Что уж говорить об иностранке.
* * *
– Танаки к тебе проникся, – сказала Бренда. – Будь осторожна, он пустит в ход все свои чары, когда поведет тебя обедать в чайный домик.
– Не говори глупостей, Бренда, – вмешалась Элиз. – Анни, крайне сложно попасть в Кацуру. Эксперты считают, что это вершина японской архитектуры и парковых ансамблей. Кобори Эншу, художник, планировавший парк, требовал полной свободы в расходах, сроках и действиях.
– Это был государственный заказ? – поинтересовалась Бренда.
– Вряд ли. Парк распланирован так, что, откуда на него ни взглянешь, кажется, что именно этот ландшафт – самый великолепный. Там построены четыре чайных домика, на каждое время года – свой.
– Это они и называют совершенством? – спросила Анни.
– Не знаю. Я там никогда не была, – призналась Элиз. Бренда присвистнула.
– Теперь я точно знаю, что он к тебе неравнодушен, – обратилась она к Анни. – Послушай, ты должна его обработать. Пусть, наконец, поймет, что нам надо сговориться насчет доков. И пусть останется хозяином своей компании.
Элиз и Анни с укором посмотрели на Бренду. Она пожала плечами, поняв свое поражение.
– Пока не посмотришь настенные рисунки школы Кано – не уходи. Говорят, они очень впечатляют.
* * *
Да, они впечатляли. Дворец Кацура, с его завораживающей вечной красотой, не был просто холодным совершенством. Не было на нем и печати изощренных японских традиций, по крайней мере, так показалось Анни.
– Гармония, красота раскрепощают душу, – сказала она господину Танаки. Они стояли около одного из строений и любовались парком. – Это место дарит полное отдохновение, – добавила она задумчиво.
– И все это сделано ради Хидеоши. Подумать только, без его богатства не было бы этого совершенства. Сам он был генералом, потом диктатором – необузданным и агрессивным.
– Как трудно в это поверить, – проговорила Анни, оглядываясь вокруг.
Сосновые иголочки, казалось, были специально зачесаны наверх, каждая крупинка гравия лежала на только ей отведенном месте. Создавалось впечатление, что чья-то заботливая, искусная рука выложила гравий, как мозаику.
Они стояли рядом в молчании. Через некоторое время Анни пошла по дорожке парка. Танаки последовал за ней. Оба не решались нарушить тишину.
Элиз была права: в каком бы уголке парка они ни оказались, перед ними открывался ни с чем не сравнимый по своей красоте ландшафт. Анни почувствовала, как что-то шевельнулось, ожило в ее душе. Как правы те, кто видит совершенство в единении человека с природой. Это и есть парадиз – рай.
Стоя на небольшом изумрудном холме, Анни словно познала новые тайны мироздания. Как и все движения духа, откровение пришло как нечто трансцендентальное, не поддающееся словесному описанию. На мгновение, равное вечности, все в мире, каждая его частица, представилась ей как совершенство во времени и пространстве; она сама прикоснулась к этому совершенству. Ее охватило чувство безграничной радости, смешанное с глубокой печалью. Благодарность переполняла ее душу. Невозможно забыть такие мгновения.
Анни повернулась к Танаки и прошептала:
– Благодарю. Поклон был его ответом.
Они обошли другие части дворца, и Анни воздала должное картинам.
– Их обновили; как говорят у вас, реставрировали, впервые за пятьсот семьдесят лет.
– Они великолепны, – сказала Анни.
– Я, как и вы, предпочитаю парк, – улыбнулся Танаки.
Когда они вышли из дворца, Танаки заметил:
– Пора перекусить. Вы пообедаете со мной?
Она кивнула. Он повел ее в глубь парка. Анни шла, пытаясь сохранить в себе те чувства, которые ей подарило озарение. Они были так хрупки. Только бы ничего не испортило этих минут. Скоро они приблизились к деревянному чайному домику у пруда.
– Прошу вас, – пригласил Танаки.
Анни сняла туфли и, ступив на устланый коврами пол, опустилась на коврик рядом с Танаки, зачарованная окружающим ее видом. Чайный домик отражался на гладкой поверхности пруда, что усиливало ощущение совершенства, гармонии и красоты, царивших здесь.
– Мы у вас пообедаем, – сказал Танаки, отдергивая занавес. Женщина в кимоно улыбнулась и поклонилась им. – Кио бенто, – поздоровался Танаки. – Устроим пикник по обычаям Киото, – обратился он к Анни.
– Значит, можно пообедать здесь? – Она была в восторге и… шоке.
– Это любезность с их стороны. Видите ли, я финансировал реставрацию.
Женщина протянула Анни полированную коробку, на черной глянцевой поверхности которой были изображены цветущие ирисы. Танаки, приняв от женщины такую же коробку, открыл ее и положил крышку под дно. Внутри был рис, рыба, салат, маринованные овощи – лакомства кухни Киото.
Во время обеда ни Анни, ни Танаки не проронили ни слова. Потом Анни вздохнула:
– Все здесь просто замечательно. Приезд сюда так изменил меня.
– Да, красота способна изменить человеческую душу. Ваш психолог Маслой проводил эксперименты по влиянию красоты на человека. Слышали об этом?
Анни отрицательно покачала головой.
– Он и его коллеги оборудовали три комнаты – одну оформили красиво, другую – обычно, третью – уродливо. Испытуемых просили оценить фотографии одних и тех же людей. В красивой комнате оценка была положительной, в обычной и уродливой комнатах – отрицательной. – Он вздохнул. – Меня это огорчает. Это значит, что обычное не дает полноценного мироощущения. Для того чтобы видеть красоту, нужно быть к ней причастным… А дворец Кацура на свете только один. – Он снова повернулся к Анни. – Расскажите еще раз о «Сильван Глейдс». Что он из себя представляет?
Анни описала школу, общину и принадлежащую ей территорию, рассказала Танаки о докторе Геншер.
– Школа дорогая, элитарная. Но если найти средства…
– Я хотел бы посетить эту школу. Возможно, привезти из Токио врачей. – Он помолчал. – И взять туда моего сына.
Анни кивнула.
– Я думаю. Хироши там понравится. Моей дочери нравится.
– Миссис Парадиз, вы считаете, я должен противостоять мистеру Гриффину?
– Безусловно. Только не вашими методами.
– Вы считаете, что было бы неправильно предоставить окончательное решение акционерам и дать им возможность выразить неодобрение мистеру Гриффину?
– Хороший отец вынужден иногда вести своих детей. В данном случае это означало бы обеспечение акционерам сиюминутной прибыли и долгосрочной выгоды, продажу доков и покупку цементного завода, увеличение доходов и прекращение потерь, – одним словом, это означает остановить Джила Гриффина. «Блужи Индастриз» сделает доки прибыльными.
– А если нет?
– Ничто не вечно, господин Танаки. Не все нам подвластно. Есть бремя, которое крайне тяжело нести одному.
Он посмотрел в сторону, поверх ограды чайного домика, на скалы, пруд, сосны.
– Пожалуй, вы правы, – наконец проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
* * *
– Танаки к тебе проникся, – сказала Бренда. – Будь осторожна, он пустит в ход все свои чары, когда поведет тебя обедать в чайный домик.
– Не говори глупостей, Бренда, – вмешалась Элиз. – Анни, крайне сложно попасть в Кацуру. Эксперты считают, что это вершина японской архитектуры и парковых ансамблей. Кобори Эншу, художник, планировавший парк, требовал полной свободы в расходах, сроках и действиях.
– Это был государственный заказ? – поинтересовалась Бренда.
– Вряд ли. Парк распланирован так, что, откуда на него ни взглянешь, кажется, что именно этот ландшафт – самый великолепный. Там построены четыре чайных домика, на каждое время года – свой.
– Это они и называют совершенством? – спросила Анни.
– Не знаю. Я там никогда не была, – призналась Элиз. Бренда присвистнула.
– Теперь я точно знаю, что он к тебе неравнодушен, – обратилась она к Анни. – Послушай, ты должна его обработать. Пусть, наконец, поймет, что нам надо сговориться насчет доков. И пусть останется хозяином своей компании.
Элиз и Анни с укором посмотрели на Бренду. Она пожала плечами, поняв свое поражение.
– Пока не посмотришь настенные рисунки школы Кано – не уходи. Говорят, они очень впечатляют.
* * *
Да, они впечатляли. Дворец Кацура, с его завораживающей вечной красотой, не был просто холодным совершенством. Не было на нем и печати изощренных японских традиций, по крайней мере, так показалось Анни.
– Гармония, красота раскрепощают душу, – сказала она господину Танаки. Они стояли около одного из строений и любовались парком. – Это место дарит полное отдохновение, – добавила она задумчиво.
– И все это сделано ради Хидеоши. Подумать только, без его богатства не было бы этого совершенства. Сам он был генералом, потом диктатором – необузданным и агрессивным.
– Как трудно в это поверить, – проговорила Анни, оглядываясь вокруг.
Сосновые иголочки, казалось, были специально зачесаны наверх, каждая крупинка гравия лежала на только ей отведенном месте. Создавалось впечатление, что чья-то заботливая, искусная рука выложила гравий, как мозаику.
Они стояли рядом в молчании. Через некоторое время Анни пошла по дорожке парка. Танаки последовал за ней. Оба не решались нарушить тишину.
Элиз была права: в каком бы уголке парка они ни оказались, перед ними открывался ни с чем не сравнимый по своей красоте ландшафт. Анни почувствовала, как что-то шевельнулось, ожило в ее душе. Как правы те, кто видит совершенство в единении человека с природой. Это и есть парадиз – рай.
Стоя на небольшом изумрудном холме, Анни словно познала новые тайны мироздания. Как и все движения духа, откровение пришло как нечто трансцендентальное, не поддающееся словесному описанию. На мгновение, равное вечности, все в мире, каждая его частица, представилась ей как совершенство во времени и пространстве; она сама прикоснулась к этому совершенству. Ее охватило чувство безграничной радости, смешанное с глубокой печалью. Благодарность переполняла ее душу. Невозможно забыть такие мгновения.
Анни повернулась к Танаки и прошептала:
– Благодарю. Поклон был его ответом.
Они обошли другие части дворца, и Анни воздала должное картинам.
– Их обновили; как говорят у вас, реставрировали, впервые за пятьсот семьдесят лет.
– Они великолепны, – сказала Анни.
– Я, как и вы, предпочитаю парк, – улыбнулся Танаки.
Когда они вышли из дворца, Танаки заметил:
– Пора перекусить. Вы пообедаете со мной?
Она кивнула. Он повел ее в глубь парка. Анни шла, пытаясь сохранить в себе те чувства, которые ей подарило озарение. Они были так хрупки. Только бы ничего не испортило этих минут. Скоро они приблизились к деревянному чайному домику у пруда.
– Прошу вас, – пригласил Танаки.
Анни сняла туфли и, ступив на устланый коврами пол, опустилась на коврик рядом с Танаки, зачарованная окружающим ее видом. Чайный домик отражался на гладкой поверхности пруда, что усиливало ощущение совершенства, гармонии и красоты, царивших здесь.
– Мы у вас пообедаем, – сказал Танаки, отдергивая занавес. Женщина в кимоно улыбнулась и поклонилась им. – Кио бенто, – поздоровался Танаки. – Устроим пикник по обычаям Киото, – обратился он к Анни.
– Значит, можно пообедать здесь? – Она была в восторге и… шоке.
– Это любезность с их стороны. Видите ли, я финансировал реставрацию.
Женщина протянула Анни полированную коробку, на черной глянцевой поверхности которой были изображены цветущие ирисы. Танаки, приняв от женщины такую же коробку, открыл ее и положил крышку под дно. Внутри был рис, рыба, салат, маринованные овощи – лакомства кухни Киото.
Во время обеда ни Анни, ни Танаки не проронили ни слова. Потом Анни вздохнула:
– Все здесь просто замечательно. Приезд сюда так изменил меня.
– Да, красота способна изменить человеческую душу. Ваш психолог Маслой проводил эксперименты по влиянию красоты на человека. Слышали об этом?
Анни отрицательно покачала головой.
– Он и его коллеги оборудовали три комнаты – одну оформили красиво, другую – обычно, третью – уродливо. Испытуемых просили оценить фотографии одних и тех же людей. В красивой комнате оценка была положительной, в обычной и уродливой комнатах – отрицательной. – Он вздохнул. – Меня это огорчает. Это значит, что обычное не дает полноценного мироощущения. Для того чтобы видеть красоту, нужно быть к ней причастным… А дворец Кацура на свете только один. – Он снова повернулся к Анни. – Расскажите еще раз о «Сильван Глейдс». Что он из себя представляет?
Анни описала школу, общину и принадлежащую ей территорию, рассказала Танаки о докторе Геншер.
– Школа дорогая, элитарная. Но если найти средства…
– Я хотел бы посетить эту школу. Возможно, привезти из Токио врачей. – Он помолчал. – И взять туда моего сына.
Анни кивнула.
– Я думаю. Хироши там понравится. Моей дочери нравится.
– Миссис Парадиз, вы считаете, я должен противостоять мистеру Гриффину?
– Безусловно. Только не вашими методами.
– Вы считаете, что было бы неправильно предоставить окончательное решение акционерам и дать им возможность выразить неодобрение мистеру Гриффину?
– Хороший отец вынужден иногда вести своих детей. В данном случае это означало бы обеспечение акционерам сиюминутной прибыли и долгосрочной выгоды, продажу доков и покупку цементного завода, увеличение доходов и прекращение потерь, – одним словом, это означает остановить Джила Гриффина. «Блужи Индастриз» сделает доки прибыльными.
– А если нет?
– Ничто не вечно, господин Танаки. Не все нам подвластно. Есть бремя, которое крайне тяжело нести одному.
Он посмотрел в сторону, поверх ограды чайного домика, на скалы, пруд, сосны.
– Пожалуй, вы правы, – наконец проговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135