- Это дело уже много раз расследовалось, я с удовольствием измарал немало папируса и глиняных табличек, объясняя его причины, и получил в ответ множество табличек, которые аккуратно сохраняют под номерами, чтобы опять исписать новые таблички, пока из них нельзя будет построить целую стену в свою защиту. С помощью бога Баала я уже до того запутал это дело, что владелец земель в Мегиддо клянет день своего рождения, потому что я беспрестанно досаждаю ему все новыми и новыми посланиями, требуя возмездия за то, что этот налогосборщик оскорбил мое достоинство. С помощью многих свидетелей я объявил его убийцей, вором и похитителем казны фараона. Я доказал, что он преследовал женщин во всех селениях, и рассказал, как он оскорблял сирийских богов и плеснул воду на алтарь Атона в моем городе, что делает мой поступок в глазах фараона безупречным. Видишь ли, Синухе, закон и право, вписываемые в глиняные таблички, медлительны и запутанны и запутываются тем больше, чем выше растет стопка табличек на столе у судей, так что никакая сила в конце концов не сумеет разобраться в том, что справедливо, а что - нет. В этом деле я сильнее египтян, а скоро буду сильнее и во многих других делах.
Азиру рассказал мне еще много другого, похваляясь своим мудрым царствованием и хитростью, он уверял меня, что оставит в наследство маленькому сыну столько корон, сколько пальцев у него на руках и на ногах. Он поучал меня:
- Если у тебя есть противник, которого ты хочешь одолеть, никогда не забывай, что это для тебя главное, и всегда держи это дело перед глазами. Говори о нем только неправду, истолковывай ложно все его поступки, благородство называй коварством, дружелюбие - фальшивым, милосердие - притворным. Если он силен и предлагает тебе помериться с ним силами, согласись, чтобы добраться до его горла, объединись с его врагами, натрави на него всех, кого можешь, но позаботься о том, чтобы после победы над ним ты сам смог ограбить его дом и оставить всех других с носом. Если у тебя много врагов, оболги их друг перед другом, рассорь и втрави в войну между собой, а сам расправляйся с ними по одному, уверяя в это время остальных в своей дружбе и заставляя хорошо думать о тебе, пока не одолеешь всех. Этому искусству управлять я научился у египтян, ибо с его помощью они покорили когда-то Сирию.
Мое возмущение и нежелание соглашаться с ним очень забавляли Азиру, он дразнил меня, говоря:
- Если бы в твоих жилах текла царская кровь, ты бы понимал это все без объяснений, ты впитал бы это с молоком матери, но ты рожден не повелителем, как я, а повелеваемым, и поэтому тебе противны мои речи.
Так я провел несколько дней у Азиру и не чувствовал к нему ненависти, ибо он был моим другом, а его дружба покоряла и была щедрой, и его смех заставлял смеяться всех вокруг. Его отцовская гордость и нежность к сыну тоже были забавны и ребячливы, резко отличаясь от присущего ему коварства. Хотя его слова диктовались рассудком, я знал, что его сердце, всегда готовое горячо вспыхнуть, настолько же больше рассудка, насколько он сам во всем - в беседах, шутках и поступках больше всех окружающих. Я опять врачевал его зубы и снова покрыл золотом те, на которых оно уже поистерлось, так что рот его в иссиня-черной бороде вновь засверкал, подобно солнцу, и его подданные чтили его больше прежнего.
Но чем больше он говорил, тем чаще мне вспоминался Хоремхеб - обоих отличало мужество, оба были прирожденными воинами, но Азиру, старший из них, руководствовался сирийскими традициями. Я не верил тому, что с их помощью можно управлять большими народами, а считал, что поведение и планы Азиру унаследованы от предков и родились в те времена, когда Сирия напоминала шипящее змеиное гнездо с бесчисленными маленькими царьками, которые боролись друг с другом за власть и убивали друг друга, пока Египет не утихмирил Сирию, а сыновья ее царей не получили воспитание в Золотом дворце фараона и не стали образованными людьми. Я пытался ему объяснить, как неправильно он судит о могуществе и богатстве Египта, и предостерегал, чтобы он не очень-то пыжился от гордости, ибо кожаный мешок тоже раздувается, если надуть его воздухом, но стоит проткнуть в нем дырку, как он съеживается и становится ничтожным. Однако Азиру лишь смеялся в ответ, сверкая золотыми зубами и приказываяя потчевать меня все новыми и новыми порциями жареной баранины на серебряных блюдах, похваляясь таким образом своим богатством.
В рабочей комнате Азиру действительно было много глиняных табличек, и посланцы доставляли ему письма из всех сирийских городов. Он получал глиняные таблички и от хеттского царя, и из Вавилона, и хотя не показывал мне, что они ему писали, не похвастаться их письмами все-таки не мог. Он с интересом расспрашивал меня о земле хеттов и о Хаттушаше, но я понял, что он знает о хеттах столько же, сколько и я. Заметив, что к нему являлись и хеттские послы, которые вели беседы с ним, с его воинами и военачальниками, я спросил его:
- Лев и шакал могут объединиться ради добычи, но видел ли ты когда-нибудь, чтобы шакал получал лучшие куски?
Он рассмеялся, сверкнув золотыми зубами, и сказал:
- Я жажду знаний не меньше тебя, но из-за государственных дел не могу путешествовать, подобно тебе, который ни за что не отвечает и свободен как птица небесная. Я думаю, нет ничего плохого в том, что хеттские военачальники учат моих воинскому искусству, ибо у них есть новое оружие и военный опыт, которого мы не имеем. Это полезно и фараону, ибо, если начнется война, Сирия, как и прежде, станет щитом Египта на севере, и этот щит частенько бывал запачкан кровью, о чем мы не забудем, когда придет время подводить счета между Сирией и Египтом.
При словах о войне я снова вспомнил Хоремхеба и сказал:
- Я уже слишком долго пользовался твоим госстеприимством и хочу вернуться в Симиру, если ты предложишь мне носилки, ибо в твои ужасные воинские колесницы я больше никогда не встану, пусть мне лучше сразу размозжат голову. Но Симира стала для меня неуютной, и, как египтянин, я, пожалуй, уже выпил достаточно крови из бедной Сирии, поэтому хочу вернуться в Египет, как только подвернется подходящее судно. Так что мы, наверное, долго не увидимся, а может быть, никогда и не встретимся, ибо воспоминание о воде из Нила до сих пор сладостно для меня, и я, пожалуй, соглашусь пить ее до конца жизни, достаточно повидав зла и получив его уроки еще и от тебя.
Азиру сказал:
- Завтрашний день никому не ведом, а катящийся камень не обрастет мхом, и беспокойство, которое таится в твоих глазах, вряд ли позволит тебе долго задерживаться в любой стране. Но выбери себе какую хочешь жену из моего народа, я построю тебе дом в своем городе, и ты не пожалеешь, если останешься здесь заниматься своим искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Азиру рассказал мне еще много другого, похваляясь своим мудрым царствованием и хитростью, он уверял меня, что оставит в наследство маленькому сыну столько корон, сколько пальцев у него на руках и на ногах. Он поучал меня:
- Если у тебя есть противник, которого ты хочешь одолеть, никогда не забывай, что это для тебя главное, и всегда держи это дело перед глазами. Говори о нем только неправду, истолковывай ложно все его поступки, благородство называй коварством, дружелюбие - фальшивым, милосердие - притворным. Если он силен и предлагает тебе помериться с ним силами, согласись, чтобы добраться до его горла, объединись с его врагами, натрави на него всех, кого можешь, но позаботься о том, чтобы после победы над ним ты сам смог ограбить его дом и оставить всех других с носом. Если у тебя много врагов, оболги их друг перед другом, рассорь и втрави в войну между собой, а сам расправляйся с ними по одному, уверяя в это время остальных в своей дружбе и заставляя хорошо думать о тебе, пока не одолеешь всех. Этому искусству управлять я научился у египтян, ибо с его помощью они покорили когда-то Сирию.
Мое возмущение и нежелание соглашаться с ним очень забавляли Азиру, он дразнил меня, говоря:
- Если бы в твоих жилах текла царская кровь, ты бы понимал это все без объяснений, ты впитал бы это с молоком матери, но ты рожден не повелителем, как я, а повелеваемым, и поэтому тебе противны мои речи.
Так я провел несколько дней у Азиру и не чувствовал к нему ненависти, ибо он был моим другом, а его дружба покоряла и была щедрой, и его смех заставлял смеяться всех вокруг. Его отцовская гордость и нежность к сыну тоже были забавны и ребячливы, резко отличаясь от присущего ему коварства. Хотя его слова диктовались рассудком, я знал, что его сердце, всегда готовое горячо вспыхнуть, настолько же больше рассудка, насколько он сам во всем - в беседах, шутках и поступках больше всех окружающих. Я опять врачевал его зубы и снова покрыл золотом те, на которых оно уже поистерлось, так что рот его в иссиня-черной бороде вновь засверкал, подобно солнцу, и его подданные чтили его больше прежнего.
Но чем больше он говорил, тем чаще мне вспоминался Хоремхеб - обоих отличало мужество, оба были прирожденными воинами, но Азиру, старший из них, руководствовался сирийскими традициями. Я не верил тому, что с их помощью можно управлять большими народами, а считал, что поведение и планы Азиру унаследованы от предков и родились в те времена, когда Сирия напоминала шипящее змеиное гнездо с бесчисленными маленькими царьками, которые боролись друг с другом за власть и убивали друг друга, пока Египет не утихмирил Сирию, а сыновья ее царей не получили воспитание в Золотом дворце фараона и не стали образованными людьми. Я пытался ему объяснить, как неправильно он судит о могуществе и богатстве Египта, и предостерегал, чтобы он не очень-то пыжился от гордости, ибо кожаный мешок тоже раздувается, если надуть его воздухом, но стоит проткнуть в нем дырку, как он съеживается и становится ничтожным. Однако Азиру лишь смеялся в ответ, сверкая золотыми зубами и приказываяя потчевать меня все новыми и новыми порциями жареной баранины на серебряных блюдах, похваляясь таким образом своим богатством.
В рабочей комнате Азиру действительно было много глиняных табличек, и посланцы доставляли ему письма из всех сирийских городов. Он получал глиняные таблички и от хеттского царя, и из Вавилона, и хотя не показывал мне, что они ему писали, не похвастаться их письмами все-таки не мог. Он с интересом расспрашивал меня о земле хеттов и о Хаттушаше, но я понял, что он знает о хеттах столько же, сколько и я. Заметив, что к нему являлись и хеттские послы, которые вели беседы с ним, с его воинами и военачальниками, я спросил его:
- Лев и шакал могут объединиться ради добычи, но видел ли ты когда-нибудь, чтобы шакал получал лучшие куски?
Он рассмеялся, сверкнув золотыми зубами, и сказал:
- Я жажду знаний не меньше тебя, но из-за государственных дел не могу путешествовать, подобно тебе, который ни за что не отвечает и свободен как птица небесная. Я думаю, нет ничего плохого в том, что хеттские военачальники учат моих воинскому искусству, ибо у них есть новое оружие и военный опыт, которого мы не имеем. Это полезно и фараону, ибо, если начнется война, Сирия, как и прежде, станет щитом Египта на севере, и этот щит частенько бывал запачкан кровью, о чем мы не забудем, когда придет время подводить счета между Сирией и Египтом.
При словах о войне я снова вспомнил Хоремхеба и сказал:
- Я уже слишком долго пользовался твоим госстеприимством и хочу вернуться в Симиру, если ты предложишь мне носилки, ибо в твои ужасные воинские колесницы я больше никогда не встану, пусть мне лучше сразу размозжат голову. Но Симира стала для меня неуютной, и, как египтянин, я, пожалуй, уже выпил достаточно крови из бедной Сирии, поэтому хочу вернуться в Египет, как только подвернется подходящее судно. Так что мы, наверное, долго не увидимся, а может быть, никогда и не встретимся, ибо воспоминание о воде из Нила до сих пор сладостно для меня, и я, пожалуй, соглашусь пить ее до конца жизни, достаточно повидав зла и получив его уроки еще и от тебя.
Азиру сказал:
- Завтрашний день никому не ведом, а катящийся камень не обрастет мхом, и беспокойство, которое таится в твоих глазах, вряд ли позволит тебе долго задерживаться в любой стране. Но выбери себе какую хочешь жену из моего народа, я построю тебе дом в своем городе, и ты не пожалеешь, если останешься здесь заниматься своим искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249