Поэтому теперь даже осенью в машине работают два вентилятора. Это тоже изобретение Чжан Дагэ. Беда научит.
3
Если бы у каждого была жена по сердцу, никто не шумел бы о коммунизме, не кричал об общих женах. Чжан Дагэ глубоко верит в это. Уж какие бывают молодые люди, можно оказать, революционеры, а женятся – их и не услышишь. Не один такой случай знает Чжан Дагэ. Все связано с браком. Если у неженатого пойдут по лицу красные пятна, а женатый станет хмуриться, надо быстро уладить дело, иначе произойдет неприятность.
Вот уже несколько дней Лао Ли ходит печальный, наверняка что-то стряслось. Чжан Дагэ советует ему принять аспирин или другое лекарство – не помогает. И Чжан Дагэ ставит диагноз: что-то не ладится в семье.
Лао Ли родом из деревни. Впрочем, по мнению Чжан Дагэ, любой человек, кроме пекинца, – родом из деревни. Тяньцзинь, Ханькоу, Шанхай, равно как Париж и Лондон, для Чжан Дагэ – деревня. Единственная известная ему гора – это Западная. От торговцев фруктами с Северных гор на него веет чем-то таинственным. Самое дальнее путешествие, на которое он отважился, – поездка за Ворота Вечного покоя . Зато он знает, что фарфор производят в Цзюцзяне, шелка в Сучжоу и Ханчжоу, и еще что Циндао находится в провинции Шаньдун, а шаньдунцы держат в Пекине мясные лавки. Он никогда не видел моря и yе стремится его увидеть. Центр мира для него – Пекин. Лао Ли родился не в Пекине, значит – деревенский, а к деревенским Чжан Дагэ относится с особым сочувствием. Они чаще других затевают разводы, потому что свахи в деревнях, как и лекари, люди непросвещенные. Словом, родиться в деревне – большое несчастье.
Лао Ли и Чжан Дагэ служат в управлении финансов. По правде говоря, Лао Ли образованнее и способнее Чжан Дагэ. Но Чжан Дагэ держится как личность незаурядная, а Лао Ли – как захудалый секретаришка. Доведись Чжан Дагэ побеседовать с каким-нибудь дипломатом, он не ударил бы лицом в грязь. А Лао Ли даже при женщинах теряется. Он родился в последние годы правления Гуансюя и с детства ни у кого не вызывал симпатии. Почему – трудно сказать. Другое дело – Чжан Дагэ. С косой он выглядел таким же счастливым, как Чжан Сянь , потом отрезал косу и начал мазать голову маслом, чтобы волосы лучше росли, и уже походил самое меньшее на начальника управления.
Европейский костюм, самый что ни на есть модный, сидел на Лао Ли мешковато. Лицо, чисто выбритое, но всегда хмурое, казалось непривлекательным. Визитная карточка с указанием должности – чиновник управления финансов – могла вызвать лишь недоумение. Когда же Лао Ли сообщал, что изучал банковское дело и экономику, недоумение перерастало в изумление, потому что было в его внешности что-то недостойное этих великих наук.
Между тем Лао Ли не был уродлив: стройный, высокий, с большими глазами и густыми бровями; рот, правда, великоват, зато зубы ровные, белые. И все же Лао Ли не вызывал симпатии. Где бы он ни появлялся, людям становилось как-то не по себе. Он, видимо, сам это знал и потому еще больше терялся. Нальют ему чаю, он из вежливости поднимется, чтобы принять чашку, но тут же обольет того, кто подал чай, и себе руки ошпарит. Полезет за платком и при этом умудрится задеть чей-нибудь нос. После этого, не говоря ни слова, схватит шапку и убежит.
Дела он вел аккуратно, причем самые каверзные доставались ему. Когда же речь шла о визитах к начальству, командировках, взятках, повышениях – о Лао Ли и не вспоминали. В свободное время Лао Ли читал – он любил покупать книги. Иногда ходил в кино. Но если, не дай бог, впереди или рядом с ним целовалась какая-нибудь парочка, Лао Ли в порыве возмущения вскакивал и уходил, не преминув наступить на ногу девице.
У Чжан Дагэ лицо было длинное, но не очень, во всяком случае не такое, как ослиная морда или тыква. Когда он смеялся – сплющивалось, словно у старика. Большой нос, острый взгляд, крупные мочки ушей – в общем, был он человеком заметным и одет вполне прилично: темный шерстяной халат, подбитый верблюжьей шерстью, атласный жилет тоже темный, с карманчиком' на груди, из карманчика торчит ручка с золотым зажимом, в которую Чжан Дагэ ни разу не набирал чернил и вынимал лишь затем, чтобы протереть шелковым платком перо. Под халатом он вместо куртки носил европейскую рубашку, потому что очень любил запонки с фальшивыми камнями. К рубашке госпожа Чжан пришила карманы: для кошелька, для часов, для печатки, чтобы все это было при нем и хранилось в безопасности. Он ходил с лакированной тростью, украшенной золотыми колечками, но никогда не касался ею земли. Курил английскую трубку, то и дело приминая табак эмалевой спичечницей. На безымянном пальце левой руки носил кольцо, на котором иероглифами в древнем стиле было выгравировано его имя. В свободные дни брал с собой фотоаппарат, но так и не сделал ни одного снимка. Особенно нравились Чжан Дагэ изящные безделушки. Он лучше всех помнил, в какие дин крупнейшие фирмы значительно снижали цены на товары. Он не покупал товаров японских фирм, и этим исчерпывались его патриотические чувства, зато он считал себя вправе вместе с другими ругать «предателей». Его жизненный опыт вполне заменил ему энциклопедические знания. Он знал все, перепробовал все мелкие должности, был знаком с деятелями всех партий, хотя совершенно не интересовался их целями и принципами. Какие бы изменения ни происходили в стране, он всегда находил себе дело, более того, становился самым нужным человеком. Стоило кому-нибудь из сослуживцев упомянуть в разговоре начальника управления, начальника отдела или секретаря, как Чжан Дагэ хитро щурил левый глаз и, посмеиваясь, смотрел правым на голубой дымок от трубки; внимательно выслушивал до конца, потом приоткрывал левый глаз и говорил: «Этот? Да я был у него сватом!» Тут все узнавали, что перед ними волшебник, само божество. И с этого момента Чжан Дагэ уже не столько работал, сколько занимался свадебными делами. Он неделями не вспоминал о служебных обязанностях, зато дня не проходило без свадебных хлопот. Служба беспокоила его все меньше и меньше. «На браках государство держится», – говорил он. Звонили ему чаще, чем другим, но сослуживцы не выказывали по этому поводу неудовольствия, особенно молодые. Надо всячески угож дать Чжан Дагэ, тогда он найдет подходящую невесту, пусть не красавицу, зато с приличным приданым, а это на весах уравняет ее с женихом.
Заподозрив, что Лао Ли надумал разводиться, Чжан Дагэ сразу оживился и повеселел.
4
– Лао Ли, заходи пообедать. – Приглашая в гости, Чжан Дагэ никогда не спрашивал, располагаете ли вы временем, звал, будто приказывал. Но делал это так искусно, что отказать вы ему не могли, как бы ни были заняты.
Согласился и Лао Ли, слова не сказал', впрочем Чжан Дагэ сам решил за него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
3
Если бы у каждого была жена по сердцу, никто не шумел бы о коммунизме, не кричал об общих женах. Чжан Дагэ глубоко верит в это. Уж какие бывают молодые люди, можно оказать, революционеры, а женятся – их и не услышишь. Не один такой случай знает Чжан Дагэ. Все связано с браком. Если у неженатого пойдут по лицу красные пятна, а женатый станет хмуриться, надо быстро уладить дело, иначе произойдет неприятность.
Вот уже несколько дней Лао Ли ходит печальный, наверняка что-то стряслось. Чжан Дагэ советует ему принять аспирин или другое лекарство – не помогает. И Чжан Дагэ ставит диагноз: что-то не ладится в семье.
Лао Ли родом из деревни. Впрочем, по мнению Чжан Дагэ, любой человек, кроме пекинца, – родом из деревни. Тяньцзинь, Ханькоу, Шанхай, равно как Париж и Лондон, для Чжан Дагэ – деревня. Единственная известная ему гора – это Западная. От торговцев фруктами с Северных гор на него веет чем-то таинственным. Самое дальнее путешествие, на которое он отважился, – поездка за Ворота Вечного покоя . Зато он знает, что фарфор производят в Цзюцзяне, шелка в Сучжоу и Ханчжоу, и еще что Циндао находится в провинции Шаньдун, а шаньдунцы держат в Пекине мясные лавки. Он никогда не видел моря и yе стремится его увидеть. Центр мира для него – Пекин. Лао Ли родился не в Пекине, значит – деревенский, а к деревенским Чжан Дагэ относится с особым сочувствием. Они чаще других затевают разводы, потому что свахи в деревнях, как и лекари, люди непросвещенные. Словом, родиться в деревне – большое несчастье.
Лао Ли и Чжан Дагэ служат в управлении финансов. По правде говоря, Лао Ли образованнее и способнее Чжан Дагэ. Но Чжан Дагэ держится как личность незаурядная, а Лао Ли – как захудалый секретаришка. Доведись Чжан Дагэ побеседовать с каким-нибудь дипломатом, он не ударил бы лицом в грязь. А Лао Ли даже при женщинах теряется. Он родился в последние годы правления Гуансюя и с детства ни у кого не вызывал симпатии. Почему – трудно сказать. Другое дело – Чжан Дагэ. С косой он выглядел таким же счастливым, как Чжан Сянь , потом отрезал косу и начал мазать голову маслом, чтобы волосы лучше росли, и уже походил самое меньшее на начальника управления.
Европейский костюм, самый что ни на есть модный, сидел на Лао Ли мешковато. Лицо, чисто выбритое, но всегда хмурое, казалось непривлекательным. Визитная карточка с указанием должности – чиновник управления финансов – могла вызвать лишь недоумение. Когда же Лао Ли сообщал, что изучал банковское дело и экономику, недоумение перерастало в изумление, потому что было в его внешности что-то недостойное этих великих наук.
Между тем Лао Ли не был уродлив: стройный, высокий, с большими глазами и густыми бровями; рот, правда, великоват, зато зубы ровные, белые. И все же Лао Ли не вызывал симпатии. Где бы он ни появлялся, людям становилось как-то не по себе. Он, видимо, сам это знал и потому еще больше терялся. Нальют ему чаю, он из вежливости поднимется, чтобы принять чашку, но тут же обольет того, кто подал чай, и себе руки ошпарит. Полезет за платком и при этом умудрится задеть чей-нибудь нос. После этого, не говоря ни слова, схватит шапку и убежит.
Дела он вел аккуратно, причем самые каверзные доставались ему. Когда же речь шла о визитах к начальству, командировках, взятках, повышениях – о Лао Ли и не вспоминали. В свободное время Лао Ли читал – он любил покупать книги. Иногда ходил в кино. Но если, не дай бог, впереди или рядом с ним целовалась какая-нибудь парочка, Лао Ли в порыве возмущения вскакивал и уходил, не преминув наступить на ногу девице.
У Чжан Дагэ лицо было длинное, но не очень, во всяком случае не такое, как ослиная морда или тыква. Когда он смеялся – сплющивалось, словно у старика. Большой нос, острый взгляд, крупные мочки ушей – в общем, был он человеком заметным и одет вполне прилично: темный шерстяной халат, подбитый верблюжьей шерстью, атласный жилет тоже темный, с карманчиком' на груди, из карманчика торчит ручка с золотым зажимом, в которую Чжан Дагэ ни разу не набирал чернил и вынимал лишь затем, чтобы протереть шелковым платком перо. Под халатом он вместо куртки носил европейскую рубашку, потому что очень любил запонки с фальшивыми камнями. К рубашке госпожа Чжан пришила карманы: для кошелька, для часов, для печатки, чтобы все это было при нем и хранилось в безопасности. Он ходил с лакированной тростью, украшенной золотыми колечками, но никогда не касался ею земли. Курил английскую трубку, то и дело приминая табак эмалевой спичечницей. На безымянном пальце левой руки носил кольцо, на котором иероглифами в древнем стиле было выгравировано его имя. В свободные дни брал с собой фотоаппарат, но так и не сделал ни одного снимка. Особенно нравились Чжан Дагэ изящные безделушки. Он лучше всех помнил, в какие дин крупнейшие фирмы значительно снижали цены на товары. Он не покупал товаров японских фирм, и этим исчерпывались его патриотические чувства, зато он считал себя вправе вместе с другими ругать «предателей». Его жизненный опыт вполне заменил ему энциклопедические знания. Он знал все, перепробовал все мелкие должности, был знаком с деятелями всех партий, хотя совершенно не интересовался их целями и принципами. Какие бы изменения ни происходили в стране, он всегда находил себе дело, более того, становился самым нужным человеком. Стоило кому-нибудь из сослуживцев упомянуть в разговоре начальника управления, начальника отдела или секретаря, как Чжан Дагэ хитро щурил левый глаз и, посмеиваясь, смотрел правым на голубой дымок от трубки; внимательно выслушивал до конца, потом приоткрывал левый глаз и говорил: «Этот? Да я был у него сватом!» Тут все узнавали, что перед ними волшебник, само божество. И с этого момента Чжан Дагэ уже не столько работал, сколько занимался свадебными делами. Он неделями не вспоминал о служебных обязанностях, зато дня не проходило без свадебных хлопот. Служба беспокоила его все меньше и меньше. «На браках государство держится», – говорил он. Звонили ему чаще, чем другим, но сослуживцы не выказывали по этому поводу неудовольствия, особенно молодые. Надо всячески угож дать Чжан Дагэ, тогда он найдет подходящую невесту, пусть не красавицу, зато с приличным приданым, а это на весах уравняет ее с женихом.
Заподозрив, что Лао Ли надумал разводиться, Чжан Дагэ сразу оживился и повеселел.
4
– Лао Ли, заходи пообедать. – Приглашая в гости, Чжан Дагэ никогда не спрашивал, располагаете ли вы временем, звал, будто приказывал. Но делал это так искусно, что отказать вы ему не могли, как бы ни были заняты.
Согласился и Лао Ли, слова не сказал', впрочем Чжан Дагэ сам решил за него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58