор прозвучал: ABSOLVO.
– Притворщики! – поморщился Рутилий Руф. – И как это заседатели их не раскусили? Туника у него рвется, как бумага, и он щеголяет перед всем миром в набедренной повязке – дивись, Юпитер! О чем это говорит?
– О том, что Аквилий с Антонием заранее обо всем договорились, – сказал Марий, широко улыбаясь.
– А мне это говорит о том, что Аквилий не рискнул покрасоваться без набедренной повязки, – вставил Сулла.
Отсмеявшись, Рутилий Руф обратился к Марию со словами:
– Луций Корнелий сообщил мне, что собирается отбыть вместе с Титом Дидием в Ближнюю Испанию. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что это самое лучшее, что может предпринять Луций Корнелий, – спокойно ответил Марий. – Квинтус Серторий выставляет свою кандидатуру на выборах военного трибуна, поэтому, полагаю, в Испанию отправится и он.
– Ты как будто не очень удивлен?
– Совсем не удивлен. Новость об Испании уже завтра станет всеобщим достоянием. В храме Беллоны собирается сенат. Мы отправим Тида Дидия воевать с кельтиберами, – объяснил Марий. – Он – человек достойный, толковый воин и довольно талантливый полководец. Особенно когда ему приходится противостоять галлам, к какой бы разновидности они ни принадлежали. Да, Луций Корнелий, для успеха на выборах лучше тебе направиться в Испанию в роли легата, нежели скитаться по Анатолии в компании с privatus.
Глава 3
Privatus отбыл в Тарент на следующей неделе, сперва находясь в некоторой растерянности, поскольку впервые в жизни отправился в путешествие в сопровождении жены и сына. Воину подобает не давать в пути спуску лентяям-солдатам и путешествовать налегке и с максимально возможной скоростью. Однако Гаю Марию предстояло выяснить, что жены придерживаются на сей счет иных воззрений. Юлия изъявила намерение захватить с собой половину челяди, в том числе кухарку, готовившую только для детей, учителя Мария-младшего и девицу, творившую с прической Юлии чудеса. Пришлось брать с собой все игрушки Мария-младшего, все его учебники, а также личную библиотеку его учителя, одежду на все случаи жизни и различные предметы, которых, как была уверена Юлия, не существует вне Рима.
– Нас всего трое, а мы отягощены большим количеством скарба и прислужников, нежели парфянский царь, отправляющийся на лето из Селевкии на Тигре в Экбатану, – ворчал Марий, видя по прошествии трех дней, что следуя по Латинской дороге, они добрались только до Анагнии.
Однако он мирился с этим еще три недели, пока они не дотащились до Венузии (что на Аппиевой дороге), измученные жарой; здесь им предстояло убедиться, что постоялого двора, способного вместить всю их челядь и скарб, просто не существует.
– Я положу этому конец! – взревел Марий после того, как наименее необходимые слуги и ненужные вещи были отправлены на другой постоялый двор и они с Юлией остались одни – настолько, насколько это возможно в суете заведения, служащего кровом для путешествующих по Аппиевой дороге. – Либо ты, Юлия, умеряешь свои аппетиты, либо я отправлю тебя и Мария-младшего проводить лето в Кумы. Нам еще много месяцев не грозит пребывание в нецивилизованных краях, поэтому во всей этой рухляди нет необходимости. И в стольких людях тоже! Особая кухарка для Мария-младшего – не слишком ли?
Юлия выбилась из сил и была готова заплакать. Чудесный отдых превратился в кошмар, конца которому не предвиделось. Выслушав ультиматум мужа, она едва не послушалась инстинктивного порыва и не согласилась на дезертирство в Кумы. Но потом она вспомнила, что в этом случае проведет в разлуке с Марием много лет, а разве можно так надолго разлучать отца с сыном? К тому же в чужих краях ему еще больше грозил новый удар.
– Но, Гай Марий, я никогда прежде не пускалась в длительные путешествия, не считая поездок на наши виллы в Кумах и Арпине; когда мы отправляемся туда с Марием-младшим, то берем с собой все то, что взяли сейчас. Я тебя прекрасно понимаю и очень бы хотела пойти тебе навстречу. – Она уронила голову на руки и смахнула слезу. – Но беда в том, что я понятия не имею, с чего начать.
Марию и в голову не приходило, что он когда-либо услышит от жены признание в бессилии. Понимая, каких усилий стоили ей эти слова, он сгреб ее в охапку и чмокнул в макушку.
– Не тревожься, я сам обо всем позабочусь, – пообещал он. – Но в этом случае мне хотелось бы кое на чем настоять.
– Я на все согласна, Гай Марий!
– Если выяснится, что я выбросил нечто, представляющееся тебе необходимым, или отослал восвояси на самом деле незаменимого человека, прошу тебя не говорить мне о моем просчете. Ни единого слова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
– Перед вами сидит необыкновенный человек! – надрывался он. – Перед вами – образцовый римлянин, солдат, причем отмеченный доблестью, патриот, верящий в величие Рима! Чего ради такому человеку отнимать у крестьян последнюю миску супа, обкрадывать слуг и хлебопеков? Я адресую этот вопрос вам, досточтимые заседатели! Доходили ли до вас ранее рассказы о приписываемых ему чудовищных растратах, убийствах, насилиях, присвоении чужого? Нет! Просто вас заставили сидеть и слушать мелких людишек, оплакивающих утрату горсти бронзовых монет, рыбешки и тому подобных мелочей!
Он глубоко вздохнул и расправил плечи, чтобы выглядеть еще внушительнее, чему вполне способствовала внешность всех представителей рода Антониев: вьющиеся золотистые волосы, внушающее доверие простое лицо. Все до одного заседатели были околдованы этим человеком.
– Они у него на крючке, – безмятежно прокомментировал Рутилий Руф.
– Мне куда интереснее, что он собирается сделать с ними дальше, – отозвался Сулла с озабоченным видом.
Публика издала дружный крик. Антоний Оратор кинулся на Мания Аквилия, сорвал с него тогу, потом с невероятной легкостью разорвал его тунику. Маний Аквилий предстал перед судом едва прикрытым.
– Глядите! – гремел Антоний. – Разве перед вами белоснежная кожа saltatrix tonsa? Где обрюзглость домоседа и папенькиного сынка? Нет, вместо всего этого вы видите шрамы! Шрамы, оставленные войной, многие десятки шрамов. Это тело воина, храброго, самоотверженного человека, лучшего римлянина, военачальника, пользовавшегося столь безоглядным доверием Гая Мария, что тот поручил ему зайти противнику в тыл! Вид этого тела свидетельствует, что его обладатель не из тех, кто в панике удирает с поля боя, едва его коснется кончик вражеского меча, едва ему в ногу ткнется чужое копье или мимо просвистит камень. Это тело человека, который, относясь к тяжелым ранам, как к безделицам, продолжает упорно разить неприятеля. – Руки адвоката, парившие в воздухе, беспомощно упали. – Хватит. Ну, хватит. Я жду вашего решения, – закончил он свою речь.
Приговор прозвучал: ABSOLVO.
– Притворщики! – поморщился Рутилий Руф. – И как это заседатели их не раскусили? Туника у него рвется, как бумага, и он щеголяет перед всем миром в набедренной повязке – дивись, Юпитер! О чем это говорит?
– О том, что Аквилий с Антонием заранее обо всем договорились, – сказал Марий, широко улыбаясь.
– А мне это говорит о том, что Аквилий не рискнул покрасоваться без набедренной повязки, – вставил Сулла.
Отсмеявшись, Рутилий Руф обратился к Марию со словами:
– Луций Корнелий сообщил мне, что собирается отбыть вместе с Титом Дидием в Ближнюю Испанию. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что это самое лучшее, что может предпринять Луций Корнелий, – спокойно ответил Марий. – Квинтус Серторий выставляет свою кандидатуру на выборах военного трибуна, поэтому, полагаю, в Испанию отправится и он.
– Ты как будто не очень удивлен?
– Совсем не удивлен. Новость об Испании уже завтра станет всеобщим достоянием. В храме Беллоны собирается сенат. Мы отправим Тида Дидия воевать с кельтиберами, – объяснил Марий. – Он – человек достойный, толковый воин и довольно талантливый полководец. Особенно когда ему приходится противостоять галлам, к какой бы разновидности они ни принадлежали. Да, Луций Корнелий, для успеха на выборах лучше тебе направиться в Испанию в роли легата, нежели скитаться по Анатолии в компании с privatus.
Глава 3
Privatus отбыл в Тарент на следующей неделе, сперва находясь в некоторой растерянности, поскольку впервые в жизни отправился в путешествие в сопровождении жены и сына. Воину подобает не давать в пути спуску лентяям-солдатам и путешествовать налегке и с максимально возможной скоростью. Однако Гаю Марию предстояло выяснить, что жены придерживаются на сей счет иных воззрений. Юлия изъявила намерение захватить с собой половину челяди, в том числе кухарку, готовившую только для детей, учителя Мария-младшего и девицу, творившую с прической Юлии чудеса. Пришлось брать с собой все игрушки Мария-младшего, все его учебники, а также личную библиотеку его учителя, одежду на все случаи жизни и различные предметы, которых, как была уверена Юлия, не существует вне Рима.
– Нас всего трое, а мы отягощены большим количеством скарба и прислужников, нежели парфянский царь, отправляющийся на лето из Селевкии на Тигре в Экбатану, – ворчал Марий, видя по прошествии трех дней, что следуя по Латинской дороге, они добрались только до Анагнии.
Однако он мирился с этим еще три недели, пока они не дотащились до Венузии (что на Аппиевой дороге), измученные жарой; здесь им предстояло убедиться, что постоялого двора, способного вместить всю их челядь и скарб, просто не существует.
– Я положу этому конец! – взревел Марий после того, как наименее необходимые слуги и ненужные вещи были отправлены на другой постоялый двор и они с Юлией остались одни – настолько, насколько это возможно в суете заведения, служащего кровом для путешествующих по Аппиевой дороге. – Либо ты, Юлия, умеряешь свои аппетиты, либо я отправлю тебя и Мария-младшего проводить лето в Кумы. Нам еще много месяцев не грозит пребывание в нецивилизованных краях, поэтому во всей этой рухляди нет необходимости. И в стольких людях тоже! Особая кухарка для Мария-младшего – не слишком ли?
Юлия выбилась из сил и была готова заплакать. Чудесный отдых превратился в кошмар, конца которому не предвиделось. Выслушав ультиматум мужа, она едва не послушалась инстинктивного порыва и не согласилась на дезертирство в Кумы. Но потом она вспомнила, что в этом случае проведет в разлуке с Марием много лет, а разве можно так надолго разлучать отца с сыном? К тому же в чужих краях ему еще больше грозил новый удар.
– Но, Гай Марий, я никогда прежде не пускалась в длительные путешествия, не считая поездок на наши виллы в Кумах и Арпине; когда мы отправляемся туда с Марием-младшим, то берем с собой все то, что взяли сейчас. Я тебя прекрасно понимаю и очень бы хотела пойти тебе навстречу. – Она уронила голову на руки и смахнула слезу. – Но беда в том, что я понятия не имею, с чего начать.
Марию и в голову не приходило, что он когда-либо услышит от жены признание в бессилии. Понимая, каких усилий стоили ей эти слова, он сгреб ее в охапку и чмокнул в макушку.
– Не тревожься, я сам обо всем позабочусь, – пообещал он. – Но в этом случае мне хотелось бы кое на чем настоять.
– Я на все согласна, Гай Марий!
– Если выяснится, что я выбросил нечто, представляющееся тебе необходимым, или отослал восвояси на самом деле незаменимого человека, прошу тебя не говорить мне о моем просчете. Ни единого слова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137