Вот о чем думал я, проходя по пустынной гавани, в то время как до моего слуха доносились приглушенные вопли ликующей перед храмом толпы, приветствовавшей фараона Тутанхамона и воображавшей, что этот дурашливый ребенок, мечтающий о красивой гробнице, изгонит неправду и установит мир, покой и благоденствие в земле Кемет.
Я шел, куда вели меня ноги, и сознавал снова свое одиночество, сознавал, что в Тоте моя кровь иссякла и что этого не исправить; упований на бессмертие и вечную жизнь у меня не было, смерть казалась мне отдохновением и сном, она была подобна теплу жаровни в холодную ночь. Все мои надежды и радости были украдены богом фараона Эхнатона, теперь я знал, что все боги обитают в Темных Чертогах, откуда никто не возвращается. Фараон Эхнатон выпил смерть из моей руки, но это не принесло мне облегчения, вместе со смертью он выпил милосердное забвение, а я жил и не мог забыть. Мое сердце было полно ожесточения, разъедавшего его как зола, я чувствовал злобу ко всем людям, чувствовал злобу к народу, такому же тупому и бессмысленному, как и прежде, и ничему не научившемуся, который как стадо собирался перед храмом. Гаванские руины были подобны смерти, но вдруг от груды пустых корзин отделилась тень, и ко мне на четвереньках подполз человек. Это был маленький худой мужчина, чьи руки и ноги искривились еще в детстве от недоедания. Он облизнул губы почернелым языком и, глядя на меня безумным взглядом, спросил:
- Ты - Синухе, царский лекарь, перевязывавший раны бедняков во имя Атона?
Потом поднимаясь с земли, он рассмеялся страшным смехом и, указывая на меня пальцем, сказал:
- Ты ведь Синухе, раздававший людям хлеб и говоривший: "Это хлеб Атона, берите и ешьте его во имя Атона". Раз так, дай-ка мне во имя всех богов преисподней кусок хлеба, а то я прятался много дней под самым носом у стражников и даже боялся спуститься к реке, чтобы попить. Во имя богов преисподней дай мне хлеба! Рот мой совсем пересох, а живот позеленел, как трава.
Но у меня не было с собой хлеба, чтобы дать ему, да он и не ждал этого, он вышел ко мне, чтобы поглумиться надо мной ради своего ожесточения. Он сказал:
- У меня была хижина, пусть убогая и пропахшая тухлой рыбой, но она была моя. У меня была жена, пусть некрасивая, изможденная, высохшая, но - моя. У меня были дети и хоть они голодали на моих глазах, это были мои дети. Где моя хижина, где моя жена, где мои дети? Твой бог забрал их, Синухе! Атон, всесветный разрушитель и губитель всего, забрал их, не оставив мне ничего, кроме вот этого праха, зажатого в моем кулаке. Я скоро умру, но меня это не огорчает.
Он опустился на землю передо мной, прижав сжатые кулаки к своему вздутому животу, и просипел:
- Синухе, а может, наши забавы все-таки чего-то стоили? Пусть я умру, как умерли все мои товарищи, но хоть память о нас останется в словах людей? Может, она останется в сердцах тех, кто работает своими руками и чьи спины привыкли к палочным ударам. Может, они будут помнить о нас даже тогда, когда вовсе забудут твоего Атона, а имя проклятого фараона сотрут со всех надписей. Может, смутная память о нас останется в душе народа, и дети впитают ее с горьким молоком своих матерей и выучатся на наших ошибках. Тогда они с рождения узнают то, чему нам приходилось учиться. Узнают, что нет разницы между человеком и человеком, и что кожа богача и вельможи легко рвется, если ее вспороть ножом, и что кровь есть кровь, течет она из сердца голодного или сытого человека. Они узнают, что рабу и бедняку не след доверять фараону или царским лекарям, или законам, или посулам знати - только крепким кулакам, чтобы с их помощью придумать свои законы! А тот, кто не принимает сторону бедняков, тот их враг, и в этом деле не может быть жалости и различия между людьми. Ведь ты в своем сердце, Синухе, был не с нами. Значит, ты был наш враг, хоть ты и раздавал нам хлеб и сбивал нас с толку своими речами о царском Атоне. Все боги на один лад, и все фараоны тоже, и все вельможи, хоть сами они и не признают этого. Так говорю я, Мети, потрошильщик рыбы, мне нечего терять, потому что я скоро умру, и мое тело швырнут в воду, и оно уничтожится, и меня больше не будет. Но какая-то часть меня останется на земле, и ты узнаешь меня в неспокойных сердцах рабов, в тайной усмешке в их глазах, в горечи молока, которым истощенные матери будут вскармливать своих слабых детей. Я, Мети, потрошильщик рыбы, заставлю забродить все, пока тесто не заквасится и не будет испечен великий хлеб!
По его речи и глазам я видел, что горе и страх помутили его разум. Но он цеплялся за мои колени своими руками в рубцах, удерживая меня, и шептал:
- Ты, Синухе, который много учился и умеешь читать и писать, ты, конечно, считаешь, что потрошильщик рыбы не способен думать. Да, это трудно и требует многих усилий, но у меня есть время - дни и ночи, чтобы думать, пережевывая траву и обсасывая соленые узлы плетеных корзин из-под рыбы. Поэтому теперь я знаю, в чем была наша ошибка и почему нам пришлось умереть. Ведь у нас была власть и земля была нашей, но мы не умели пользоваться властью - мы научились грабить, ругаться из-за добычи и упиваться допьяна, так теша себя своим новым положением. Мы объедались и обпивались, в то время как должны были убивать, убивать и убивать не переставая, пока не убили бы всех, кто был не с нами. А мы в своем убожестве не выучились этому ремеслу и, нищие и голодные, слишком высоко ставили человеческую душу, пока этот кот Пепитамон и черный Эйе не показали нам своего мастерства и не перебили нас всех. Но нам было уже поздно усваивать эту науку, зато, прячась среди корзин, я видел много снов об убийстве, и свои сны я оставлю в наследство потомству; сны мои, когда я умру, будут прокрадываться во мраке к спящим рабам и беднякам, так что пальцы на их руках и ногах начнут подергиваться и скрючиваться от моих снов, хоть меня самого давным-давно не будет.
Он смотрел на меня горячечным взглядом и держал мои колени своими руками в рубцах. Тогда я опустился в пыль рядом с ним, поднял руки и сказал:
- Мети-потрошильщик, я вижу, что ты прячешь нож в своих лохмотьях. Убей меня, если ты думаешь, что вина на мне. Убей меня, Мети-потрошильщик, ибо я устал от снов и радости во мне нет. Убей меня, если это порадует твою душу. Другой услуги я не могу тебе оказать.
Он достал из-за пояса рыбничий нож и, вертя его в своих ладонях, покрытых шрамами, посмотрел на меня; потом глаза его увлажнились, он заплакал, отбросил нож и сказал:
- Убийство бесполезно, я понимаю это теперь; убивая, ничего не добьешься, ибо нож слепо бьет виноватого и невиновного. Нет, Синухе, забудь мои слова и прости мне мою злобу: человек, ударяющий ножом человека, ударяет своего брата, и, может быть, мы, рабы и бедняки, понимали это в сердце своем и не научились убивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Я шел, куда вели меня ноги, и сознавал снова свое одиночество, сознавал, что в Тоте моя кровь иссякла и что этого не исправить; упований на бессмертие и вечную жизнь у меня не было, смерть казалась мне отдохновением и сном, она была подобна теплу жаровни в холодную ночь. Все мои надежды и радости были украдены богом фараона Эхнатона, теперь я знал, что все боги обитают в Темных Чертогах, откуда никто не возвращается. Фараон Эхнатон выпил смерть из моей руки, но это не принесло мне облегчения, вместе со смертью он выпил милосердное забвение, а я жил и не мог забыть. Мое сердце было полно ожесточения, разъедавшего его как зола, я чувствовал злобу ко всем людям, чувствовал злобу к народу, такому же тупому и бессмысленному, как и прежде, и ничему не научившемуся, который как стадо собирался перед храмом. Гаванские руины были подобны смерти, но вдруг от груды пустых корзин отделилась тень, и ко мне на четвереньках подполз человек. Это был маленький худой мужчина, чьи руки и ноги искривились еще в детстве от недоедания. Он облизнул губы почернелым языком и, глядя на меня безумным взглядом, спросил:
- Ты - Синухе, царский лекарь, перевязывавший раны бедняков во имя Атона?
Потом поднимаясь с земли, он рассмеялся страшным смехом и, указывая на меня пальцем, сказал:
- Ты ведь Синухе, раздававший людям хлеб и говоривший: "Это хлеб Атона, берите и ешьте его во имя Атона". Раз так, дай-ка мне во имя всех богов преисподней кусок хлеба, а то я прятался много дней под самым носом у стражников и даже боялся спуститься к реке, чтобы попить. Во имя богов преисподней дай мне хлеба! Рот мой совсем пересох, а живот позеленел, как трава.
Но у меня не было с собой хлеба, чтобы дать ему, да он и не ждал этого, он вышел ко мне, чтобы поглумиться надо мной ради своего ожесточения. Он сказал:
- У меня была хижина, пусть убогая и пропахшая тухлой рыбой, но она была моя. У меня была жена, пусть некрасивая, изможденная, высохшая, но - моя. У меня были дети и хоть они голодали на моих глазах, это были мои дети. Где моя хижина, где моя жена, где мои дети? Твой бог забрал их, Синухе! Атон, всесветный разрушитель и губитель всего, забрал их, не оставив мне ничего, кроме вот этого праха, зажатого в моем кулаке. Я скоро умру, но меня это не огорчает.
Он опустился на землю передо мной, прижав сжатые кулаки к своему вздутому животу, и просипел:
- Синухе, а может, наши забавы все-таки чего-то стоили? Пусть я умру, как умерли все мои товарищи, но хоть память о нас останется в словах людей? Может, она останется в сердцах тех, кто работает своими руками и чьи спины привыкли к палочным ударам. Может, они будут помнить о нас даже тогда, когда вовсе забудут твоего Атона, а имя проклятого фараона сотрут со всех надписей. Может, смутная память о нас останется в душе народа, и дети впитают ее с горьким молоком своих матерей и выучатся на наших ошибках. Тогда они с рождения узнают то, чему нам приходилось учиться. Узнают, что нет разницы между человеком и человеком, и что кожа богача и вельможи легко рвется, если ее вспороть ножом, и что кровь есть кровь, течет она из сердца голодного или сытого человека. Они узнают, что рабу и бедняку не след доверять фараону или царским лекарям, или законам, или посулам знати - только крепким кулакам, чтобы с их помощью придумать свои законы! А тот, кто не принимает сторону бедняков, тот их враг, и в этом деле не может быть жалости и различия между людьми. Ведь ты в своем сердце, Синухе, был не с нами. Значит, ты был наш враг, хоть ты и раздавал нам хлеб и сбивал нас с толку своими речами о царском Атоне. Все боги на один лад, и все фараоны тоже, и все вельможи, хоть сами они и не признают этого. Так говорю я, Мети, потрошильщик рыбы, мне нечего терять, потому что я скоро умру, и мое тело швырнут в воду, и оно уничтожится, и меня больше не будет. Но какая-то часть меня останется на земле, и ты узнаешь меня в неспокойных сердцах рабов, в тайной усмешке в их глазах, в горечи молока, которым истощенные матери будут вскармливать своих слабых детей. Я, Мети, потрошильщик рыбы, заставлю забродить все, пока тесто не заквасится и не будет испечен великий хлеб!
По его речи и глазам я видел, что горе и страх помутили его разум. Но он цеплялся за мои колени своими руками в рубцах, удерживая меня, и шептал:
- Ты, Синухе, который много учился и умеешь читать и писать, ты, конечно, считаешь, что потрошильщик рыбы не способен думать. Да, это трудно и требует многих усилий, но у меня есть время - дни и ночи, чтобы думать, пережевывая траву и обсасывая соленые узлы плетеных корзин из-под рыбы. Поэтому теперь я знаю, в чем была наша ошибка и почему нам пришлось умереть. Ведь у нас была власть и земля была нашей, но мы не умели пользоваться властью - мы научились грабить, ругаться из-за добычи и упиваться допьяна, так теша себя своим новым положением. Мы объедались и обпивались, в то время как должны были убивать, убивать и убивать не переставая, пока не убили бы всех, кто был не с нами. А мы в своем убожестве не выучились этому ремеслу и, нищие и голодные, слишком высоко ставили человеческую душу, пока этот кот Пепитамон и черный Эйе не показали нам своего мастерства и не перебили нас всех. Но нам было уже поздно усваивать эту науку, зато, прячась среди корзин, я видел много снов об убийстве, и свои сны я оставлю в наследство потомству; сны мои, когда я умру, будут прокрадываться во мраке к спящим рабам и беднякам, так что пальцы на их руках и ногах начнут подергиваться и скрючиваться от моих снов, хоть меня самого давным-давно не будет.
Он смотрел на меня горячечным взглядом и держал мои колени своими руками в рубцах. Тогда я опустился в пыль рядом с ним, поднял руки и сказал:
- Мети-потрошильщик, я вижу, что ты прячешь нож в своих лохмотьях. Убей меня, если ты думаешь, что вина на мне. Убей меня, Мети-потрошильщик, ибо я устал от снов и радости во мне нет. Убей меня, если это порадует твою душу. Другой услуги я не могу тебе оказать.
Он достал из-за пояса рыбничий нож и, вертя его в своих ладонях, покрытых шрамами, посмотрел на меня; потом глаза его увлажнились, он заплакал, отбросил нож и сказал:
- Убийство бесполезно, я понимаю это теперь; убивая, ничего не добьешься, ибо нож слепо бьет виноватого и невиновного. Нет, Синухе, забудь мои слова и прости мне мою злобу: человек, ударяющий ножом человека, ударяет своего брата, и, может быть, мы, рабы и бедняки, понимали это в сердце своем и не научились убивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249