— Бесцеремонно взяв Женевьеву за плечи, Сайлас развернул ее и забрал в руку излишек ткани на спине. — Проблема не такая уж трудная. В мешке, который вы прихватили из дому, есть что-нибудь, что может оказаться полезным?
— Чистое белье, — ответила Женевьева, ничуть не смущаясь: с Сайласом подобные эмоции были неуместны.
— Хорошо. Не уверен, что смогу сшить нечто особенное, но мешок принесу. — Матрос вышел из каюты, прихватив две рубашки Доминика.
— Он меня не одобряет, — заметила Женевьева.
Доминик рассмеялся:
— Конечно, не одобряет. Но он вообще не одобряет женщин, а в особенности тех, кто не знает своего места в привычном ему порядке вещей.
— И, какое это место? — поинтересовалась Женевьева.
— В постели или на кухне, — без эмоций проинформировал Доминик. — Но уж точно не на борту корабля!
Женевьева озабоченно взглянула на идеально заправленную постель, потом снова на Доминика.
— Наверное, будет жаль испортить такую замечательную работу.
Он поманил ее пальцем, она, улыбаясь, подошла и оказалась между его колен.
— Подозреваю, что ты неисправима, — сказал Доминик, медленно поднимая на ней рубашку, склоняя голову и прикасаясь губами, дюйм за дюймом, к каждой клеточке ее живота.
От колючего трения его небритой щеки по нежной коже Женевьева вздрогнула, и в этот момент кончик его языка нырнул в крохотную воронку ее пупка. Покалывающие искорки разгорающегося пламени поднимались по ее телу вслед за снимаемой рубашкой. Когда нижний край ее оказался на уровне плечей, Доминик стал ласкать языком розовые соски с требовательной настойчивостью, отчего Женевьева почувствовала странную пульсацию в животе и чресла ее наполнились влагой.
Она опустила голову, посмотрела на густую темную шевелюру Доминика, приникшую к ее белой груди, и руки сами обвились вокруг его плечей, ощущая их упругую мощь под тканью рубашки. Словно в трансе ощупывала Женевьева его шею — сильную, стройную, бронзовую от загара, выступавшую из открытого ворота рубашки. Потом пальцы ее скользнули вверх: она обвела контур его ушей; потом снова вниз, под воротник, вдоль бугристой дорожки позвоночника. Доминик оторвал голову от ее груди и улыбнулся:
— Насколько я понимаю, ты настроена на кое-что большее, чем просто флирт.
Она утвердительно кивнула, и руки ее плавно опустились еще ниже, пока не наткнулись на ремень. Однако тонкие пальцы проскользнули под него, туда, где кончались пуговки позвоночника. Ощутив настойчивое интимное прикосновение нежных пальчиков, Доминик резко втянул в себя воздух и одним резким движением сдернул с Женевьевы одежду. Глядя ей прямо в глаза, он сбросил на пол свою рубашку.
— Так достаточно или ты хочешь больше? — спросил он с чувственной, дразнящей улыбкой.
— Больше, — решительно ответила она, облизывая пересохшие губы.
Доминик уже знал, что это означает высшую степень ее возбуждения. Он наклонился, снял туфли, носки, затем медленно распрямился, расстегнул бриджи, стянул их, и Женевьева увидела знак его желания.
Она замурлыкала удовлетворенно, глядя на темное курчавое гнездо внизу его живота, подошла вплотную и ощутила, как в бедро уперлась его налившаяся силой плоть. Ладони сами, скользнув по изгибам его бедер, сомкнулись на напрягшихся ягодицах. Легкая испарина покрыла ее кожу, в глубине живота словно что-то сомкнулось, мышцы отвердели, она еще теснее прижалась к нему и с неожиданной силой впилась пальцами в его ягодицы, не сдерживая более своей страсти.
— Это новый способ выражения ненависти, мадемуазель Женевьева'? — поддразнил ее Доминик, обхватывая ладонями ее груди, рисуя по ним круги большими пальцами, обводя затвердевшие соски, пока наконец ей не показалось, что она вот-вот умрет от желания.
Голова ее откинулась назад в томном забытьи, в то время как нижняя часть тела настойчиво прижималась к нему в острой жажде слияния, которого не было больше сил ждать.
— Боже, да ты создана для любви, фея! — хрипло произнес Доминик, задыхаясь: сердце, казалось, билось у него где-то в горле. — Иногда мне становится страшно: какого джинна я выпустил из бутылки!
— Ну так перестань бояться, — прошептала она, — и узнай, какого джинна ты выпустил.
Секунду Доминик смотрел на нее сверху вниз. Лицо цвета слоновой кости, слегка тронутое загаром, разрумянилось; огромные глаза превратились в два бездонных озера страсти, губы приоткрылись. Это было лицо зрелой женщины, познавшей всю глубину страсти, умеющей брать и давать, не страшащейся открыто выражать свое желание и не боящейся ответного желания. В последний миг, перед тем как поцеловать ее, он успел подумать, что на свете существовала только одна женщина, умевшая так же воспламенять его.
Женевьева, поднявшись на цыпочки, обвила руками его шею, и его горячий язык ворвался в сладкую теплую глубину ее рта. Прикосновение колючего подбородка к нежной щеке было восхитительно. Губы ее пульсировали под его тесно прижавшимися губами, она с восторгом вдыхала особенный запах Доминика — запах соленого моря, бодрящего ветра и сигаретного дыма. Когда он, не отрывая рта от ее губ, поднял Женевьеву, она обхватила ногами его шею. Никто не учил ее, но она точно знала, чего любовник ждет от нее. Доминик сделал несколько шагов к столу, на котором была разложена карта, и положил Женевьеву на спину; она услышала, как под ней хрустнула бумага.
Он подложил руки ей под ягодицы и приподнял, покачивая.
Она обхватила ногами его бедра, и он вошел в ее бархатистое лоно. Женевьева словно парила на краю влекущей бездны, затаив дыхание от ожидания уже познанного ею наслаждения. Тело замерло, но кровь бешено неслась по жилам. Приносящий вожделенный восторг искушающий, дразнящий ствол его плоти почти вышел из нее, и все внутри у нее затрепетало: словно откуда-то издалека она услышала собственный голос, бормочущий слова восторга, умоляющий — ей казалось, что она не вынесет больше ни мгновения этой сладостной пытки. Она открыла глаза и встретилась с нежным бирюзовым взглядом, внимательно наблюдавшим за выражением ее лица. Тело ее выгнулось дугой, во взгляде была мольба, и, когда он, не произнеся ни слова, отрицательно покачал головой и лишь немного продвинулся снова в ее сокровенные недра, она поняла, что, отказываясь немедленно удовлетворить ее желание, Доминик хочет лишь доставить ей еще большее наслаждение. Наконец они вместе погрузились в безбрежный океан любовного восторга, который дает лишь полное слияние созданных друг для друга тел и душ.
Глава 15
Был полдень, когда Сайлас вошел в каюту, держа в руках «паспорт» Женевьевы, дающий право выхода во внешний мир, — просто скроенное, аккуратно сшитое платье, ничем, кроме тонкой ткани, не напоминавшее рубашку Доминика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Чистое белье, — ответила Женевьева, ничуть не смущаясь: с Сайласом подобные эмоции были неуместны.
— Хорошо. Не уверен, что смогу сшить нечто особенное, но мешок принесу. — Матрос вышел из каюты, прихватив две рубашки Доминика.
— Он меня не одобряет, — заметила Женевьева.
Доминик рассмеялся:
— Конечно, не одобряет. Но он вообще не одобряет женщин, а в особенности тех, кто не знает своего места в привычном ему порядке вещей.
— И, какое это место? — поинтересовалась Женевьева.
— В постели или на кухне, — без эмоций проинформировал Доминик. — Но уж точно не на борту корабля!
Женевьева озабоченно взглянула на идеально заправленную постель, потом снова на Доминика.
— Наверное, будет жаль испортить такую замечательную работу.
Он поманил ее пальцем, она, улыбаясь, подошла и оказалась между его колен.
— Подозреваю, что ты неисправима, — сказал Доминик, медленно поднимая на ней рубашку, склоняя голову и прикасаясь губами, дюйм за дюймом, к каждой клеточке ее живота.
От колючего трения его небритой щеки по нежной коже Женевьева вздрогнула, и в этот момент кончик его языка нырнул в крохотную воронку ее пупка. Покалывающие искорки разгорающегося пламени поднимались по ее телу вслед за снимаемой рубашкой. Когда нижний край ее оказался на уровне плечей, Доминик стал ласкать языком розовые соски с требовательной настойчивостью, отчего Женевьева почувствовала странную пульсацию в животе и чресла ее наполнились влагой.
Она опустила голову, посмотрела на густую темную шевелюру Доминика, приникшую к ее белой груди, и руки сами обвились вокруг его плечей, ощущая их упругую мощь под тканью рубашки. Словно в трансе ощупывала Женевьева его шею — сильную, стройную, бронзовую от загара, выступавшую из открытого ворота рубашки. Потом пальцы ее скользнули вверх: она обвела контур его ушей; потом снова вниз, под воротник, вдоль бугристой дорожки позвоночника. Доминик оторвал голову от ее груди и улыбнулся:
— Насколько я понимаю, ты настроена на кое-что большее, чем просто флирт.
Она утвердительно кивнула, и руки ее плавно опустились еще ниже, пока не наткнулись на ремень. Однако тонкие пальцы проскользнули под него, туда, где кончались пуговки позвоночника. Ощутив настойчивое интимное прикосновение нежных пальчиков, Доминик резко втянул в себя воздух и одним резким движением сдернул с Женевьевы одежду. Глядя ей прямо в глаза, он сбросил на пол свою рубашку.
— Так достаточно или ты хочешь больше? — спросил он с чувственной, дразнящей улыбкой.
— Больше, — решительно ответила она, облизывая пересохшие губы.
Доминик уже знал, что это означает высшую степень ее возбуждения. Он наклонился, снял туфли, носки, затем медленно распрямился, расстегнул бриджи, стянул их, и Женевьева увидела знак его желания.
Она замурлыкала удовлетворенно, глядя на темное курчавое гнездо внизу его живота, подошла вплотную и ощутила, как в бедро уперлась его налившаяся силой плоть. Ладони сами, скользнув по изгибам его бедер, сомкнулись на напрягшихся ягодицах. Легкая испарина покрыла ее кожу, в глубине живота словно что-то сомкнулось, мышцы отвердели, она еще теснее прижалась к нему и с неожиданной силой впилась пальцами в его ягодицы, не сдерживая более своей страсти.
— Это новый способ выражения ненависти, мадемуазель Женевьева'? — поддразнил ее Доминик, обхватывая ладонями ее груди, рисуя по ним круги большими пальцами, обводя затвердевшие соски, пока наконец ей не показалось, что она вот-вот умрет от желания.
Голова ее откинулась назад в томном забытьи, в то время как нижняя часть тела настойчиво прижималась к нему в острой жажде слияния, которого не было больше сил ждать.
— Боже, да ты создана для любви, фея! — хрипло произнес Доминик, задыхаясь: сердце, казалось, билось у него где-то в горле. — Иногда мне становится страшно: какого джинна я выпустил из бутылки!
— Ну так перестань бояться, — прошептала она, — и узнай, какого джинна ты выпустил.
Секунду Доминик смотрел на нее сверху вниз. Лицо цвета слоновой кости, слегка тронутое загаром, разрумянилось; огромные глаза превратились в два бездонных озера страсти, губы приоткрылись. Это было лицо зрелой женщины, познавшей всю глубину страсти, умеющей брать и давать, не страшащейся открыто выражать свое желание и не боящейся ответного желания. В последний миг, перед тем как поцеловать ее, он успел подумать, что на свете существовала только одна женщина, умевшая так же воспламенять его.
Женевьева, поднявшись на цыпочки, обвила руками его шею, и его горячий язык ворвался в сладкую теплую глубину ее рта. Прикосновение колючего подбородка к нежной щеке было восхитительно. Губы ее пульсировали под его тесно прижавшимися губами, она с восторгом вдыхала особенный запах Доминика — запах соленого моря, бодрящего ветра и сигаретного дыма. Когда он, не отрывая рта от ее губ, поднял Женевьеву, она обхватила ногами его шею. Никто не учил ее, но она точно знала, чего любовник ждет от нее. Доминик сделал несколько шагов к столу, на котором была разложена карта, и положил Женевьеву на спину; она услышала, как под ней хрустнула бумага.
Он подложил руки ей под ягодицы и приподнял, покачивая.
Она обхватила ногами его бедра, и он вошел в ее бархатистое лоно. Женевьева словно парила на краю влекущей бездны, затаив дыхание от ожидания уже познанного ею наслаждения. Тело замерло, но кровь бешено неслась по жилам. Приносящий вожделенный восторг искушающий, дразнящий ствол его плоти почти вышел из нее, и все внутри у нее затрепетало: словно откуда-то издалека она услышала собственный голос, бормочущий слова восторга, умоляющий — ей казалось, что она не вынесет больше ни мгновения этой сладостной пытки. Она открыла глаза и встретилась с нежным бирюзовым взглядом, внимательно наблюдавшим за выражением ее лица. Тело ее выгнулось дугой, во взгляде была мольба, и, когда он, не произнеся ни слова, отрицательно покачал головой и лишь немного продвинулся снова в ее сокровенные недра, она поняла, что, отказываясь немедленно удовлетворить ее желание, Доминик хочет лишь доставить ей еще большее наслаждение. Наконец они вместе погрузились в безбрежный океан любовного восторга, который дает лишь полное слияние созданных друг для друга тел и душ.
Глава 15
Был полдень, когда Сайлас вошел в каюту, держа в руках «паспорт» Женевьевы, дающий право выхода во внешний мир, — просто скроенное, аккуратно сшитое платье, ничем, кроме тонкой ткани, не напоминавшее рубашку Доминика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113