И уверяют, что это все Всероссийская сельскохозяйственная выставка! И чего только Европа смотрит? Не понимаю... Ужас-с!
1923
НЕИСПРАВИМЫЙ
- Ну-с, что вы скажете теперь, милостивый государь? - весело воскликнул я, врываясь в затхлый кабинет Тупягина.
- А что такое? - кисло поморщился Тупягин, поджав тонкие лиловые губы.
Я выдержал блестящую паузу и, заранее предвкушая эффектное изумление Тупягина, небрежно бросил:
- Звонкая монета. Выпущена Советским правительством.
- Ерунда! - сказал Тупягин.
- Но сегодняшний номер газеты... На первой странице...
Я ткнул Тупягину газету. Тупягин лениво скользнул глазом по очерченному синим карандашом месту и сказал:
- Брешут! Очки втирают! Погубили Россию, а теперь баки забивают.
- Это кто Россию погубил?
- Большевики ваши погубили. Чувствуют, что их песенка спета, и морочат доверчивых людей. Могу вас уверить, что не пройдет каких-нибудь двух недель, как все ваши совнаркомы полетят кувырком вместе с вашей мифической звонкой монетой!
- Тупягин... Ха-ха... Вы меня просто удивляете! Ведь совершенно то же самое вы утверждали два года назад.
- Я своих мнений не меняю-с! Тогда утверждал и теперь утверждаю. Ваша звонкая монета - брехня.
- Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! - воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.
Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.
- Обыкновенный николаевский двугривенный... Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году...
- Да, Тупягин, видите: вместо орла - ненавистные вам серп и молот и надпись: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь".
- Ерунда! Приклеили!
Я заскрежетал зубами.
- Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? - Я вытащил из кармана казначейский билет. - Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!
- Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.
Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:
- Тупягин... Какие же деньги в таком случае вы признаете?
- Ро-ма-нов-ски-е! - скрипнул Тупягин. - Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.
- Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? - сказал я, ласково улыбаясь. Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?
- Зеркало, - с удивлением сказал Тупягин.
- Зеркало. Но оно мне не нравится.
Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.
- Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.
Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.
- Надеюсь, - ласково сказал я, - что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге - и дело с концом.
- Как угодно, - сухо сказал Тупягин.
- Потрудитесь получить, - сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.
- Вы что, издеваетесь надо мной?
- Какое уж тут может быть издевательство, - грустно сказал я, - умел уют старому холостому другу устраивать - умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские... паршивые... фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.
- Надеюсь, вы шутите?.. - хрипло прошептал Тупягин.
- Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин... Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.
1924
ГЛАВ-ПОЛИТ-БОГОСЛУЖЕНИЕ
Конотопский уисполком по
договору от 23 июля 1922 года с
общиной верующих поселка при ст.
Бахмач передал последней в
бессрочное пользование богослужебное
здание, выстроенное на полосе
железнодорожного отчуждения и
пристроенное к принадлежащему
Западной железной дороге зданию, в
коем помещается железнодорожная
школа.
...Окна церкви выходят в
школу...
Из судебной переписки
Отец дьякон бахмачской церкви, выходящей окнами в школу, в конце концов не вытерпел, надрызгался с самого утра в день Параскевы Пятницы и, пьяный как зонтик, прибыл к исполнению служебных обязанностей в алтарь.
- Отец дьякон! - ахнул настоятель. - Ведь это что же такое. Да вы гляньте на себя в зеркало: вы сами на себя не похожи!
- Не могу больше, отец настоятель! - взвыл отец дьякон. - Замучили, окаянные. Ведь это никаких нервов не хва-хва-хва-тит! Какое тут богослужение, когда рядом в голову зудят эту грамоту...
Дьякон зарыдал, и крупные как горох слезы поползли по его носу.
- Верите ли, вчера за всенощной разворачиваю требник, а перед глазами огненными буквами выскакивает: "Религия есть опиум для народа". Тьфу! Дьявольское наваждение. Ведь это ж... ик... до чего ж доходит?.. И сам не заметишь, как в кам... Ком-мун-нисти-ческую партию уверуешь! Был дьякон - и ау, нету дьякона! "Где, - спросят добрые люди, - наш милый дьякон?" А он, дьякон... он в аду... в гигиене огненной!..
- В геенне, - поправил отец настоятель.
- Один черт, - отчаянно молвил отец дьякон, криво влезая в стихарь. Одолел меня бес!
- Много вы пьете, - осторожно намекнул отец настоятель, - оттого вам и мерещится.
- А это мерещится? - злобно вопросил отец дьякон.
Владыкой мира будет труд!
донеслось через открытое окно соседнего помещения.
- Эх! - вздохнул дьякон и пророкотал: - Благослови, владыка!
- Пролетарию нечего терять, кроме его оков!
- Всегда, ныне, и присно, и во веки веков, - подтвердил отец настоятель, осеняя себя крестным знамением.
- Аминь! - согласился хор.
Урок политграмоты кончился мощным пением "Интернационала" и ектении:
Весь мир насилья мы разрушим до основанья! А затем...
- Мир всем! - благодушно пропел настоятель.
- Замучили долгогривые, - захныкал учитель политграмоты, уступая место учителю родного языка. - Я - слово, а они - десять...
- Я их перешибу, - похвастался учитель языка и приказал: - Читай, Клюкин, басню.
Клюкин вышел, одернул пояс и прочитал:
Попрыгунья-стрекоза
Лето красное пропела.
Оглянуться не успела...
- Яко спаса родила! - грянул хор в церкви.
В ответ грохнул весь класс и прыснули прихожане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104