И себя тоже.
— Не подведем, — обещал я. — Мы умеем проигрывать. И удар хорошо держим.
— Прошу вас. — Издевательски вежливый жест в сторону лодки.
За мотором на ней сидел чем-то знакомый парень.
— Ахунуи, — сказал я ему вместо приветствия, — где брат твой Ахупуи?
Он поморщился, но не ответил. Не знал, наверное.
Мы поднялись на борт катера, который нес гордое название «Флагман», прошли в кают-компанию. Здесь за полированным столом с разложенными бумагами сидели представительные люди. Французы в основном. Нас представили, мы представились. Понизовский, как оказалось, довольно бойко по френчу ботал.
Представитель банка встал, выразил свое пожелание успешного сотрудничества и объяснил Нильсу его задачу. Даю здесь его речь в кратком изложении и в переводе Сереги.
— Вы изъявили желание перевести принадлежащие вам вклады из российских банков в европейские. — Нильс при этих словах дернулся, будто хотел сказать, что никакого такого желания он не изъявлял. Или — наоборот. — Мы подготовили документы на три банка — в Берне, Мюнхене и Мадриде. Что вы предпочтете?
Нильс не сплоховал, уроки Семеныча даром не проходят.
— Если можно, я бы хотел распределить свои средства равными долями. Во все три банка.
— Се бьен! Прекрасно! — Это даже я понял.
— Есть маленькое затруднение. — Нильс призадумался — Серега насторожился. — Дело в том, что сумма некруглая, на три без остатка не делится.
— Это не проблема, — улыбнулся представитель банка. — Туда побольше — сюда поменьше.
Нильс кивнул.
— Тогда, если позволите: в Мадрид — полтора, а в Берн и Мюнхен — по миллиарду. Мне испанцы с детства нравились. В этой стране ведь Дон Кихот родился…
— Возможно, — улыбнулся банкир.
— И еще одна просьба. — Это Нильс сказал очень твердо. — Мы оформляем наше соглашение в такой… экзотической обстановке… Я хотел бы иметь гарантии.
— В каком смысле? — удивился банкир.
— Я рассчитываю получить копии всех документов. Чтобы избежать впоследствии возможных недоразумений.
— Это не вопрос. Сама процедура предполагает фиксировать сделки в трех экземплярах. Один из них ваш. Приступим?
Приступили. Доверенности, закладные-накладные. Поручения. Авизо, платежки, сальдо-бульдо. Заработала машина.
— Вот и все, — сказал представитель банка и, сложив в отдельный файл Нильсовы экземпляры, вручил их ему с улыбкой.
Тут же, будто стоял за дверью, вошел стюард и, поставив на угловой столик поднос, быстренько раздал напитки.
И тут к нам присоединился еще один участник события.
— Виктор, — назвался он, поднимая стакан.
Пальцы у него были толстые, черноволосые.
А указательный вообще омерзительно выглядел — его туго перетягивало узенькое вросшее колечко. Видно, надел он его в далекой, не очень сытой молодости. Ну что ж, все меняется. Если раньше он сам не ел досыта, то теперь с успехом делает голодным целый народ.
Виктор тоже поздравил всех нас с успехом предприятия и, подмигнув Понизовскому, весело произнес.
— Все-таки артисты, а не банщики. Признаю.
Мы еще дернули коньячку и засобирались домой.
За вещичками. Нильс бережно прижимал к груди пластиковую папочку.
— За полчаса соберетесь? — с ухмылкой спросил Понизовский.
— А то! Нищему собраться — только подпоясаться.
Мои слова были поддержаны общим смехом.
Мы сошли на берег и направились в глубь острова. В дверях своего дворца стоял бывший великий вождь Мату-Ити и смотрел нам вслед. Его жены, наверное, дружно упаковывали велосипед.
Семеныч с командой догнал нас в роще.
— Порядок? Молодчина, Нильс! Хвалю!
— Ну вот, — грустно пожаловался Нильс. — Я опять нищий. Как-то Машенька воспримет этот удар?
Мы посидели под баньяном, покурили. Семеныч пустил по кругу свою незаменимую фляжку.
— Слышь, Ильич, помнишь наш разговор на «Олигархе»? Когда мы с тобой чужим коньячком баловались.
— Хороший был коньяк, — улыбнулся Нильс.
— Это все, что ты запомнил?
Нильс призадумался, вспоминая. Озарился счастливой улыбкой.
— А! Еще тогда в каюту заглянул Сергей Иванович. Надо же — мне и в голову не могло прийти, что вскоре мы с ним окажемся бок о бок на борту «Чайки», вдали от родины.
— Верным путем идете, товарищ, — подбодрил его Семеныч. — А что ты говорил про свой препарат? Припомни. Только не все, Ильич, а главное. Ты тогда еще о чем-то пожалел, сетовал как будто.
— Каялся, да таки. Мол, на моем личном счету миллиарды загубленных крысиных душ… Постойте! Кажется, Сергей Иваныч в это время в каюту заглянул!
— Верно, — усмехнулся Семеныч. — Только он про «крысиные души» не слыхал, я тебя в это время перебил, а он только миллиарды ухватил.
Нильс хлопнул глазами.
Да, слово изреченное есть ложь. Не всегда, конечно, но часто.
— Пора, что ли? — не выдержала Яна. И рассмеялась во все свои прекрасные зубы. — А то еще не дождутся! Ауэ!
Вернувшись на берег, мы застали ту самую картину, которую и рассчитывали застать.
«Флагман» уже подбирался к горизонту. Ошеломленные островитяне столпились на берегу, смотрели вслед неумолимо, как надежда, исчезающему катеру. Некоторые были растеряны до того, что даже махали ему платочками. Однако не пели и не плясали.
Но оказалась в этой ожидаемой картине и неожиданная деталь. На песке, обхватив голову руками, сидел, ритмично раскачиваясь, наш лоцман, толмач и предатель Понизовский. Казалось, он вот-вот завоет.
Семеныч шагнул к нему и тронул за плечо. Понизовский поднял голову.
— Тебя забыли? — спросил Семеныч с участием. — Соберись!
— Меня кинули. На полтора миллиарда.
— Гораздо меньше, успокойся.
— Я напомнил ему: «Виктор, фифти-фифти». А он сунул мне под нос кукиш и сказал: «Вот тебе фифти!»
— У него такой же фифти, — попытался пояснить Семеныч.
— Как он меня кинул! Талантливо! Гениально просто!
Семеныч — вот душа-человек — достал из кармана фляжку и сунул ее горлышко в горестно распахнутый рот Сереги.
А еще говорил, что врага надо добивать. Да, впрочем, добил же…
Мы на скорую руку произвели аресты, заточив остатки деморализованной охраны и боевиков в «па». Объявили амнистию лояльным аборигенам и устроили маленький праздник. Отвальную. На местном наречии: «праздник Стареющей Луны, изгоняющей крыс с острова».
Этот праздник был совершенно нормальным. Вплоть до танцев. У кого-то нашелся кассетник, он нежно и мягко мурлыкал под баньяном, и нежные пары томно и плавно топтались, обнявшись, на песке. Под стареющей луной. И вечным баньяном.
Время от времени мы пытались изловить к общему столу Понизовского, который катался по острову на велосипеде вождя, виляя меж стволами пальм и напевая сквозь зубы одну и ту же фразу: «Я не артист, а банщик». Время от времени его отлавливали, усаживали к столу, он выпивал, закусывал и все время тревожно озирался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Не подведем, — обещал я. — Мы умеем проигрывать. И удар хорошо держим.
— Прошу вас. — Издевательски вежливый жест в сторону лодки.
За мотором на ней сидел чем-то знакомый парень.
— Ахунуи, — сказал я ему вместо приветствия, — где брат твой Ахупуи?
Он поморщился, но не ответил. Не знал, наверное.
Мы поднялись на борт катера, который нес гордое название «Флагман», прошли в кают-компанию. Здесь за полированным столом с разложенными бумагами сидели представительные люди. Французы в основном. Нас представили, мы представились. Понизовский, как оказалось, довольно бойко по френчу ботал.
Представитель банка встал, выразил свое пожелание успешного сотрудничества и объяснил Нильсу его задачу. Даю здесь его речь в кратком изложении и в переводе Сереги.
— Вы изъявили желание перевести принадлежащие вам вклады из российских банков в европейские. — Нильс при этих словах дернулся, будто хотел сказать, что никакого такого желания он не изъявлял. Или — наоборот. — Мы подготовили документы на три банка — в Берне, Мюнхене и Мадриде. Что вы предпочтете?
Нильс не сплоховал, уроки Семеныча даром не проходят.
— Если можно, я бы хотел распределить свои средства равными долями. Во все три банка.
— Се бьен! Прекрасно! — Это даже я понял.
— Есть маленькое затруднение. — Нильс призадумался — Серега насторожился. — Дело в том, что сумма некруглая, на три без остатка не делится.
— Это не проблема, — улыбнулся представитель банка. — Туда побольше — сюда поменьше.
Нильс кивнул.
— Тогда, если позволите: в Мадрид — полтора, а в Берн и Мюнхен — по миллиарду. Мне испанцы с детства нравились. В этой стране ведь Дон Кихот родился…
— Возможно, — улыбнулся банкир.
— И еще одна просьба. — Это Нильс сказал очень твердо. — Мы оформляем наше соглашение в такой… экзотической обстановке… Я хотел бы иметь гарантии.
— В каком смысле? — удивился банкир.
— Я рассчитываю получить копии всех документов. Чтобы избежать впоследствии возможных недоразумений.
— Это не вопрос. Сама процедура предполагает фиксировать сделки в трех экземплярах. Один из них ваш. Приступим?
Приступили. Доверенности, закладные-накладные. Поручения. Авизо, платежки, сальдо-бульдо. Заработала машина.
— Вот и все, — сказал представитель банка и, сложив в отдельный файл Нильсовы экземпляры, вручил их ему с улыбкой.
Тут же, будто стоял за дверью, вошел стюард и, поставив на угловой столик поднос, быстренько раздал напитки.
И тут к нам присоединился еще один участник события.
— Виктор, — назвался он, поднимая стакан.
Пальцы у него были толстые, черноволосые.
А указательный вообще омерзительно выглядел — его туго перетягивало узенькое вросшее колечко. Видно, надел он его в далекой, не очень сытой молодости. Ну что ж, все меняется. Если раньше он сам не ел досыта, то теперь с успехом делает голодным целый народ.
Виктор тоже поздравил всех нас с успехом предприятия и, подмигнув Понизовскому, весело произнес.
— Все-таки артисты, а не банщики. Признаю.
Мы еще дернули коньячку и засобирались домой.
За вещичками. Нильс бережно прижимал к груди пластиковую папочку.
— За полчаса соберетесь? — с ухмылкой спросил Понизовский.
— А то! Нищему собраться — только подпоясаться.
Мои слова были поддержаны общим смехом.
Мы сошли на берег и направились в глубь острова. В дверях своего дворца стоял бывший великий вождь Мату-Ити и смотрел нам вслед. Его жены, наверное, дружно упаковывали велосипед.
Семеныч с командой догнал нас в роще.
— Порядок? Молодчина, Нильс! Хвалю!
— Ну вот, — грустно пожаловался Нильс. — Я опять нищий. Как-то Машенька воспримет этот удар?
Мы посидели под баньяном, покурили. Семеныч пустил по кругу свою незаменимую фляжку.
— Слышь, Ильич, помнишь наш разговор на «Олигархе»? Когда мы с тобой чужим коньячком баловались.
— Хороший был коньяк, — улыбнулся Нильс.
— Это все, что ты запомнил?
Нильс призадумался, вспоминая. Озарился счастливой улыбкой.
— А! Еще тогда в каюту заглянул Сергей Иванович. Надо же — мне и в голову не могло прийти, что вскоре мы с ним окажемся бок о бок на борту «Чайки», вдали от родины.
— Верным путем идете, товарищ, — подбодрил его Семеныч. — А что ты говорил про свой препарат? Припомни. Только не все, Ильич, а главное. Ты тогда еще о чем-то пожалел, сетовал как будто.
— Каялся, да таки. Мол, на моем личном счету миллиарды загубленных крысиных душ… Постойте! Кажется, Сергей Иваныч в это время в каюту заглянул!
— Верно, — усмехнулся Семеныч. — Только он про «крысиные души» не слыхал, я тебя в это время перебил, а он только миллиарды ухватил.
Нильс хлопнул глазами.
Да, слово изреченное есть ложь. Не всегда, конечно, но часто.
— Пора, что ли? — не выдержала Яна. И рассмеялась во все свои прекрасные зубы. — А то еще не дождутся! Ауэ!
Вернувшись на берег, мы застали ту самую картину, которую и рассчитывали застать.
«Флагман» уже подбирался к горизонту. Ошеломленные островитяне столпились на берегу, смотрели вслед неумолимо, как надежда, исчезающему катеру. Некоторые были растеряны до того, что даже махали ему платочками. Однако не пели и не плясали.
Но оказалась в этой ожидаемой картине и неожиданная деталь. На песке, обхватив голову руками, сидел, ритмично раскачиваясь, наш лоцман, толмач и предатель Понизовский. Казалось, он вот-вот завоет.
Семеныч шагнул к нему и тронул за плечо. Понизовский поднял голову.
— Тебя забыли? — спросил Семеныч с участием. — Соберись!
— Меня кинули. На полтора миллиарда.
— Гораздо меньше, успокойся.
— Я напомнил ему: «Виктор, фифти-фифти». А он сунул мне под нос кукиш и сказал: «Вот тебе фифти!»
— У него такой же фифти, — попытался пояснить Семеныч.
— Как он меня кинул! Талантливо! Гениально просто!
Семеныч — вот душа-человек — достал из кармана фляжку и сунул ее горлышко в горестно распахнутый рот Сереги.
А еще говорил, что врага надо добивать. Да, впрочем, добил же…
Мы на скорую руку произвели аресты, заточив остатки деморализованной охраны и боевиков в «па». Объявили амнистию лояльным аборигенам и устроили маленький праздник. Отвальную. На местном наречии: «праздник Стареющей Луны, изгоняющей крыс с острова».
Этот праздник был совершенно нормальным. Вплоть до танцев. У кого-то нашелся кассетник, он нежно и мягко мурлыкал под баньяном, и нежные пары томно и плавно топтались, обнявшись, на песке. Под стареющей луной. И вечным баньяном.
Время от времени мы пытались изловить к общему столу Понизовского, который катался по острову на велосипеде вождя, виляя меж стволами пальм и напевая сквозь зубы одну и ту же фразу: «Я не артист, а банщик». Время от времени его отлавливали, усаживали к столу, он выпивал, закусывал и все время тревожно озирался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40