Опыта за минувшие сутки я накопил достаточно, чтобы научиться жить одним текущим мгновением.
Я сижу в удобном мягком полукресле, недалече забавляется с компьютером симпатичная женщина. Может быть, пока не поздно, попытаться ее достать? Сломать подлокотник, освободить прикованную к креслу руку, перепрыгнуть банкетный столик и перекусить даме шею. Или глаза выдавить, как получится... Основную сволочь достать не вышло, так хоть жену его подранить, пока Антошка не выстрелил в затылок... Нет, черт побери! Ни фига не получится! Антон пальнет, едва я дернусь. Да и про Тигра нельзя забывать... А ежели не получается предпринять по-настоящему радикальные действия, так нечего по этому поводу и психовать. Вообще ни к чему психовать. Истерить, плеваться, обзывать супругу палача грязными словами. Это бесполезно, и, быть может, как раз сумасшедшее поведение доставит палачу особый кайф. Почем я знаю, вдруг муженек Любовь Игнатьевны наблюдает сейчас из соседней комнаты через дырочку в стене и настроился покайфовать, наслаждаясь зрелищем моей истерики? Фигушки! Никакого кайфа с моей помощью он больше не словит, хватит!
Пауза затягивалась, и я первым нарушил молчание:
— Вы разрешите угоститься кокой, Любовь Игнатьевна?
— Угощайтесь, Станислав Сергеич. — Она мимолетно взглянула в мою сторону и снова перевела взгляд на экран компьютера.
— Спасибо. — Левой, свободной рукой я взял с банкетного столика баночку кока-колы, зубами сорвал «чеку» и с удовольствием смочил горло шипучей жидкостью.
— Вам спасибо, Станислав Сергеич.
— Это за что же? — Я нашел в себе силы улыбнуться. Попытался перехватить ее взгляд, но Любовь Игнатьевна по-прежнему глядела на разноцветную картинку компьютерной игры.
— Вы знаете, за что.
— Честное слово, не знаю. — Я удержал улыбку на лице, хотя это было и не легко. Я помнил, как отстраненно улыбнулась Любовь Игнатьевна во время вчерашней вступительной экзекуции, когда погиб Сергей Контимиров, и горячей симпатии к хозяйке будуара не испытывал.
— За то, что не стали меня оскорблять, кричать и угрожать.
Ох, блин! Умна Любовь Игнатьевна. Очень сообразительная бабенка. Чрезмерно.
— А какой смысл орать, горло драть? Все, что я могу высказать, вы и сами прекрасно представляете, и это вам вряд ли интересно. Думаю, вы меня позвали не ради того, чтобы выслушать, какие виртуозные оскорбления способны родиться в седой голове подопытного кролика, обреченного вскоре превратиться в гниющий кусок мяса.
— Ну и зачем же, по-вашему, вы здесь, рядом со мной... Вот досада! — Любовь Игнатьевна стукнула кулачком по клавиатуре компьютера. — Опять проиграла!
— Во что вы играете, Любовь Игнатьевна? — Сразу отвечать на ее риторические вопросы не хотелось. Пусть уж лучше она мне отвечает, а я отдохну.
— Зовите меня Любой, ладно?
— Тогда и вы зовите меня Стасом... В принципе, полагается на брудершафт выпить по такому поводу.
— Наглеете, Стасик! — Она развернулась на пуфике, смерила меня хитрым, надменным взглядом.
— Ничуть, просто размечтался пропустить рюмочку на халяву... Так во что вы играете?
— Играла, да проиграла. Забавная игрушка. Нужно переиграть двадцатый век.
— Как это «переиграть»?
— Очень просто. В сто ходов. По одному ходу в год. Начиная с тысяча девятисотого и по девяносто девятый включительно. В каждый год минувшего века в мире происходили определенные события, их можно изменить или оставить все как было. Я, к примеру, согласилась с Октябрьской революцией в России, отменила приход к власти Гитлера, изобретение транзистора, ну и еще по мелочи кое-что поменяла.
— И чего сталось с миром к первому января двухтысячного года в вашей версии двадцатого века?
— В моем варианте переписывания истории на земном шаре к началу следующего столетия осталось три государства — Россия, Куба и Монголия.
— А надо?
— А надо, чтоб осталась одна Сверхдержава.
— Люба, а вот интересно, можно ли в этой игрушке отменить приезд пяти москвичей-халтурщиков в маленький северный город... Наверное, можно, если отменить перестройку, затормозить ускорение и заткнуть гласность.
— И тогда Станислав Лунев стал бы большим, серьезным режиссером, да? — подхватила Любовь Игнатьевна.
— Не факт. Однако Стасу Луневу точно не пришлось бы клепать копеечную рекламу и шлепать хреновые видеоклипы.
— Ваш клип на песенку про Монику Левински смонтирован вполне прилично. И песенка ничего, смешная. Как там поется? Напомните, пожалуйста.
— "Жизнь моя меня мотала, гнула, била, ну а я взяла и полюбила Билла. Он такой хороший, он такой богатый, жалко только, что мужчина он женатый..." — продекламировал я куплет из шлягера, на который сделал недавно клип, и перешел на прозу: — В каких условиях происходили съемки и за какие деньги — история особая. Рассказать?
— Нет, не стоит.
— Как? Неужели вы распорядились притащить меня сюда не ради того, чтобы лично пообщаться с настоящим, всамделишным клипмейкером? Я думал, что интересен вам как кинодеятель, тусовщик, экзотический богемный человек. Надоели вам бандиты-бизнесмены, захотелось, образно говоря, «потрогать руками» живого пока художника, послушать сплетни про артистов, приобщиться, так сказать, к культурке-мультурке.
— Муж тоже думает, что вы мне интересны только как представитель творческой профессии. — Любовь Игнатьевна неожиданно рассмеялась. Звонко и от всей души. — Ох-хо-хо... Как вы себя переоцениваете. Стас, боже ты мой!.. Ох-хо-хо... Да, Стасик, клип про Монику мне нравится, а остальные ваши работы, простите, полная дрянь. Вы бездарный режиссер. Стас, извините за прямоту. Как киношник вы мне абсолютно не интересны, а ваша среда обитания — просто противна. Вчера днем я отсмотрела ту кассету, что валялась у вас в сумке. Безвкусно, на мой взгляд, и пошловато почти все, что вы делаете. Любопытная женщина, я отыскала в сумке и сценарий про «Капитал», прочитала... Древнегреческий драматург Аристофан предостерегал авторов затрагивать две темы — секс и политику. Аристофан говорил, что обращение к этим двум аспектам недостойно настоящего профессионала. Я согласна с древним греком. И если секс в клипе про Монику Левински и Билла Клинтона уместен, нет правил без исключения, то политические намеки в банковской рекламе примитивны и пошлы... Ваш внешний, экзотический вид, Стас, меня также не привлекает. Длинные волосы положено носить дамам. Мужчина с локонами до плеч — нонсенс... А вот как вы рисуете, мне понравилось. Я долго рассматривала иллюстрации к сценарию про «Капитал», и мне пришлось по вкусу, как вы компонуете предметы и выстраиваете мезанскадр. Жаль, вам не хватает школы, элементарной техники рисования...
Вот это да! Как она меня приложила, а?
— Эк вы меня, Любочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Я сижу в удобном мягком полукресле, недалече забавляется с компьютером симпатичная женщина. Может быть, пока не поздно, попытаться ее достать? Сломать подлокотник, освободить прикованную к креслу руку, перепрыгнуть банкетный столик и перекусить даме шею. Или глаза выдавить, как получится... Основную сволочь достать не вышло, так хоть жену его подранить, пока Антошка не выстрелил в затылок... Нет, черт побери! Ни фига не получится! Антон пальнет, едва я дернусь. Да и про Тигра нельзя забывать... А ежели не получается предпринять по-настоящему радикальные действия, так нечего по этому поводу и психовать. Вообще ни к чему психовать. Истерить, плеваться, обзывать супругу палача грязными словами. Это бесполезно, и, быть может, как раз сумасшедшее поведение доставит палачу особый кайф. Почем я знаю, вдруг муженек Любовь Игнатьевны наблюдает сейчас из соседней комнаты через дырочку в стене и настроился покайфовать, наслаждаясь зрелищем моей истерики? Фигушки! Никакого кайфа с моей помощью он больше не словит, хватит!
Пауза затягивалась, и я первым нарушил молчание:
— Вы разрешите угоститься кокой, Любовь Игнатьевна?
— Угощайтесь, Станислав Сергеич. — Она мимолетно взглянула в мою сторону и снова перевела взгляд на экран компьютера.
— Спасибо. — Левой, свободной рукой я взял с банкетного столика баночку кока-колы, зубами сорвал «чеку» и с удовольствием смочил горло шипучей жидкостью.
— Вам спасибо, Станислав Сергеич.
— Это за что же? — Я нашел в себе силы улыбнуться. Попытался перехватить ее взгляд, но Любовь Игнатьевна по-прежнему глядела на разноцветную картинку компьютерной игры.
— Вы знаете, за что.
— Честное слово, не знаю. — Я удержал улыбку на лице, хотя это было и не легко. Я помнил, как отстраненно улыбнулась Любовь Игнатьевна во время вчерашней вступительной экзекуции, когда погиб Сергей Контимиров, и горячей симпатии к хозяйке будуара не испытывал.
— За то, что не стали меня оскорблять, кричать и угрожать.
Ох, блин! Умна Любовь Игнатьевна. Очень сообразительная бабенка. Чрезмерно.
— А какой смысл орать, горло драть? Все, что я могу высказать, вы и сами прекрасно представляете, и это вам вряд ли интересно. Думаю, вы меня позвали не ради того, чтобы выслушать, какие виртуозные оскорбления способны родиться в седой голове подопытного кролика, обреченного вскоре превратиться в гниющий кусок мяса.
— Ну и зачем же, по-вашему, вы здесь, рядом со мной... Вот досада! — Любовь Игнатьевна стукнула кулачком по клавиатуре компьютера. — Опять проиграла!
— Во что вы играете, Любовь Игнатьевна? — Сразу отвечать на ее риторические вопросы не хотелось. Пусть уж лучше она мне отвечает, а я отдохну.
— Зовите меня Любой, ладно?
— Тогда и вы зовите меня Стасом... В принципе, полагается на брудершафт выпить по такому поводу.
— Наглеете, Стасик! — Она развернулась на пуфике, смерила меня хитрым, надменным взглядом.
— Ничуть, просто размечтался пропустить рюмочку на халяву... Так во что вы играете?
— Играла, да проиграла. Забавная игрушка. Нужно переиграть двадцатый век.
— Как это «переиграть»?
— Очень просто. В сто ходов. По одному ходу в год. Начиная с тысяча девятисотого и по девяносто девятый включительно. В каждый год минувшего века в мире происходили определенные события, их можно изменить или оставить все как было. Я, к примеру, согласилась с Октябрьской революцией в России, отменила приход к власти Гитлера, изобретение транзистора, ну и еще по мелочи кое-что поменяла.
— И чего сталось с миром к первому января двухтысячного года в вашей версии двадцатого века?
— В моем варианте переписывания истории на земном шаре к началу следующего столетия осталось три государства — Россия, Куба и Монголия.
— А надо?
— А надо, чтоб осталась одна Сверхдержава.
— Люба, а вот интересно, можно ли в этой игрушке отменить приезд пяти москвичей-халтурщиков в маленький северный город... Наверное, можно, если отменить перестройку, затормозить ускорение и заткнуть гласность.
— И тогда Станислав Лунев стал бы большим, серьезным режиссером, да? — подхватила Любовь Игнатьевна.
— Не факт. Однако Стасу Луневу точно не пришлось бы клепать копеечную рекламу и шлепать хреновые видеоклипы.
— Ваш клип на песенку про Монику Левински смонтирован вполне прилично. И песенка ничего, смешная. Как там поется? Напомните, пожалуйста.
— "Жизнь моя меня мотала, гнула, била, ну а я взяла и полюбила Билла. Он такой хороший, он такой богатый, жалко только, что мужчина он женатый..." — продекламировал я куплет из шлягера, на который сделал недавно клип, и перешел на прозу: — В каких условиях происходили съемки и за какие деньги — история особая. Рассказать?
— Нет, не стоит.
— Как? Неужели вы распорядились притащить меня сюда не ради того, чтобы лично пообщаться с настоящим, всамделишным клипмейкером? Я думал, что интересен вам как кинодеятель, тусовщик, экзотический богемный человек. Надоели вам бандиты-бизнесмены, захотелось, образно говоря, «потрогать руками» живого пока художника, послушать сплетни про артистов, приобщиться, так сказать, к культурке-мультурке.
— Муж тоже думает, что вы мне интересны только как представитель творческой профессии. — Любовь Игнатьевна неожиданно рассмеялась. Звонко и от всей души. — Ох-хо-хо... Как вы себя переоцениваете. Стас, боже ты мой!.. Ох-хо-хо... Да, Стасик, клип про Монику мне нравится, а остальные ваши работы, простите, полная дрянь. Вы бездарный режиссер. Стас, извините за прямоту. Как киношник вы мне абсолютно не интересны, а ваша среда обитания — просто противна. Вчера днем я отсмотрела ту кассету, что валялась у вас в сумке. Безвкусно, на мой взгляд, и пошловато почти все, что вы делаете. Любопытная женщина, я отыскала в сумке и сценарий про «Капитал», прочитала... Древнегреческий драматург Аристофан предостерегал авторов затрагивать две темы — секс и политику. Аристофан говорил, что обращение к этим двум аспектам недостойно настоящего профессионала. Я согласна с древним греком. И если секс в клипе про Монику Левински и Билла Клинтона уместен, нет правил без исключения, то политические намеки в банковской рекламе примитивны и пошлы... Ваш внешний, экзотический вид, Стас, меня также не привлекает. Длинные волосы положено носить дамам. Мужчина с локонами до плеч — нонсенс... А вот как вы рисуете, мне понравилось. Я долго рассматривала иллюстрации к сценарию про «Капитал», и мне пришлось по вкусу, как вы компонуете предметы и выстраиваете мезанскадр. Жаль, вам не хватает школы, элементарной техники рисования...
Вот это да! Как она меня приложила, а?
— Эк вы меня, Любочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109