Чтобы заниматься такими делами адвокату было выгодно, их должно быть много, ибо стоимость каждого иска редко превышает несколько сотен долларов. Закон же требует, чтобы адвокатам компенсировали затраченные усилия и время.
Работа эта довольно неблагодарная, но тем не менее (и именно потому Букер предлагает мне за неё взяться) она оплачивается. Гонорары скромные, однако в итоге набегает сумма, которой хватает уже не только на хлеб, но и на масло.
- Могу сразу отвалить тебе хоть полсотни дел, - говорит Букер. - Со всеми причиндалами. И помогу тебе оформить первых несколько штук. У нас это на поток поставлено.
- А каково среднее вознаграждение?
- Трудно сказать, - пожимает плечами Букер. - Из некоторых должников не удается и цента выбить. Одни съезжают из города, другие разоряются. И все же на круг около сотни баксов, наверное, набегает.
Сто баксов помножить на полсотни - выходит пять тысяч.
- Прохождение одного дела в среднем занимает четыре месяца, - добавляет Букер. - Если захочешь, я могу каждый месяц перекидывать тебе штук по двадцать, а то и больше. Если будешь отправлять их все скопом в один день, в один суд и одному судье, то и рассмотрение всех их назначат на один день, так что лишний раз мотаться в суд тебе не придется. Так уж принято с делами о неплатежах. На девяносто процентов это работа с бумажками.
- Согласен, - говорю. - Может, ещё чем помочь?
- Не исключено, - отвечает Букер. - Буду иметь тебя в виду.
Приносят кофе, и мы переключаемся на излюбленную тему всех юристов - сплетни о других юристах. Мы перемываем косточки нашим бывшим однокашникам, судачим о том, кто и как устроился в нашем грешном мире.
Букер восстал из пепла.
* * *
Дек обладает поразительной способностью совершенно бесшумно просачиваться в любую дверь, приоткрытую на какую-то долю дюйма. Со мной он проделывает этот трюк с завидным постоянством. Я мирно сижу за столом, с головой погруженный в свои мысли или в одно из редких имеющихся в моем распоряжении досье, и вдруг - рядом вырисовывается Дек! Меня так и подмывает приучить его стучать в дверь, но уж очень не хочется с ним ссориться.
И вот Дек в очередной раз возникает передо мной, словно чертик из табакерки; почту принес. Взгляд его замирает на стопке новеньких папок в углу моего стола.
- А это что такое? - спрашивает он.
- Работа.
Дек приподнимает одну из папок.
- «Раффинз»?
- Да, сэр. Теперь мы представляем интересы второй по величине в Мемфисе фирме по торговле мебелью.
- Дела по взиманию неплатежей, - брезгливо говорит он, словно выпачкал руки. И это человек, который мечтает об очередном крушении парохода.
- По крайней мере, работа вполне честная, - возражаю я.
- Возни столько - черт ногу сломит, - ворчит Дек.
- Ну так продолжай обивать пороги больниц! - предлагаю я.
Дек вываливает груду конвертов на мой стол и исчезает так же безмолвно, как и возник. Я перевожу дух и вскрываю увесистый конверт из «Трень-Брень». В нем пачка документов, дюйма эдак в два толщиной.
Драммонд ответил на мой вопросник, отказал в ответе на вопросы, требующие признания или опровержения и приложил кое-какие из запрошенных мной бумаг. Мне понадобится уйма времени, чтобы во всем этом разобраться, и ещё больше времени, чтобы понять, что он не прислал.
Наибольший интерес для меня представляют ответы на мой вопросник. Я должен допросить в качестве свидетеля официального представителя «Прекрасного дара жизни», и Драммонд предложил мне кандидатуру некоего Джека Андерхолла, юрисконсульта кливлендской штаб-квартиры компании. Я также запросил должности и адреса некоторых служащих «Дара жизни», имена которых наиболее часто встречались в переписке страховой компании с Дот.
С помощью официальной формы, которую дал мне судья Киплер, я готовлю ходатайство о допросе шестерых свидетелей. Провести допрос предлагаю ровно через неделю, прекрасно понимая, что Драммонд полезет на стенку. Что ж, таковы правила игры, он ведь и сам вел себя так же при выборе времени допроса Донни Рэя. Пусть поищет сочувствия у Киплера.
Мне придется слетать на пару дней в Кливленд, в контору «Прекрасного дара жизни». Не могу сказать, что я очень об этом мечтаю, но выхода нет. Поездка влетит в копеечку - авиабилеты, проживание, еда, стенографистка и т.д. Я ещё не обсуждал это с Деком. В глубине души я ожидаю, что он вот-вот ворвется с вестью об очередной автомобильной аварии.
Дело Блейков между тем раздулось уже до трех объемистых папок. Я храню их в картонной коробке на полу под столом. Просматриваю их по нескольку раз на дню, всякий раз спрашивая себя, отдаю ли себе отчет в том, что делаю. Кто я такой, чтобы мечтать о столь громкой победе в суде? О том, чтобы утереть нос непревзойденному Лео Ф. Драммонду?
Не говоря уж о том, что я ещё ни разу не смотрел в глаза присяжным.
* * *
Донни Рэй слишком слаб, чтобы говорить со мной по телефону, и я качу в Грейнджер, чтобы навестить его дома. Сейчас конец сентября; точную дату я не помню, но впервые диагноз Донни Рэю поставили больше года назад. Открывает мне Дот, глаза её заплаканы.
- Он совсем угасает, - говорит она, шмыгая носом.
Я думал, что хуже выглядеть невозможно, однако Донни Рэй кажется ещё бледнее и изможденнее, чем в прошлый раз. Он спит, спальня погружена в полумрак. Солнце уже клонится к закату, и тени вычерчивают правильные прямоугольники на белых простынях, застилающих узкую кровать. Телевизор выключен. В комнате царит безмолвие.
- За весь день он так и не притронулся к еде, - шепчет Дот. Мы стоим и смотрим на спящего.
- Боли его мучают?
- Не особенно. Я сделала ему два укола.
- Я посижу немного, - шепчу я, устраиваясь на складном стуле. Дот покидает комнату. Я слышу, как она всхлипывает в коридоре.
Паренек кажется мне совсем бездыханным. Я сосредоточиваю внимание на его груди, пытаясь уловить хоть малейшие движения грудной клетки, но ничего не замечаю. Тени сгущаются. Я включаю небольшой светильник на столике у двери, и Донни Рэй шевелится. Глаза его приоткрываются, но ненадолго.
Вот, значит, как умирают те, кому отказывают в выплате по страховке. Невозможно поверить, что в обществе, которое битком набито богатыми врачами, роскошными больницами, наисовременнейшим медицинским оборудованием и кучей нобелевских лауреатов, Донни Рэю Блейку позволят вот так просто умереть без надлежащей медицинской помощи.
А ведь его могли спасти. Согласно букве закона, к моменту заболевания он был надежно прикрыт от грозы зонтиком (хотя и дырявым) «Прекрасного дара жизни». А диагноз ему поставили, когда он был защищен страховым полисом, за который его родители выложили приличную сумму. Согласно все тому же закону, «Прекрасный дар жизни» обязан обеспечить бедняге надлежащее лечение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162