У Женевьевы мурашки пробежали по коже, но в этот момент за спиной у Анжелики возникла фигура и чьи-то руки обняли квартеронку за плечи. Это Доминик уводил свою любовницу от окна. В постель?
"Ну и что, если даже так? — сердито упрекнула себя Женевьева. — Это не мое дело». Она знала, что отношения мужчины с любовницей-квартеронкой не имеют ничего общего с его отношением к креольской даме, будь то его жена, сестра, тетка, мать или даже любовница.
— Я не понимаю, что произошло, — говорил Николас низким взволнованным голосом. — Почему Доминик, похитив тебя, не вынудил дядю сотрудничать с ним?
— Капер совершенно справедливо решил, что моя поруганная честь не будет для отца достаточно побудительным мотивом. Но Делакруа согласился оставить в покое Элизу.
— И отказаться от своего плана? — Николас остановился посреди улицы, недоверчиво глядя на кузину. — Никогда не видел, чтобы Доминик отказывался от задуманного. Как тебе это удалось?
— Я сама пообещала ему помочь, — беспечно ответила Женевьева. — Но это не твое дело, Николас. — Она недовольно посмотрела на изумленного кузена. — Тебе лучше ничего не знать. Тебя ведь освободили от всех обязательств. Разве этого недостаточно?
Николас вспыхнул от неловкости:
— Надеюсь, ты понимаешь, что я не спал всю ночь, с ума сходя от страха за тебя?
— У тебя не было никаких причин для беспокойства. — коротко бросила Женевьева. — Разве Сайлас не передал тебе записку?
— Но она меня мало успокоила. Там содержался приказ явиться к семи утра в этот дом, однако я понятия не имел, что здесь случилось.
— Так или иначе, все позади, — объявила Женевьева. — Если впредь ты не будешь делать долгов направо и налево и втягивать своих родственников в такую трясину, — сказано было, резко, но младшей Датур трудно было простить Николаса за то, что могло случиться с Элизой.
Однако даже когда Женевьева размышляла об этом, внутренний голос, бередя душу, напоминал ей, что, если бы не кузен с его трусливой глупостью, она никогда не испытала бы такого счастья, столь далекого от опыта девушки на выданье. И не было бы у Женевьевы волнующей перспективы…
— Кто эта худышка? — спросила Анжелика. — Ты не говорил, что будешь спать с ней.
— Я и не собирался, Анж. И она не имеет к тебе никакого отношения, поняла?
— Но ты привез ее сюда, в мой дом, — возразила Анжелика, хотя знала, что говорить этого не следует.
— Это мой дом, — напомнил капер, — и я волен делать здесь все, что мне заблагорассудится. Она будет приходить сюда и впредь, и, когда это будет происходить, ты будешь отправляться в гостя.
Доминик потер подбородок и нахмурился нужно побриться и принять ванну. При иных обстоятельствах он все это сделал бы здесь, но Анжелика выглядела опечаленной, обиженной и была готова устроить сцену, а он этого не выносил.
— Скажи Сайласу, что мы уезжаем, — велел он, направляясь к гардеробу за плащом.
— Ты не останешься позавтракать? — взяв себя в руки, Анжелика улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. — Я сама тебя побрею, приготовлю устриц, как ты любишь, и мы съедим их в постели.
Доминик взглянул на скомканные простыни, еще хранившие тепло любви его и Женевьевы. Почему-то перспектива лечь сейчас в эту постель с другой женщиной показалась Делакруа неприятной.
— Нет, не сегодня. У меня много дел на корабле.
— А вечером придешь? — Анжелика прильнула к нему. Доминик почувствовал сильный, сладкий запах ее любимых духов. Женевьева, припомнилось ему, пахла лишь дорогим мылом и лавандовой водой: незатейливо, конечно, но такая свежесть.
— Может быть. Зависит от обстоятельств, — коротко ответил он, разнимая ее руки. — Завтра днем, во всяком случае, я хочу, чтобы тебя здесь не было. Понимаешь?
Анжелика опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость. Ей было все ясно. Она пробормотала:
— Как угодно.
А Доминик был слишком рассеян и не заметил ничего, кроме ожидаемой им покорности.
Он уехал с Сайласом пять минут спустя, а Анжелика устроила на кухне полный бедлам. Давая выход растущей ярости, она за полчаса перебила почти всю посуду, чем привела в ужас рабов. Им уже было известно, что хозяин провел ночь в спальне Анжелики с другой женщиной, но, как они считали, для квартеронки это ровным счетом ничего не должно значить.
Разрядившись, Анжелика поднялась в спальню. В ее глазах застыло выражение такой холодной решимости, что девочка-служанка, которая доставала из шкафа одежду, расчесывала хозяйке волосы, подавала пудру и прочие косметические принадлежности, старалась держаться подальше, зная, как несдержанна на язык Анжелика и как скора на расправу. «Кем бы ни была та, что так страшно огорчила мою хозяйку, она об этом пожалеет», — подумала девочка. Злопамятная Анжелика была известна своей мстительностью.
Наконец она надела тюрбан, который по закону обязаны были носить — как опознавательный знак — все квартеронки, и в сопровождении служанки вышла из дома. Они направились к реке, обогнули раскинувшийся на набережной рынок, свернули в узкую улочку обветшалых домишек, почерневшие крыши, прогнувшиеся полы и облезлые стены которых несли отпечаток разрушений от наводнений, страшных ураганов, постоянных туманов и привычной речной сырости.
В этих хибарах теснились игорные притоны, бордели, кофейни и винные лавки, которые посещали лодочники и матросы, просаживающие здесь последние деньги за сомнительные удовольствия. Анжелика шла быстро, не обращая внимания на непристойные выкрики из открытых дверей и ловко переступая через растянувшихся на тротуаре пьяниц. Слева от набережной показалась насыпь, покрытая чахлой травой и украшенная искусственными апельсиновыми деревьями. Над вонючими кучами мусора хлопало на ветру развешенное на веревках белье.
Возле темного дверного проема Анжелика велела служанке обождать, а сама прошла в мрачную конуру, пол которой был покрыт древесными опилками. В комнате стоял странный запах: одуряющая смесь алкоголя, благовоний и настоев каких-то неизвестных трав. Через несколько секунд Анжелика в глубине комнаты уже была увлечена разговором со старухой, завернутой в лоскуты ярко раскрашенной ткани.
Волосы у старухи были туго связаны в некое подобие свиных хвостиков, торчавших над головой, словно штопоры. Она сидела, склонившись над маленьким круглым столиком, затянутым поцарапанной кожей, и держала в ладони какую-то трещотку. Резким движением кисти она бросила что-то на кожаную столешницу, и обе женщины стали внимательно рассматривать причудливый узор. Женщины о чем-то пошептались, потом старуха, кряхтя, подошла к полке, забитой банками, резными шкатулками и полотняными мешочками. Какой-то мешочек перекочевал в руки Анжелики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
"Ну и что, если даже так? — сердито упрекнула себя Женевьева. — Это не мое дело». Она знала, что отношения мужчины с любовницей-квартеронкой не имеют ничего общего с его отношением к креольской даме, будь то его жена, сестра, тетка, мать или даже любовница.
— Я не понимаю, что произошло, — говорил Николас низким взволнованным голосом. — Почему Доминик, похитив тебя, не вынудил дядю сотрудничать с ним?
— Капер совершенно справедливо решил, что моя поруганная честь не будет для отца достаточно побудительным мотивом. Но Делакруа согласился оставить в покое Элизу.
— И отказаться от своего плана? — Николас остановился посреди улицы, недоверчиво глядя на кузину. — Никогда не видел, чтобы Доминик отказывался от задуманного. Как тебе это удалось?
— Я сама пообещала ему помочь, — беспечно ответила Женевьева. — Но это не твое дело, Николас. — Она недовольно посмотрела на изумленного кузена. — Тебе лучше ничего не знать. Тебя ведь освободили от всех обязательств. Разве этого недостаточно?
Николас вспыхнул от неловкости:
— Надеюсь, ты понимаешь, что я не спал всю ночь, с ума сходя от страха за тебя?
— У тебя не было никаких причин для беспокойства. — коротко бросила Женевьева. — Разве Сайлас не передал тебе записку?
— Но она меня мало успокоила. Там содержался приказ явиться к семи утра в этот дом, однако я понятия не имел, что здесь случилось.
— Так или иначе, все позади, — объявила Женевьева. — Если впредь ты не будешь делать долгов направо и налево и втягивать своих родственников в такую трясину, — сказано было, резко, но младшей Датур трудно было простить Николаса за то, что могло случиться с Элизой.
Однако даже когда Женевьева размышляла об этом, внутренний голос, бередя душу, напоминал ей, что, если бы не кузен с его трусливой глупостью, она никогда не испытала бы такого счастья, столь далекого от опыта девушки на выданье. И не было бы у Женевьевы волнующей перспективы…
— Кто эта худышка? — спросила Анжелика. — Ты не говорил, что будешь спать с ней.
— Я и не собирался, Анж. И она не имеет к тебе никакого отношения, поняла?
— Но ты привез ее сюда, в мой дом, — возразила Анжелика, хотя знала, что говорить этого не следует.
— Это мой дом, — напомнил капер, — и я волен делать здесь все, что мне заблагорассудится. Она будет приходить сюда и впредь, и, когда это будет происходить, ты будешь отправляться в гостя.
Доминик потер подбородок и нахмурился нужно побриться и принять ванну. При иных обстоятельствах он все это сделал бы здесь, но Анжелика выглядела опечаленной, обиженной и была готова устроить сцену, а он этого не выносил.
— Скажи Сайласу, что мы уезжаем, — велел он, направляясь к гардеробу за плащом.
— Ты не останешься позавтракать? — взяв себя в руки, Анжелика улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. — Я сама тебя побрею, приготовлю устриц, как ты любишь, и мы съедим их в постели.
Доминик взглянул на скомканные простыни, еще хранившие тепло любви его и Женевьевы. Почему-то перспектива лечь сейчас в эту постель с другой женщиной показалась Делакруа неприятной.
— Нет, не сегодня. У меня много дел на корабле.
— А вечером придешь? — Анжелика прильнула к нему. Доминик почувствовал сильный, сладкий запах ее любимых духов. Женевьева, припомнилось ему, пахла лишь дорогим мылом и лавандовой водой: незатейливо, конечно, но такая свежесть.
— Может быть. Зависит от обстоятельств, — коротко ответил он, разнимая ее руки. — Завтра днем, во всяком случае, я хочу, чтобы тебя здесь не было. Понимаешь?
Анжелика опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость. Ей было все ясно. Она пробормотала:
— Как угодно.
А Доминик был слишком рассеян и не заметил ничего, кроме ожидаемой им покорности.
Он уехал с Сайласом пять минут спустя, а Анжелика устроила на кухне полный бедлам. Давая выход растущей ярости, она за полчаса перебила почти всю посуду, чем привела в ужас рабов. Им уже было известно, что хозяин провел ночь в спальне Анжелики с другой женщиной, но, как они считали, для квартеронки это ровным счетом ничего не должно значить.
Разрядившись, Анжелика поднялась в спальню. В ее глазах застыло выражение такой холодной решимости, что девочка-служанка, которая доставала из шкафа одежду, расчесывала хозяйке волосы, подавала пудру и прочие косметические принадлежности, старалась держаться подальше, зная, как несдержанна на язык Анжелика и как скора на расправу. «Кем бы ни была та, что так страшно огорчила мою хозяйку, она об этом пожалеет», — подумала девочка. Злопамятная Анжелика была известна своей мстительностью.
Наконец она надела тюрбан, который по закону обязаны были носить — как опознавательный знак — все квартеронки, и в сопровождении служанки вышла из дома. Они направились к реке, обогнули раскинувшийся на набережной рынок, свернули в узкую улочку обветшалых домишек, почерневшие крыши, прогнувшиеся полы и облезлые стены которых несли отпечаток разрушений от наводнений, страшных ураганов, постоянных туманов и привычной речной сырости.
В этих хибарах теснились игорные притоны, бордели, кофейни и винные лавки, которые посещали лодочники и матросы, просаживающие здесь последние деньги за сомнительные удовольствия. Анжелика шла быстро, не обращая внимания на непристойные выкрики из открытых дверей и ловко переступая через растянувшихся на тротуаре пьяниц. Слева от набережной показалась насыпь, покрытая чахлой травой и украшенная искусственными апельсиновыми деревьями. Над вонючими кучами мусора хлопало на ветру развешенное на веревках белье.
Возле темного дверного проема Анжелика велела служанке обождать, а сама прошла в мрачную конуру, пол которой был покрыт древесными опилками. В комнате стоял странный запах: одуряющая смесь алкоголя, благовоний и настоев каких-то неизвестных трав. Через несколько секунд Анжелика в глубине комнаты уже была увлечена разговором со старухой, завернутой в лоскуты ярко раскрашенной ткани.
Волосы у старухи были туго связаны в некое подобие свиных хвостиков, торчавших над головой, словно штопоры. Она сидела, склонившись над маленьким круглым столиком, затянутым поцарапанной кожей, и держала в ладони какую-то трещотку. Резким движением кисти она бросила что-то на кожаную столешницу, и обе женщины стали внимательно рассматривать причудливый узор. Женщины о чем-то пошептались, потом старуха, кряхтя, подошла к полке, забитой банками, резными шкатулками и полотняными мешочками. Какой-то мешочек перекочевал в руки Анжелики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113