— Но меня-то зачем ему потребовалось уводить?
— Потому что он догадался, что я… интересуюсь тобой.
Клэр опустилась на край кровати.
— Ты это очень тщательно скрывал! — наконец проговорила она.
— У меня не было выбора. Ты к себе на километр не подпускала. Я не хотел рисковать, афишируя свои чувства к тебе, потому что знал: ему это непременно станет известно. — Джейк чуть помолчал. — Мы с ним из одного маленького городка — из Симаррона в штате Оклахома. Я в нем родился.
Моя мать скончалась, когда мне было восемь лет, и мои воспоми нания о ней навсегда связаны с комнатой, пахнущей лекарствами.
Вот почему, когда отец Чарли сбежал, мой отец предложил его матери вести наше хозяйство и приглядывать за мной, и надо сказать, что миссис Уитмен сделалась мне второй матерью. Мы с Чарли были однолетки и вместе росли. Но он почему-то все время со мной соперничал. Ему непременно надо было во всем одерживать надо мной верх. Он берет призы по языку и литературе, я по математике. Я собираюсь поступать в университет Брауна, который заканчивали многие из нашей семьи, — а Чарли, который стремится меня переплюнуть, в шестнадцать лет получает право на стипендию в Гарварде. Он лучше всех сдал вступительные экзамены. Чарли был — да и есть — большой умница! И теперь мы редко виделись с ним, только во время каникул. После окончания университета Чарли поступил в Гарвардскую школу права, а я — в Гарвардскую школу бизнеса. Теперь мы виделись довольно часто, но дружба как-то не складывалась. Чарли был честолюбив; хотел разбогатеть, стать преуспевающим адвокатом, и, получив по окончании школы степень, он стал работать в одной из престижных адвокатских фирм в Талсе. Там, в Талсе, мы опятьтаки с ним встретились. На большом приеме, устроенном од ним из клиентов его фирмы, Чарли оказался там со Стеллой. Она была необычайно хороша… но совсем не такая, за какими он обычно охотился. Женщины Чарли были другого типа: элегантные, утонченные, опытные. Стелла была как раз наоборот. По школе я ее почти не помнил — она была много моложе нас с Чарли; скромная, гораздо более серьезная, чем все прочие девушки Чарли, и уже успела овдоветь. Она вышла замуж очень рано за парня, с которым у нее была любовь с детства, и сразу после свадьбы его забрали воевать во Вьетнам, шел последний год войны; а через три месяца его убили. И вот Стелла в девятнадцать лет стала вдовой. Когда мы познакомились, ей было двадцать четыре, на три года меньше, чем мне тогда, и она работала секретаршей у Чарли на фирме. Я спросил у Чарли, каковы его намерения в отношении Стеллы, и очень удивился, когда он заявил, что серьезны, что она «совсем не такая, как все». Помню, он сказал: «В ней есть какая-то особая, милая наивность! Даже прожив в Талсе пять лет она сохранила старомодные идеалы провинциальной Америки!» Это означало, что до свадьбы она с ним спать не соглашалась. Это упорство главным образом и внушало Чарли особый к ней интерес. Я видел, что он очень старается и что она вот-вот готова уступить, потому что я не помню, чтобы хоть одна женщина могла долго сопротивляться напору Чарли. Но, узнав Стеллу поближе, я мало-помалу стал думать, что Чарли возможно, нашел именно то, что ему нужно. Стелла действительно была не такая, как другие. Мне это нравилось. Постепенно я все больше и больше тянулся к ней, и, к моему удивлению, она ко мне тоже. Как-то я решил ей открыться.
Тут Джейк улыбнулся, и у Клэр заныло сердце.
— А она мне и говорит: «Я все ждала, когда ты скажешь!»
Вот и все. Когда она все рассказала Чарли, тот, конечно, совсем не обрадовался. Он обвинил меня в том, что я сделал это специально, потому что знал, как она ему дорога; что я вечно зарился на то, чем мог похвастать он. Как только он ни старался вернуть ее, ничего не получалось. И когда Стелла пригласила Чарли на свадьбу, ему окончательно стало ясно, что дело проиграно. Стелла была католичкой, чем во многом объяснялась ее особая внутренняя сила. Вера имела для нее огромное значение, и она соглашалась на брак, только если мы повенчаемся в католическом храме и если я пообещаю, что наших будущих детей мы воспитаем в католической вере. Ну а для меня лично религия особого значения никогда не имела. Потому мы венчались в католическом храме, и я обещал, что наши будущие дети будут воспитаны в католической вере. Я построил огромный новый дом в Симарроне, и вот, вернувшись с Гавайских островов, где по желанию Стеллы проводили свой медовый месяц, мы стали жить в нем, и все складывалось прекрасно.
Стелла сразу же забеременела и была на седьмом небе от счастья. Она любила детей, хотела иметь их полный дом. Но в девять недель у нее случился выкидыш. Она очень болезненно его переживала. Доктора уверяли, что такое частенько случается и что это вовсе не значит, будто она больше не сможет иметь детей. Только Стелла потеряла и второго ребенка в двенадцать недель. После этого она впала в полное отчаяние; большую часть времени стала проводить в церкви. Я повез ее к светилу-гинекологу, оказалось, что нужна небольшая операция и тогда все будет в порядке. Стелле сделали операцию, и, как только позволили врачи, мы решили с ней снова попытать счастья. Забеременев в третий раз, она старалась больше лежать в постели. Она решительно настроилась на то, что теперь ничего, абсолютно ничего не сможет ей помешать родить ребенка, и я видел, как она волнуется, как переживает, и старался во всем ей помогать, несмотря на то, что Стелла не позволяла мне тогда до себя дотрагиваться. Так впервые между нами возникли разногласия; я не понимал, почему мне все время приходится успокаивать себя под ледяным душем, однако Стелла была неумолима: она боялась даже по мелочам рисковать. И я всю свою энергию направил на работу. Когда Стелле пришло время рожать, я был рядом; у нас родился мальчик, Кристофер. Это был чудесный малыш, весом шестьфунтов, с темными волосиками и голубоглазый, похожий на Стеллу. Стелла была вне себя от радости. Никогда я не видел ее такой счастливой… И вот, когда малышу было уже около четырех месяцев, однажды утром Стелла обнаружила его мертвым в кроватке. Мы так и не поняли, отчего он умер. Когда она клала его в его кроватку накануне, малыш был совершенно здоров. Стелла обезумела от горя. Она не могла примириться с мыслью, что Кристофера нет. Она впала в состояние глубочайшей, тяжелейшей тоски. Все часы проводила в детской, сидя у колыбельки-качалки. Если не сидела в детской, пропадала в церкви. Дошло до того, что мы стали с ней как чужие; ночи напролет она плакала. Боже ты мой, как она плакала!..
Голос Джейка сделался глуше:
— Ей стало казаться, будто это она виновата во всем, что произошло в нашей семье, — виновата передо мной, но больше всего перед самой собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117