– Я не хотела ее убивать, – повторяла она, вытирая мокрые глаза и кусая и без того искусанные губы. – Она сама меня довела. Она надо мной издевалась. Обзывала меня дешевой подстилкой и шлюхой, а сама-то хороша! Только и делала, что прыгала из постели в постель по разным ухажерам. И еще похвалялась, что она – княгиня и мне, дескать, не ровня. Велика заслуга – окрутила дурака-князя! А сама с ним не жила, а развлекалась в Петербурге... Я ничего плохого не хотела, только поговорить, попросить, чтобы она о Лешке Заплатине и думать не смела. Он, с тех пор как узнал, что эта стерва приезжает, так сам не свой стал. Все время о ней говорил, фотографию откуда-то вытаскивал и любовался. И все время «Ох, Вера, Вера, Вера!» твердит, как заведенный. Вера то, Вера се, Вера все! Ну известно, старая любовь не ржавеет. А я для Лешки на все была готовая, и с контрабандой и с подпольем, во всем ему помогала, порой головой своей рисковать приходилось. Для меня Заплатин, может быть, весь свет в окошке, муж-то старый, из него песок сыплется, он мне в деды годится. Он сам позволил, так и говорил: «Заведи себе, деточка, сердечного друга. Бог это простит. Я на свете долго не заживусь, освобожу тебя...» Я так мечтала, что придет время, старик Боришанский Богу душу отдаст, мы с Лешкой обвенчаемся и заживем одним домом. А его вдруг на любовь к этой Вере повело. Ну разве не обидно? И главное, он еще мне заявляет: «Скоро Вера, Надежда, Любовь. Верочка именинница. Возьму и пошлю ей подарок, авось князишка не посмеет выкинуть». А про то, что меня Любой зовут и я тоже именинница, даже и не вспомнил. И тогда, на вечеринке, уснул спьяну рядом со мной, а сам и во сне шепчет: «Вера, Вера, зачем ты, зачем?» А что – зачем? – не сказал. Но я-то знала, что она уже на петербургском поезде к нашим местам подъезжает. Плакало, думаю, мое счастье... Я потихоньку из дома выскользнула, знакомые парни меня на шхуне до Ай-Шахраза подкинули... Ну а дальше вы все знаете.
– Стало быть, вы утверждаете, что не имели осознанного намерения совершить убийство княгини Рахмановой? – уточнил следователь.
– Известное дело, не имела! А то бы оружие с собой взяла. Револьвер, что ли. Или хотя бы нож... Неужели же кто-то на убийство с пустыми руками пойдет? Вы как сами думаете?
Колычев слушал ее южную скороговорку и делал для себя пометки в блокнот. Вмешиваться в процедуру допроса он считал неэтичным.
– Каким образом вы разыскали княгиню в поезде? Вы знали ее? – задал очередной вопрос следователь.
– Ну, в лицо-то знала. Я же говорю, у Алексея была припрятана ее фотография, он порой потихоньку доставал и любовался. И что же вы думаете, может быть, я не полюбопытствую? Я ее лицо очень даже хорошо запомнила и изучила. Ничего особенного, между прочим. Ну, в вагоне пришлось постучаться в одно-другое купе, пока мне не ответил молодой женский голос. Тогда я спрашиваю: «Вы жена Феликса Рахманова?» Она отвечает: «Да». Я ей и говорю, что, дескать, я от Алексея Заплатина и хочу вам сказать несколько слов. Она сразу дверь открыла. А у меня тоже сердце екнуло – значит, помнит Лешку-то, не забыла. В купе она меня, правда, не пригласила, вышла в коридор. Ну, слово за слово, стали мы с ней спорить, она и говорит: «Выйдем в тамбур. Не хочу привлекать к себе внимание». Вот мы и вышли. А там уж эта мерзавка стала меня дразнить и довела до того, что драка началась... Мне-то за свою жизнь драться не раз доводилось, я и с парнем могу справиться, не то что с такой пигалицей. Надавала я ей, конечно, тумаков, но убивать не хотела... Да только, когда поняла, что она уже не дышит, что оставалось делать? Выбросила я ее из поезда, да и сама вскоре спрыгнула с подножки. Если бы не эта проститутка питерская, что с купцами в вагоне развлекалась, вы бы и не доказали ничего... Знала бы я, что эта девка там рядом спряталась, так и ее не пожалела бы...
– Неужели вы пошли бы на двойное убийство, Боришанская? – удивился следователь.
– А, что там, снявши голову по волосам не плачут – одно убийство или два, какая разница, все равно теперь на каторгу законопатите! Судьба моя такая проклятущая. И ведь, главное дело, Алексей после смерти этой крали Рахмановой все равно в мою сторону не смотрит, и вообще ходит, как потерянный, просто сам не свой стал. Я поняла, что он князя Феликса заподозрил, так думаю, надо бы еще масла в огонь подлить. Поменяю-ка свои показания, чтобы на князя подозрение вернее пало, авось, его под суд и отдадут. Так и тут не вышло...
Допрос завершился поздно, и Дмитрий решил заночевать в гостинице – пускаться в обратный путь в этот же день показалось ему слишком утомительным, тем более что парохода до утра уже не было, а ехать на поезде до Сухого Кута пришлось бы долго. Он так и так уже не попал бы в имение Феликса раньше завтрашнего дня.
Судебный следователь любезно пригласил его в свой дом поужинать и переночевать, но Колычеву не хотелось никого беспокоить. Он предпочел отправиться в уже известный ему отель «Люксор», где, как он и надеялся, нашелся свободный номер.
Перекусив в ресторане, Колычев через вестибюль гостиницы направлялся в свой номер, когда его внимание привлекло необычное зрелище.
Стоявший в гостиничном вестибюле рояль был открыт, за ним восседал не кто иной, как горький вдовец князь Рахманов и в упоении колотил по клавишам, аккомпанируя собственному пению.
Исполнялся князем бессмертный шедевр петербургского фольклора про Чижика-Пыжика.
Чижик-Пыжик, где ты был?
На Фонтанке водку пил.
Выпил рюмку, выпил две,
Зашумело в голове.
Чижик-Пыжик после пьянки
Выпил воду из Фонтанки.
Откачали эту птицу
Только в городской больнице, –
напевал князь своим приятным баритоном.
Вера Коноплянникова, подхватив подол, кружилась вокруг рояля, весьма грациозно исполняя какие-то танцевальные па. Несмотря на роскошное шелковое платье, барышня почему-то и сама напоминала чижика или воробья. Случайные зрители, оказавшиеся в вестибюле, встречали каждый новый пируэт аплодисментами.
Колычев, стараясь остаться незамеченным, бочком поднялся по лестнице на второй этаж и укрылся в своем номере. Ему вспомнились слова Боришанской: «Знала бы, что эта девка там рядом спряталась, так и ее не пожалела бы».
«Бедная, глупенькая птичка так и не поняла, что была в шаге от своей смерти, – подумал Колычев. – А теперь ей снова радостно и легко на душе, и она опять распушила свои перышки... Птичка весело идет по дороге бедствий , не предвидя для себя горестных последствий...»
Эпилог
В последний вечер перед отъездом Дмитрия, они с Рахмановым, сидели, как обычно, в плетеных креслах на открытой террасе и потягивали легкое вино. С моря по вечерам дул теперь холодный, неприятный ветер и приходилось набрасывать теплую куртку или плед. Где-то внизу, под обрывом, с шумом разбивались волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79