С.Т. набрал в грудь побольше воздуха, смял записку в руке и спустился.
Ли привыкла принимать как данность то, что ее рассудок играет с ней в карты. Так, какой-нибудь звук мог заставить ее обернуться, ожидая увидеть за спиной отца, или, увидев очаровательный шарф, подумать: «Анне понравится». Сначала эти моменты были очень частыми, как сны, но постепенно они стали выцветать и стали случаться реже. И все-таки, когда до нее донеслись шаги и запах, сильный запах свежесрезанной лаванды, она бездумно подняла голову и только потом поняла, что этот запах был только воспоминанием, а не реальным человеком, и место было другим, не там, где она была сейчас, а там, где пыль и солнце смешивались воедино в разрушенном дворе замка.
Она не может обернуться и увидеть Сеньора, стоящего там среди своих сорняков и диких зарослей.
Она захлопнула маленький — в восьмую часть листа томик «Сна в летнюю ночь» и склонила голову на руку, не слушая мягких укоров кузины. Клара действительно очень хотела помочь, Ли знала это, и все же этот нажим, заставляющий ее вернуться к жизни, к внешнему миру, только делал Ли еще более несчастной и злой. У нее ничего не было, никого и ничего. Все предало ее… Даже ее месть, которая лишила ее Сильверинга и дала ей в награду только горечь. Ей становилось все хуже и хуже… еще больнее. Так долго страдать не из-за семьи, которую она потеряла, но из-за человека, который в любви знал только кокетство и похоть, который мог посмотреть сквозь нее так, как будто ее не существовало, а потом бессердечно пригласить ее танцевать.
Она так старалась закрыть от него свое сердце, и так ужасно проиграла.
Кто-то подошел и остановился на посыпанной гравием дорожке около нее, но ей не хотелось поднимать голову и открывать глаза. Она хотела ничего не чувствовать. Не думать, не терпеть, даже не существовать.
— Пожалуйста, Клара, — прошептала она, — Клара, пожалуйста, уйди.
Легкое шуршание шелка. Теплые руки взяли ее за щеки, не женское мягкое прикосновение, а сильные нежные пальцы, которые ласкали ее лицо, обдавая сильным ароматом лаванды. Она открыла глаза, и он был здесь перед ней, на коленях, живой, настоящий. И — Солнышко, — мягко произнес он и притянул поближе к себе, прислонил ее голову к своему плечу. На какой-то момент было все: утешение и уединение, и любовь, которую она так отчаянно хотела, такая любовь, какая была у нее всю жизнь, непоколебимая и охранительная. Она прижалась лицом к его камзолу, горло ее болело.
— А, ты так хорошо все делаешь, — шептала она, — шарлатан проклятый.
Он не говорил, не качал головой, не отрицал этого. Ли вскинула руки ему на плечи и выпрямилась, оттолкнувшись верх. Надушенная пудра с ее волос осыпала выцветший шелк камзола, смешалась с запахом лаванды от раздавленных стеблей в его руках. Он осторожно положил свой растрепанный букетик на мраморную скамью около нее.
— Я увидел их у порога, — сказал он, не поднимая глаз.
Потом потрогал пальцем один из раздавленных цветов и тихо спросил: — Ты пошлешь меня к черту?
Она смотрела на его склоненную голову. Он поднял лицо, посмотрел на нее серьезно, зеленые глаза и насмешливые брови были неподвижны, а сам он был несколько неуверен, как сатир, наблюдающий из чащи густого леса.
— Я думаю, что кузина не обратит внимания на то, что ты сорвал ее цветы, — ответила она, надменно делая вид, что не так поняла его.
Он медленно вздохнул и поднялся. Ли смотрела на металлические отражения пуговиц его камзола. Свои руки она сложила на коленях.
Слегка повернувшись в сторону, он провел по распустившемуся цветку розы костяшками пальцев.
— Ли, я… — он оторвал лепесток. — Я знаю, ты рассержена. Я очень сожалею, что не пришел раньше. Я очень сожалею.
— Вы очень ошибаетесь, — сказала она. — Я совсем не ждала, что вы придете.
Он оторвал еще один лепесток и, держа его между пальцами, разорвал пополам, сложил, еще разорвал.
— Не ждала?
Она подняла на него глаза.
— А почему я должна была ждать? Разорванные кусочки розового лепестка полетели на землю.
— Да, конечно, — тихо проговорил он тусклым голосом. — Почему ты должна была ждать?
Ли смотрела, как он оторвал еще два лепестка и свернул их в трубочку большим и указательным пальцем. Он продолжал рвать лепесток за лепестком.
— Я пришел, потому что хотел видеть тебя, — резко сказал он, хмуро рассматривая наполовину оборванную розу. — Я хочу разговаривать с тобой, — он оторвал еще лепесток. — Ты мне нужна.
Она сжала руки в коленях.
— Я нахожу ваш разговор неинтересным.
— Ли, — покаянно сказал он.
«Оставь меня в покое, — думала она. — Уходи. Не начинай этот фарс сначала. Пожалуйста, не надо». Он вертел в пальцах поникший цветок.
— Ты все еще сердишься?
— Я не сержусь. Я сделала то, к чему стремилась. Я только… хотела бы… чтобы мой дом не сгорел.
Он закрыл глаза.
— Я не должен был оставлять тебя там одну. Я не хотел этого. — Розовые лепестки осыпались дождем, оставив голый стебель. — Я был проклятым дураком.
— Ты был в опасности. Почему ты должен был оставаться?
Он повернул голову с легким хриплым смешком.
— Это похоже на кошмар. Ты говоришь все не то.
— Неужели. Я прошу у вас прощения.
— Ли… Я теперь прощен, — сказал он.
— Я знаю. Примите мои поздравления.
— Ли… — в его голосе звучало странное напряжение, рчти мольба.
Она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, а потом пустил глаза на розу.
— Не окажешь ли ты мне, — он крепко сжал стебель оборванного цветка, ломая его в руке, — э… честь… — он свернул зеленый стебель в кривой круг.
Беспокойные движения его пальцев привели к тому, что он укололся шипом. Он прижал укол подушечкой пальца и сжал кулак, медленно, загоняя в нее шип, как будто он вообще не чувствовал боли. — Не окажете ли вы мне честь… — начал он снова.
Ли подняла голову, наблюдая, как вонзается шип и как расползалось от него кровавое пятно. До нее медленно начинало доходить.
Она посмотрела ему в глаза. Лицо его застыло, оно было почти белым. Он сделал шаг назад и сказал:
— Могу ли я просить чести танцевать с вами ридотто у миссис Чайльд в следующий вторник?
Мистер Хорейс Уолпол стоял с Ли и миссис Пэттон в столовой Остера-парка, где их хозяйка устроила легкий ужин после арфового концерта.
— Все Перси и Сеймуры из Сайгона должны скончаться от зависти, как вы считаете? — мистер Уолпол суетливо помахал платком и оглянулся вокруг на стены и потолок, расписанный белым тонким узором по розовому и зеленому фону. — Еще один шедевр Эфма! Какой вкус! Какое изобилие! — он слегка наклонился к Кларе. — Какие расходы! — пробормотал он. — Решительно вакхические.
— Но где же те самые стулья? — спросила миссис Пэттон, оборачиваясь, — я хочу увидеть стулья в форме лиры Аполлона!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Ли привыкла принимать как данность то, что ее рассудок играет с ней в карты. Так, какой-нибудь звук мог заставить ее обернуться, ожидая увидеть за спиной отца, или, увидев очаровательный шарф, подумать: «Анне понравится». Сначала эти моменты были очень частыми, как сны, но постепенно они стали выцветать и стали случаться реже. И все-таки, когда до нее донеслись шаги и запах, сильный запах свежесрезанной лаванды, она бездумно подняла голову и только потом поняла, что этот запах был только воспоминанием, а не реальным человеком, и место было другим, не там, где она была сейчас, а там, где пыль и солнце смешивались воедино в разрушенном дворе замка.
Она не может обернуться и увидеть Сеньора, стоящего там среди своих сорняков и диких зарослей.
Она захлопнула маленький — в восьмую часть листа томик «Сна в летнюю ночь» и склонила голову на руку, не слушая мягких укоров кузины. Клара действительно очень хотела помочь, Ли знала это, и все же этот нажим, заставляющий ее вернуться к жизни, к внешнему миру, только делал Ли еще более несчастной и злой. У нее ничего не было, никого и ничего. Все предало ее… Даже ее месть, которая лишила ее Сильверинга и дала ей в награду только горечь. Ей становилось все хуже и хуже… еще больнее. Так долго страдать не из-за семьи, которую она потеряла, но из-за человека, который в любви знал только кокетство и похоть, который мог посмотреть сквозь нее так, как будто ее не существовало, а потом бессердечно пригласить ее танцевать.
Она так старалась закрыть от него свое сердце, и так ужасно проиграла.
Кто-то подошел и остановился на посыпанной гравием дорожке около нее, но ей не хотелось поднимать голову и открывать глаза. Она хотела ничего не чувствовать. Не думать, не терпеть, даже не существовать.
— Пожалуйста, Клара, — прошептала она, — Клара, пожалуйста, уйди.
Легкое шуршание шелка. Теплые руки взяли ее за щеки, не женское мягкое прикосновение, а сильные нежные пальцы, которые ласкали ее лицо, обдавая сильным ароматом лаванды. Она открыла глаза, и он был здесь перед ней, на коленях, живой, настоящий. И — Солнышко, — мягко произнес он и притянул поближе к себе, прислонил ее голову к своему плечу. На какой-то момент было все: утешение и уединение, и любовь, которую она так отчаянно хотела, такая любовь, какая была у нее всю жизнь, непоколебимая и охранительная. Она прижалась лицом к его камзолу, горло ее болело.
— А, ты так хорошо все делаешь, — шептала она, — шарлатан проклятый.
Он не говорил, не качал головой, не отрицал этого. Ли вскинула руки ему на плечи и выпрямилась, оттолкнувшись верх. Надушенная пудра с ее волос осыпала выцветший шелк камзола, смешалась с запахом лаванды от раздавленных стеблей в его руках. Он осторожно положил свой растрепанный букетик на мраморную скамью около нее.
— Я увидел их у порога, — сказал он, не поднимая глаз.
Потом потрогал пальцем один из раздавленных цветов и тихо спросил: — Ты пошлешь меня к черту?
Она смотрела на его склоненную голову. Он поднял лицо, посмотрел на нее серьезно, зеленые глаза и насмешливые брови были неподвижны, а сам он был несколько неуверен, как сатир, наблюдающий из чащи густого леса.
— Я думаю, что кузина не обратит внимания на то, что ты сорвал ее цветы, — ответила она, надменно делая вид, что не так поняла его.
Он медленно вздохнул и поднялся. Ли смотрела на металлические отражения пуговиц его камзола. Свои руки она сложила на коленях.
Слегка повернувшись в сторону, он провел по распустившемуся цветку розы костяшками пальцев.
— Ли, я… — он оторвал лепесток. — Я знаю, ты рассержена. Я очень сожалею, что не пришел раньше. Я очень сожалею.
— Вы очень ошибаетесь, — сказала она. — Я совсем не ждала, что вы придете.
Он оторвал еще один лепесток и, держа его между пальцами, разорвал пополам, сложил, еще разорвал.
— Не ждала?
Она подняла на него глаза.
— А почему я должна была ждать? Разорванные кусочки розового лепестка полетели на землю.
— Да, конечно, — тихо проговорил он тусклым голосом. — Почему ты должна была ждать?
Ли смотрела, как он оторвал еще два лепестка и свернул их в трубочку большим и указательным пальцем. Он продолжал рвать лепесток за лепестком.
— Я пришел, потому что хотел видеть тебя, — резко сказал он, хмуро рассматривая наполовину оборванную розу. — Я хочу разговаривать с тобой, — он оторвал еще лепесток. — Ты мне нужна.
Она сжала руки в коленях.
— Я нахожу ваш разговор неинтересным.
— Ли, — покаянно сказал он.
«Оставь меня в покое, — думала она. — Уходи. Не начинай этот фарс сначала. Пожалуйста, не надо». Он вертел в пальцах поникший цветок.
— Ты все еще сердишься?
— Я не сержусь. Я сделала то, к чему стремилась. Я только… хотела бы… чтобы мой дом не сгорел.
Он закрыл глаза.
— Я не должен был оставлять тебя там одну. Я не хотел этого. — Розовые лепестки осыпались дождем, оставив голый стебель. — Я был проклятым дураком.
— Ты был в опасности. Почему ты должен был оставаться?
Он повернул голову с легким хриплым смешком.
— Это похоже на кошмар. Ты говоришь все не то.
— Неужели. Я прошу у вас прощения.
— Ли… Я теперь прощен, — сказал он.
— Я знаю. Примите мои поздравления.
— Ли… — в его голосе звучало странное напряжение, рчти мольба.
Она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, а потом пустил глаза на розу.
— Не окажешь ли ты мне, — он крепко сжал стебель оборванного цветка, ломая его в руке, — э… честь… — он свернул зеленый стебель в кривой круг.
Беспокойные движения его пальцев привели к тому, что он укололся шипом. Он прижал укол подушечкой пальца и сжал кулак, медленно, загоняя в нее шип, как будто он вообще не чувствовал боли. — Не окажете ли вы мне честь… — начал он снова.
Ли подняла голову, наблюдая, как вонзается шип и как расползалось от него кровавое пятно. До нее медленно начинало доходить.
Она посмотрела ему в глаза. Лицо его застыло, оно было почти белым. Он сделал шаг назад и сказал:
— Могу ли я просить чести танцевать с вами ридотто у миссис Чайльд в следующий вторник?
Мистер Хорейс Уолпол стоял с Ли и миссис Пэттон в столовой Остера-парка, где их хозяйка устроила легкий ужин после арфового концерта.
— Все Перси и Сеймуры из Сайгона должны скончаться от зависти, как вы считаете? — мистер Уолпол суетливо помахал платком и оглянулся вокруг на стены и потолок, расписанный белым тонким узором по розовому и зеленому фону. — Еще один шедевр Эфма! Какой вкус! Какое изобилие! — он слегка наклонился к Кларе. — Какие расходы! — пробормотал он. — Решительно вакхические.
— Но где же те самые стулья? — спросила миссис Пэттон, оборачиваясь, — я хочу увидеть стулья в форме лиры Аполлона!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110