– Вообше-то, осенью, – растерянно ответил Колычев и сообразил, что сегодня – 26 октября, день его именин. А он и позабыл совсем... – Я, Анастасия Павловна, как-то давно уже именины не праздновал. Это в детстве матушка моя о них всегда помнила, а теперь никому нет до моих именин дела.
– Ну что вы, Дмитрий Степанович, как можно, это ведь день вашего ангела! Хорошо, что я угадала. Мы с Дусей приготовили праздничный ужин, и еще я испекла вам именинный пирог. У меня в пансионе по кулинарии всегда отличные оценки были, и я кое-что из рецептов на память помню, особенно по выпечке... С днем ангела вас, Дмитрий Степанович!
Анастасия привстала на цыпочки и потянулась к мокрым от дождя щекам Дмитрия, чтобы троекратно неловко ткнуться в них губами.
– Благодарю вас, – растроганно ответил Колычев. – Я отвык от такого внимания. Спасибо.
– Не стоит благодарности, – зарделась Анастасия. – Пойдемте к столу.
Дмитрий даже постеснялся признаться, что он только что от ресторанного стола – у него так давно не было настоящих именин...
– Видал, как Анастасия Павловна старается? – спросила у мужа Дуся, когда перемывала после ужина посуду. – Как нашего Дмитрия Степановича обхаживает?
– Ты языком-то лишнего не мети, – осадил ее Василий. – Пирог пирогом, разговоры разговорами, а ночью она в своей комнатке наверху спит и ни-ни, чтобы спуститься да в хозяйскую спальню прошмыгнуть. Женщина, однако, серьезная, не вертихвостка.
– Ой, Вася, много ты понимаешь! Если не лезет в спальню к хозяину, так значит, не больно-то он ее туда зовет. Но раз тут поселилась, стало быть, надежду свою имеет. То-то она на кухне вместе со мной крутится. Думает пирогами дорожку себе вымостить...
– Мне вот Дмитрий Степанович чегой-то велел шторы глухие по окнам развесить, и особо наверху в мезонине. К чему бы? – задумчиво сказал Вася. – Что оно такое означает?
– Да, это неспроста. Вот помяни мое слово, неспроста это. Добра от нашей гостьи не будет, – заключила Дуся.
Наутро Колычев позволил себе поваляться лишний часок в постели с книгой, а потом не спеша пил кофе со вчерашним пирогом. Конечно, в конторе его ожидали важные дела и следовало бы поспешить, но раз уж он – именинник... Можно же хоть раз в год позволить себе посибаритствовать.
– Дмитрий Степанович, вы только гляньте на это явление, – Василий, пришедший убрать со стола кофейник, подозвал хозяина к окну, глядевшему на монастырскую ограду.
– Ой, Васька, балаболка ты, когда только повзрослеешь, уже вроде бы и женился, а все как малолеток несмышленый, – беззлобно поворчал Колычев. – Ну, что ты там за явление углядел? Неужто лик Богородицы над монастырем явился?
Василий, посчитавший неуместной иронию Дмитрия Степановича, не отвечая перекрестился и молча кивнул за окно.
У красной кирпичной ограды монастыря переминался с ноги на ногу молодой крепкий парень, по виду – фабричный, в картузе, в высоких сапогах и темной тужурке, поднятый воротник которой плохо защищал его от нудно моросящего осеннего дождя.
– Ну и что тебя удивляет? – спросил Дмитрий. – Парень как парень, ничего особо примечательного.
– Может и ничего, да только с раннего утра маячит здесь, напротив нашего дома. С чего бы тут, у женского монастыря, молодому мужику часами ошиваться? Все люди добрые по делам с утра спешат, а этот ограду подпирает под дождем да цигарку за цигаркой смолит? Это пошто такое явление тут обнаружилось?
– Ну мало ли, – отмахнулся Дмитрий и пошел одеваться.
Когда он полчаса спустя, уже в сюртуке и галстуке, снова вышел в столовую и глянул в окно, оказалось, что фабричный так и стоит на месте, словно пришитый, и не сводит глаз с окошек особнячка Колычева.
«Интересный фрукт, – подумал Дмитрий. – Уж не из Сыскной ли полиции агента подослали? Вчера я просматривал дело Покотиловой и беседовал о ней с адвокатом Бреве. Неужели это уже известно в Сыскном отделении и ко мне приставили филера, надеясь выйти на след беглой каторжанки? Шустро, черт возьми!»
Колычев вышел в прихожую, где на стене был прикреплен громоздкий ящик телефонного аппарата, и снял с крючка трубку. Собственным телефоном Колычеву пришлось обзавестись, когда он возглавил адвокатскую контору «Князь Рахманов и Колычев» – оперативная связь со служащими конторы была порой жизненно необходима. Университетский приятель Колычева Феликс Рахманов, наследник огромного состояния, предоставил для помещения конторы один из своих московских особняков и украсил ее вывеску своим титулом, после чего совершенно остыл к юридической практике и предпочел проводить время в своем южном имении у моря или на заграничных курортах. А Дмитрий крутился с утра до ночи, позволяя себе спать не больше пяти часов, особенно в первые месяцы, когда нужно было налаживать адвокатскую практику с нуля.
Теперь это страшное время осталось позади. Нашлись толковые люди в помощь, контора действовала как хорошо отлаженный механизм, и Колычев порой стал позволять себе потратить лишние пару-тройку часов на отдых... Но телефон давал возможность в случае необходимости примчаться на Пречистенский бульвар в контору в течение четверти часа, если обстоятельства того потребуют.
Нажав кнопку на ящике аппарата, Дмитрий прокричал в рожок телефонной трубки: «Алло, Центральная! Барышня, дайте мне номер...» и назвал телефон адвокатской конторы.
Трубку сняла Леночка, конторская барышня на телефоне , в чьи обязанности входило принимать сообщения и делать о них пометки в специальном журнале.
– У аппарата. Адвокатская контора «Князь Рахманов и Колычев». Добрый день. Слушаю вас, – проворковал в трубке ее голосок.
– Здравствуйте, Леночка. Это Дмитрий Степанович. Скажите, на месте ли уже кто-нибудь из наших наблюдательных агентов?
Адвокатской конторе приходилось порой заниматься столь запутанными делами клиентов, что без штата служащих, выполнявших специальные поручения , было не обойтись.
– Володя пришел, Дмитрий Степанович. Сидит у самовара, чай с курьером гоняет...
Володя был изгнанным из университета студентом-юристом, который подвизался теперь в адвокатской конторе, выполняя отдельные поручения и – особенно охотно – по филерской части, проявляя в этом деле большую выдумку. Колычев иногда думал, что в лице Володи охранка потеряла весьма ценного агента, но студент-изгнанник отличался радикальными политическими взглядами и жандармерию презирал.
– Володя пришел? – переспросил Колычев. – Отлично. Чаепитие ему придется прервать, пусть берет лихача и пулей летит ко мне на Остоженку.
– Ой, Дмитрий Степанович, случилось что-нибудь?
– Да, кое-что интересное. Передайте, пожалуйста, Володе трубку, я объясню ему, в чем дело.
Колычев в двух словах рассказал своему агенту про загадочного фабричного, разгуливающего по Третьему Зачатьевскому переулку несмотря на проливной дождь, и попросил прибыть на место, чтобы в свою очередь проследить за этим субъектом и выяснить, действительно ли он приставлен к Колычеву и чем намерен заниматься в дальнейшем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79