Возьми себя в руки, чужие люди не должны знать о том, как тебе плохо.
Охранники при виде княжеского экипажа вытянулись и козырнули. Рахманов приосанился и сдержанно поздоровался с ними.
– Что, службу несете? – спросил он. – Вы, братцы, можете перейти в беседку, что стоит в парке у дороги. Оттуда и ворота, и усадьба как на ладони, а караулить в тени под крышей легче будет.
Охрана замялась.
– Так что нам это... Ваше сиятельство! Приказано находиться снаружи, внутрь владения не проникать, – ответил старший.
– Ну что ж, служба есть служба. Я распоряжусь, чтобы вам вынесли скамью и прислали ужин, – кивнул Феликс.
Поздно вечером, когда уже стало темнеть, прислуга доложила, что в усадьбу пожаловал господин Заплатин.
– Прикажете принять, ваше сиятельство? – спросил старый лакей. – А то они, то есть гость-то ваш, с молодцами у ворот беседу завел, как бы оно ни того... Лишнее это.
– Ну что ж, проси, – устало ответил Феликс.
– Если хочешь, я сам поговорю с Алексеем, – предложил Колычев.
– Да нет, я справлюсь. Не все же мне прятаться за твоей спиной.
– Ну здравствуй, князь, – не слишком приветливо поздоровался Заплатин, входя в гостиную. – Я вижу, к тебе охрану приставили, чтобы не улизнул от правосудия. Но это не беда. Прикажи – поможем. Мы, бывало, даже с севастопольской гауптвахты арестантов вынимали, теперь они за границей по пивным гуляют. А тут всего-то охраны – два деревенских чурбана у ворот. Раз плюнуть – и ты на свободе. Но это уж за дополнительную плату, сам понимать должен. А ты-то и по старым счетам не расплатился. Так что ж, ваше сиятельство, приготовил денежки? Если приготовил, то и по побегу твоему столкуемся. Через неделю будешь в Констанце по набережной фланировать...
– Насколько мне не изменяет память, я путешествие в Констанцу в твоей транспортной фирме не заказывал, – перебил его Феликс.
– Да? – удивился Заплатин. – Ну что ж, дело твое. А как насчет того, что я у тебя заказывал? Смотри, все сроки истекли, пора раскошелиться!
– Заплатин, ты не держишь слова, – удивительно спокойным тоном ответил князь. – Потому и дел никаких с тобой у меня больше не будет.
– Не держу слова? Что ты имеешь в виду, сиятельство?
– Твои «свидетели» уже принялись менять свои показания и топить меня по мере сил. Так, извини, за что же ты хочешь получить деньги?
Заплатин стал запинаться.
– То есть как... В каком смысле – топить? Я... Я не знаю, о чем ты? Я не понимаю...
– Вот видишь, сам не знаешь, не понимаешь, а деньги за мое алиби тебе подавай! Гнилой товар хочешь всучить. Деловые люди так себя не ведут.
– Что? Да ты просто крутишь, Феликс, чтобы с деньгами не расстаться! Ну погоди, брат, я завтра же пойду к следователю и побеседую с ним откровенно, вот тогда и покрутишься уже всерьез! Чертов убийца! Князь! Не князь ты, а мразь! Мразь, у которой рука поднялась на женщину! Впрочем, Верка получила как раз по заслугам и расплатилась за собственную подлость и дурь! Но и тебе это дело еще отольется! Ты меня в ссылку законопатил, а самому каторги не миновать! Насидишься еще по тюрьмам, гнилое сиятельство!
Рахманов повернулся к лакею:
– Выведите отсюда этого господина! И в дальнейшем в мой дом его не пускать!
Ночью ни Колычев, ни Рахманов не могли уснуть, поэтому они устроились в креслах на балконе, прихватив бутылку вина и вазу с фруктами.
– Митя, ну почему моя жизнь превратилась в такой кошмар? – спрашивал слегка захмелевший князь. – Неужели грехи мои настолько тяжелы, что я всю жизнь буду за них платить? И никогда не узнаю покоя? Я уже не хочу ни счастья, ни любви, только покоя, всего лишь немного покоя... Потеря любимой женщины сама по себе большое горе, особенно как представишь, что пережила Верочка в последние минуты... Так мало мне этой беды – изволь еще выступать в качестве подозреваемого в ее смерти. Вокруг меня теперь толпа мучителей, и каждый норовит задеть побольнее.
– Феликс, я очень хорошо тебя понимаю. Когда-то я тоже похоронил любимую женщину...
– Но тебя, по крайней мере, никто не считал ее убийцей, не таскал на допросы, не приставлял к тебе стражников и не пытался нажиться на твоем горе путем шантажа, – обиженно перебил его Феликс.
– Ты прав, этого у меня не было. Тебе тяжелее. Но я прошу тебя, друг мой, перестань упиваться своим горем, сделай над собой усилие, постарайся взять себя в руки. Иначе не останется сил для борьбы.
– Митя, ты, как всегда, прав. Но мне от твоей правоты, как всегда, не легче...
Наутро Колычев, провожаемый любопытными взглядами сменившейся за ночь охраны, снова отправился в город.
Первым делом он направился к знакомому уже дому под зеленой крышей, в котором квартировал Заплатин. На его удачу хозяйственные особы в кокетливых платочках снова крутились во дворе – одна развешивала на бесконечных веревках мокрые простыни, вторая варила на уличной печурке варенье в сверкающем начищенными боками медном тазу.
Дмитрия женщины встретили как старого приятеля и порадовались возможности немного посплетничать про своего соседа Заплатина, благо нашелся, наконец, заинтересованный слушатель.
Колычеву, собственно говоря, хотелось разузнать кое-что о той молодой замужней даме, заплатинской пассии, что поторопилась поменять свои показания. Но начинать разговор пришлось издалека...
Соседки, которых Дмитрий прозвал про себя Тюрбан и Бантик, отвечали весьма словоохотливо, перебивали друг друга, спеша выплеснуть все накопившиеся сплетни, и совершенно не интересовались, почему, собственно, некий господин пришел к ним во двор и задает разные вопросы.
– Ой, господин прокурор... что вы говорите? Не прокурор? Скажите, пожалуйста, а выглядите совсем как прокурор. Так вот, дорогой месье, может быть, вам этот Заплатин и приятель, но вы поверьте – человек он не стоящий, и дружить с ним – это себе во вред, – тараторила Бантик, вытирая мокрые руки о передник. – Он тут устроил буквально проходной двор, если не назвать это, пардон, борделем, что тоже соответствует истине – шляется к нему без конца всякая шушера, ночь-полночь, девки, пьяные дружки, одно беспокойство людям. А в квартире у него происходят настоящие оргии, вот вам крест, хотя наша полиция смотрит на это сквозь пальцы. А на какие шиши, позвольте узнать, господин Заплатин так шикарно живет? На что пьянствует и собутыльников своих поит?
– Как на что? – перебила ее Тюрбан, снимая пенку с варенья в фарфоровое блюдце. – Вы тоже скажете – на что? Весь город знает, что Алешка балуется контрабандой. А это, пардон, такие хорошие деньги, что можно и самому пить и гулять, не просыхая, и собутыльников к себе табунами водить. А его братец с таможни это дело покрывает. Вы, месье, уже знаете, что его брат служит на таможне? Да, вот такие у нас таможенные чиновники!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79