Обняв подушку, она долго думала о своей девочке. Румяное, как яблочко, лицо, обворожительная улыбка! Мать перестала хмуриться. Пусть беспорядок – это не страшно, лишь бы попалась хорошая невестка, не такая, как соседка Ван.
Пока мать убирала, сын расправился с соевым молоком и со всем прочим.
– Как у старика с деньгами? – осведомился Тяньчжэнь, уставившись в потолок, сунув руки в карманы и чуть приподнявшись на носочках, как это делал его любимый киноактер.
– Опять деньги? – Мать не знала, плакать ей или смеяться.
– Да пет. Не деньги. Нужен выходной костюм. Один мой приятель женится в следующую субботу и пригласил меня быть шафером.
– На костюм надо двадцать – тридцать юаней. Тяньчжэнь рассмеялся, не меняя, как обычно, выражения лица, пожал плечами.
– Как бы не так! Меньше чем сотней не отделаешься! Это ведь выходной костюм.
– Поговори с отцом. По-моему, ради других не стоит…
– Что же, я не могу раз в жизни как следует одеться?
– Сам, сам скажи ему!
Госпоже Чжан очень не хотелось брать на себя ответственность, а у сына не было ни малейшего желания вступать в дипломатические переговоры с отцом.
– Ты же с ним в дружбе! Поговори. – Сын вдруг обнаружил, что мать с отцом в дружбе, и улыбнулся.
– Ах ты паршивец! С кем же мне еще водить дружбу, как не с ним? С кем?… – Мать недоговорила и рассмеялась.
А сын снова продемонстрировал зубы, потом подумал: мать наверняка замолвит за него словечко, и решил одарить ее еще более щедрой улыбкой. Широко раскрыв рот, он вдохнул воздух, пропитанный запахом соевого молока.
4
Вечером сын с отцом встретились. Тяньчжэнь курил и молчал. Чжан Дагэ тоже курил и молчал. Сын наблюдал за тем, как поднимается вверх дым, а отец, скосив глаза, смотрел на трубку. Прошло много времени, прежде чем Чжан Дагэ пришел к мысли, что созерцание трубки – дело бесполезное, и обратился к сыну с вопросом:
– Сколько еще тебе учиться, Тяньчжэнь?
– Самое большее год, – ответил Тяньчжэнь, хотя понятия не имел о том, когда наступит конец его ученью.
– А после окончания что думаешь делать?
– Лучше всего продолжить образование за границей. – Тяньчжэнь поправил складку на брюках.
– Гм… – только и произнес Чжан Дагэ, снова уставившись на трубку. – Что же ты собираешься там изучать? – спросил он после долгого молчания.
– Пока не знаю. Вообще мне хотелось бы заняться музыкой.
– А сколько можно заработать музыкой?
– Трудно сказать. Среди людей искусства есть и бедные и богатые.
«Трудно сказать» – этих слов Чжан Дагэ очень не любил, но спорить с сыном не стал, только сказал после длительной паузы:
– По-моему, лучше пойти по финансовой части.
– Можно и по финансовой. Итак, решено, ты отправляешь меня за границу?
– Этого я не сказал! А сколько стоит учение за границей?
– Пожалуй, не больше двух-трех тысяч юаней в год. – Тяньчжэнь назвал приблизительную сумму. Его приятель, кажется, тратил в Париже шесть тысяч в год, но он содержал трех француженок, а на одну и трех тысяч хватит.
Чжан Дагэ не знал, что и сказать. Три тысячи в год!
Наивный малый, лучше не говорить об этом.
Но Тяньчжэнь знал, что делает. Пока он представил отцу проект, но со временем наверняка добьется его осуществления. Не так-то легко выпотрошить «Старого буржуя».
– А хороши нарциссы! Сам их вырастил? – Это был первый шаг к осуществлению мечты. Тяньчжэнь знал слабость старика и решил ею воспользоваться.
– Не так уж они хороши, – с плохо скрываемой досадой сказал «Старый буржуй», перевел взгляд с трубки на сына и подошел к цветам. – Не так уж и хороши! Прошлогодние – низенькие, а в этом году – вон какие вымахали: в комнате жарко.
– А гиацинтов ты не сажал? – Тяньчжэню было смешно, что он ведет такой разговор.
– Они растут очень медленно, зацветают только в начале второй луны. И потом, в нынешнем году они слишком дороги – одна луковица стоит четыре мао и пять фэней. Дороги! Зато хороши! Что стебли, что корни, такие длинные! Мне кто-то сказал, что, когда гиацинты отцветают, их нужно вешать в тени в сухом месте луковицами вниз, тогда зимой они снова зацветут. Странно, как это они могут цвести в таком виде, – он перевернул трубку, – но в этом определенно есть какой-то смысл. – И Чжан Дагэ принял глубокомысленный вид.
– Если бы и детей растить, подвесив вверх тормашками, они наверняка стали бы большими чиновниками. – Тяньчжэню понравилась собственная острота, но ему казалось, что он слишком любезен с отцом.
«А Тяньчжэнь, оказывается, не лишен остроумия», – подумал Чжан Дагэ и расхохотался.
Мать, услышав смех, вошла и удивленно уставилась на них.
– Ты слышишь? Я сказал, что гиацинты, если их повесить вверх тормашками, могут снова зацвести, а Тяньчжэнь сказал, что, если вверх тормашками растить детей, из них могут получиться высокие чиновники! – И он снова залился смехом.
Мать смеялась так оглушительно, что даже пыль с потолка полетела.
– Надо обмахнуть пыль, вон ее сколько! В доме царило веселье.
Перед сном отец сказал:
– Тяньчжэнь хочет ехать за границу. Это неплохо. Но три тысячи в год! Каков аппетит! – Он зевнул. – Ничего, как-нибудь вытянем.
– Ему нужен выходной костюм, – мать тоже зевнула, – он с женихом поедет за невестой. Сто юаней.
– Сто?
И супруги умолкли.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Возвратился Сяо Чжао. Лао Ли чувствовал, что недалек час расплаты. Но ему было весело. Посмотрим, что станет делать Сяо Чжао и как поведет себя жена. Он жил словно в тумане, ожидая солнечных лучей или, на худой конец, урагана, который развеет туман. Посмотрим, что выкинет Сяо Чжао.
Сяо Чжао был своим человеком в доме госпожи начальницы, но нельзя сказать, чтобы он свято хранил ее тайны, чем вызывал зависть и уважение сослуживцев. Сяо Чжао не боялся, что об этом узнает начальник. Не только положение, но и жизнь начальника была в руках его жены, а сама жена – в руках Сяо Чжао. Как только Сяо Чжао возвратился, все в управлении, разинув рты, приготовились слушать новости и нетерпеливо вздыхали. Говоря по правде, все личные дела госпожи начальницы каким-то таинственным образом были связаны с делами служебными, поэтому иногда удавалось выведать у Сяо Чжао кое-какие политические новости. Все с улыбкой поглядывали на Лао Ли, но в наступление не переходили. И Лао Ли ждал: молния сверкнула, теперь грянет гром.
Может быть, предупредить жену? Научить ее как следует кланяться и говорить, что положено в подобных случаях? Но у него не было особого желания учить этого великовозрастного ребенка, которому давно перевалило за тридцать. Что ему в конце концов за дело до Сяо Чжао и прочих, они такие назойливые! Пусть делают что хотят, это не имеет никакого значения. Наблюдая, как жена готовит, возится с детьми, стирает, он испытывал острую жалость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Пока мать убирала, сын расправился с соевым молоком и со всем прочим.
– Как у старика с деньгами? – осведомился Тяньчжэнь, уставившись в потолок, сунув руки в карманы и чуть приподнявшись на носочках, как это делал его любимый киноактер.
– Опять деньги? – Мать не знала, плакать ей или смеяться.
– Да пет. Не деньги. Нужен выходной костюм. Один мой приятель женится в следующую субботу и пригласил меня быть шафером.
– На костюм надо двадцать – тридцать юаней. Тяньчжэнь рассмеялся, не меняя, как обычно, выражения лица, пожал плечами.
– Как бы не так! Меньше чем сотней не отделаешься! Это ведь выходной костюм.
– Поговори с отцом. По-моему, ради других не стоит…
– Что же, я не могу раз в жизни как следует одеться?
– Сам, сам скажи ему!
Госпоже Чжан очень не хотелось брать на себя ответственность, а у сына не было ни малейшего желания вступать в дипломатические переговоры с отцом.
– Ты же с ним в дружбе! Поговори. – Сын вдруг обнаружил, что мать с отцом в дружбе, и улыбнулся.
– Ах ты паршивец! С кем же мне еще водить дружбу, как не с ним? С кем?… – Мать недоговорила и рассмеялась.
А сын снова продемонстрировал зубы, потом подумал: мать наверняка замолвит за него словечко, и решил одарить ее еще более щедрой улыбкой. Широко раскрыв рот, он вдохнул воздух, пропитанный запахом соевого молока.
4
Вечером сын с отцом встретились. Тяньчжэнь курил и молчал. Чжан Дагэ тоже курил и молчал. Сын наблюдал за тем, как поднимается вверх дым, а отец, скосив глаза, смотрел на трубку. Прошло много времени, прежде чем Чжан Дагэ пришел к мысли, что созерцание трубки – дело бесполезное, и обратился к сыну с вопросом:
– Сколько еще тебе учиться, Тяньчжэнь?
– Самое большее год, – ответил Тяньчжэнь, хотя понятия не имел о том, когда наступит конец его ученью.
– А после окончания что думаешь делать?
– Лучше всего продолжить образование за границей. – Тяньчжэнь поправил складку на брюках.
– Гм… – только и произнес Чжан Дагэ, снова уставившись на трубку. – Что же ты собираешься там изучать? – спросил он после долгого молчания.
– Пока не знаю. Вообще мне хотелось бы заняться музыкой.
– А сколько можно заработать музыкой?
– Трудно сказать. Среди людей искусства есть и бедные и богатые.
«Трудно сказать» – этих слов Чжан Дагэ очень не любил, но спорить с сыном не стал, только сказал после длительной паузы:
– По-моему, лучше пойти по финансовой части.
– Можно и по финансовой. Итак, решено, ты отправляешь меня за границу?
– Этого я не сказал! А сколько стоит учение за границей?
– Пожалуй, не больше двух-трех тысяч юаней в год. – Тяньчжэнь назвал приблизительную сумму. Его приятель, кажется, тратил в Париже шесть тысяч в год, но он содержал трех француженок, а на одну и трех тысяч хватит.
Чжан Дагэ не знал, что и сказать. Три тысячи в год!
Наивный малый, лучше не говорить об этом.
Но Тяньчжэнь знал, что делает. Пока он представил отцу проект, но со временем наверняка добьется его осуществления. Не так-то легко выпотрошить «Старого буржуя».
– А хороши нарциссы! Сам их вырастил? – Это был первый шаг к осуществлению мечты. Тяньчжэнь знал слабость старика и решил ею воспользоваться.
– Не так уж они хороши, – с плохо скрываемой досадой сказал «Старый буржуй», перевел взгляд с трубки на сына и подошел к цветам. – Не так уж и хороши! Прошлогодние – низенькие, а в этом году – вон какие вымахали: в комнате жарко.
– А гиацинтов ты не сажал? – Тяньчжэню было смешно, что он ведет такой разговор.
– Они растут очень медленно, зацветают только в начале второй луны. И потом, в нынешнем году они слишком дороги – одна луковица стоит четыре мао и пять фэней. Дороги! Зато хороши! Что стебли, что корни, такие длинные! Мне кто-то сказал, что, когда гиацинты отцветают, их нужно вешать в тени в сухом месте луковицами вниз, тогда зимой они снова зацветут. Странно, как это они могут цвести в таком виде, – он перевернул трубку, – но в этом определенно есть какой-то смысл. – И Чжан Дагэ принял глубокомысленный вид.
– Если бы и детей растить, подвесив вверх тормашками, они наверняка стали бы большими чиновниками. – Тяньчжэню понравилась собственная острота, но ему казалось, что он слишком любезен с отцом.
«А Тяньчжэнь, оказывается, не лишен остроумия», – подумал Чжан Дагэ и расхохотался.
Мать, услышав смех, вошла и удивленно уставилась на них.
– Ты слышишь? Я сказал, что гиацинты, если их повесить вверх тормашками, могут снова зацвести, а Тяньчжэнь сказал, что, если вверх тормашками растить детей, из них могут получиться высокие чиновники! – И он снова залился смехом.
Мать смеялась так оглушительно, что даже пыль с потолка полетела.
– Надо обмахнуть пыль, вон ее сколько! В доме царило веселье.
Перед сном отец сказал:
– Тяньчжэнь хочет ехать за границу. Это неплохо. Но три тысячи в год! Каков аппетит! – Он зевнул. – Ничего, как-нибудь вытянем.
– Ему нужен выходной костюм, – мать тоже зевнула, – он с женихом поедет за невестой. Сто юаней.
– Сто?
И супруги умолкли.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Возвратился Сяо Чжао. Лао Ли чувствовал, что недалек час расплаты. Но ему было весело. Посмотрим, что станет делать Сяо Чжао и как поведет себя жена. Он жил словно в тумане, ожидая солнечных лучей или, на худой конец, урагана, который развеет туман. Посмотрим, что выкинет Сяо Чжао.
Сяо Чжао был своим человеком в доме госпожи начальницы, но нельзя сказать, чтобы он свято хранил ее тайны, чем вызывал зависть и уважение сослуживцев. Сяо Чжао не боялся, что об этом узнает начальник. Не только положение, но и жизнь начальника была в руках его жены, а сама жена – в руках Сяо Чжао. Как только Сяо Чжао возвратился, все в управлении, разинув рты, приготовились слушать новости и нетерпеливо вздыхали. Говоря по правде, все личные дела госпожи начальницы каким-то таинственным образом были связаны с делами служебными, поэтому иногда удавалось выведать у Сяо Чжао кое-какие политические новости. Все с улыбкой поглядывали на Лао Ли, но в наступление не переходили. И Лао Ли ждал: молния сверкнула, теперь грянет гром.
Может быть, предупредить жену? Научить ее как следует кланяться и говорить, что положено в подобных случаях? Но у него не было особого желания учить этого великовозрастного ребенка, которому давно перевалило за тридцать. Что ему в конце концов за дело до Сяо Чжао и прочих, они такие назойливые! Пусть делают что хотят, это не имеет никакого значения. Наблюдая, как жена готовит, возится с детьми, стирает, он испытывал острую жалость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58