Он никогда, никогда не мечтал об этом, и теперь ему казалось, что тонкая мембрана, разделявшая их жизни, вдруг треснула, и нежное, жутковатое, опьяняющее чувство стало просачиваться сквозь нее. Никогда за все эти годы он не ощущал так резко и отчетливо ее присутствие, не чувствовал запах ее кожи, даже шелковистость волос. Ему казалось, что она плачет у него на плече, сердится и пытается его обнять.
Эти ощущения были такими сильными и такими необычными, что он неожиданно для себя вскочил на ноги и сделал несколько шагов по комнате.
— Тонио! — одернул его Паоло. — Ты не представляешь, что говорят там, в кофейнях! Тонио, это ужасно...
— Тс-с-с, не сейчас, — прошептал он.
Но мембрана уже начала восстанавливаться, снова отделяя мать от него, относя ее со всей ее любовью и мукой куда-то далеко-далеко, в ту, другую жизнь, где ему больше нет места. А что, если бы он был заурядным певцом? Что бы в таком случае означало для него ее желание приехать сюда?
«Ты дурак, — выбранил он себя. — Стоит им протянуть к тебе руку, как ты тут же распахиваешь перед ними душу!»
Он стряхнул с себя эти мысли и, повернувшись к Паоло, взял его за плечи, а потом приподнял ему подбородок:
— Ну что там? Расскажи. Неужели все так плохо?
— Тонио, ты не представляешь себе, что они говорят! Они считают Беттикино самым великим певцом в Европе. Они говорят, что твое выступление на одной сцене с Беттикино — это оскорбление всему обществу!
— Паоло, они всегда говорят что-нибудь подобное, — ласково, успокаивающе произнес Тонио. Вытащил платок и вытер слезы с лица мальчика.
— Нет же, Тонио! Они говорят, что ты никто и ниоткуда! Что это все ложь насчет того, что ты — великородный венецианец. Говорят, что тебя наняли из-за твоей внешности. Говорят, что Фаринелли, когда он начинал, называли мальчиком — il ragazzo, а тебя будут назвать la ragazzina — девочкой! А если девчонка, говорят они, не сможет петь, мы скинемся, чтобы запереть ее в каком-нибудь монастыре, где ее все равно некому будет слушать!
Тонио невольно расхохотался.
— Паоло, это же такая чушь! — воскликнул он.
— Ты бы их только послушал, Тонио!
— Все это означает, — объяснил Тонио, убирая волосы мальчика со лба, — что на премьере театр будет полон.
— Нет, нет, Тонио, они просто не будут тебя слушать! Этого боится синьора Бьянка! Они будут кричать, выть, топать ногами. Они не хотят оставить тебе ни одного шанса.
— Это мы еще посмотрим! — прошептал Тонио и тем не менее забеспокоился, не заметил ли Паоло, как он побледнел. Он был уверен в том, что побледнел.
— Тонио, что нам делать? Синьора Бьянка говорит, что когда они в таком настроении, то запросто могут вообще закрыть театр! А всему виной синьора Гримальди — зачем она все это начала? Она приехала в город и заявила, что ты пел лучше Фаринелли. После этого они и заговорили о Фаринелли.
— Синьора Гримальди? — переспросил Тонио тихим голосом. — Но кто такая синьора Гримальди?
— Да ты знаешь ее, Тонио! Она же без ума от тебя! В Неаполе она всегда сидела в первом ряду, когда ты пел. А теперь вот заварила всю эту кашу. И прошлой ночью на приеме у английского посла она всем, всем твердила, что ты самый великий певец со времен Фаринелли и что она сама слышала Фаринелли в Лондоне. Ну и понятно, что теперь говорят римляне: как это какая-то англичанка будет им указывать!
— Постой, Паоло! Да кто она? Как она выглядит?
— Ну, блондинка такая, с пушистыми волосами. Да ты ее знаешь, Тонио! Она еще была замужем за двоюродным братом графини, а теперь разбогатела и все время только и делает, что рисует...
Тонио так переменился в лице, что Паоло умолк на секунду. Но потом снова, захлебываясь, заговорил:
— Тонио! Они говорили гадости и до ее приезда, а теперь их слушать просто невозможно! Синьора Бьянка говорит, что толпа может просто закрыть театр!
— Так она в Риме! — не слушая его, прошептал Тонио.
— Ну да, в Риме. Но лучше бы она была в Лондоне! — заявил Паоло. — Сейчас она с маэстро Гвидо.
Взгляд Тонио тут же переметнулся на Паоло:
— Что ты имеешь в виду под словами: «Она с маэстро Гвидо»?
— Что они на вилле графини, — пожал плечами Паоло. — Она туда вселяется. Но что все-таки нам делать?
— Не вести себя глупо, — пробормотал Тонио. — Здесь нет ее вины. Все переполошились из-за оперы, вот и все. Если бы они не говорили этого, они бы...
Тонио вдруг резко развернулся и протянул руку к камзолу. Поправил кружева у шеи и направился к армуару за шпагой.
— Куда это ты собрался? — спросил Паоло. — Тонио, что же нам делать?
— Паоло, Беттикино ни за что не позволит им закрыть театр, — доверительным тоном произнес Тонио. — В противном случае он останется без работы.
* * *
Время близилось к вечеру, когда он добрался до виллы графини, расположенной сразу за южной окраиной Рима.
В саду деловито работали ножницами садовники, превращая вечнозеленые кустарники в птиц, львов и оленей. Газоны в лучах заходящего солнца казались зелеными и безупречно чистыми, и повсюду — на прямоугольниках срезанной травы, на пересечении дорожек, под стволами маленьких, идеально округлых деревьев — журчали фонтаны.
Тонио прошел в музыкальный салон, стены которого недавно были обклеены новыми обоями, и увидел клавесин под белоснежным покрывалом.
Мгновение он стоял неподвижно, уставившись в пол, и уже собирался покинуть комнату так же быстро и решительно, как вошел, когда к нему, держа руки за спиной, подошел старый дворецкий.
— Графиня еще не прибыла, синьор, — сказал старик. Звуки со свистом вырвались из его сухих губ. — Но ждем со дня на день, со дня на день.
Тонио хотел было пробормотать что-то насчет Гвидо, как вдруг заметил на дальней стене огромный холст. Все его краски были знакомы ему, так же как и фигурки танцующих в хороводе нимф в прозрачных и таких мягких на вид одеждах.
Тонио уже сделал в направлении картины несколько шагов, когда услышал, как старик сзади тихо пробурчал:
— А, молодая синьора! Так она здесь, синьор.
Тонио обернулся.
— Она вернется с минуты на минуту, синьор. После полудня они с маэстро Гвидо поехали на площадь Испании.
— На площадь Испании? — переспросил он.
Улыбка тронула морщинистое лицо старика. Он снова покачался на пятках, не разжимая рук за спиной.
— Ну как же, синьор! В студию! В мастерскую молодой синьоры. Ведь она же художник, очень большой художник! — В его тоне слышалась легкая насмешка, однако такая мягкая и безличная, что, возможно, адресовалась всему миру.
— Так у нее там мастерская... — Это прозвучало скорее как констатация факта, а не вопрос. Тонио снова взглянул на хоровод нимф на стене.
— Ах, смотрите, синьор, она уже идет, вместе с маэстро Гвидо! — сказал старик и махнул рукой.
Они шли по садовой дорожке.
Светловолосая художница держала Гвидо под руку и несла папку, толстую и, похоже, увесистую, хотя и не такую большую, как та, что была в правой руке Гвидо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Эти ощущения были такими сильными и такими необычными, что он неожиданно для себя вскочил на ноги и сделал несколько шагов по комнате.
— Тонио! — одернул его Паоло. — Ты не представляешь, что говорят там, в кофейнях! Тонио, это ужасно...
— Тс-с-с, не сейчас, — прошептал он.
Но мембрана уже начала восстанавливаться, снова отделяя мать от него, относя ее со всей ее любовью и мукой куда-то далеко-далеко, в ту, другую жизнь, где ему больше нет места. А что, если бы он был заурядным певцом? Что бы в таком случае означало для него ее желание приехать сюда?
«Ты дурак, — выбранил он себя. — Стоит им протянуть к тебе руку, как ты тут же распахиваешь перед ними душу!»
Он стряхнул с себя эти мысли и, повернувшись к Паоло, взял его за плечи, а потом приподнял ему подбородок:
— Ну что там? Расскажи. Неужели все так плохо?
— Тонио, ты не представляешь себе, что они говорят! Они считают Беттикино самым великим певцом в Европе. Они говорят, что твое выступление на одной сцене с Беттикино — это оскорбление всему обществу!
— Паоло, они всегда говорят что-нибудь подобное, — ласково, успокаивающе произнес Тонио. Вытащил платок и вытер слезы с лица мальчика.
— Нет же, Тонио! Они говорят, что ты никто и ниоткуда! Что это все ложь насчет того, что ты — великородный венецианец. Говорят, что тебя наняли из-за твоей внешности. Говорят, что Фаринелли, когда он начинал, называли мальчиком — il ragazzo, а тебя будут назвать la ragazzina — девочкой! А если девчонка, говорят они, не сможет петь, мы скинемся, чтобы запереть ее в каком-нибудь монастыре, где ее все равно некому будет слушать!
Тонио невольно расхохотался.
— Паоло, это же такая чушь! — воскликнул он.
— Ты бы их только послушал, Тонио!
— Все это означает, — объяснил Тонио, убирая волосы мальчика со лба, — что на премьере театр будет полон.
— Нет, нет, Тонио, они просто не будут тебя слушать! Этого боится синьора Бьянка! Они будут кричать, выть, топать ногами. Они не хотят оставить тебе ни одного шанса.
— Это мы еще посмотрим! — прошептал Тонио и тем не менее забеспокоился, не заметил ли Паоло, как он побледнел. Он был уверен в том, что побледнел.
— Тонио, что нам делать? Синьора Бьянка говорит, что когда они в таком настроении, то запросто могут вообще закрыть театр! А всему виной синьора Гримальди — зачем она все это начала? Она приехала в город и заявила, что ты пел лучше Фаринелли. После этого они и заговорили о Фаринелли.
— Синьора Гримальди? — переспросил Тонио тихим голосом. — Но кто такая синьора Гримальди?
— Да ты знаешь ее, Тонио! Она же без ума от тебя! В Неаполе она всегда сидела в первом ряду, когда ты пел. А теперь вот заварила всю эту кашу. И прошлой ночью на приеме у английского посла она всем, всем твердила, что ты самый великий певец со времен Фаринелли и что она сама слышала Фаринелли в Лондоне. Ну и понятно, что теперь говорят римляне: как это какая-то англичанка будет им указывать!
— Постой, Паоло! Да кто она? Как она выглядит?
— Ну, блондинка такая, с пушистыми волосами. Да ты ее знаешь, Тонио! Она еще была замужем за двоюродным братом графини, а теперь разбогатела и все время только и делает, что рисует...
Тонио так переменился в лице, что Паоло умолк на секунду. Но потом снова, захлебываясь, заговорил:
— Тонио! Они говорили гадости и до ее приезда, а теперь их слушать просто невозможно! Синьора Бьянка говорит, что толпа может просто закрыть театр!
— Так она в Риме! — не слушая его, прошептал Тонио.
— Ну да, в Риме. Но лучше бы она была в Лондоне! — заявил Паоло. — Сейчас она с маэстро Гвидо.
Взгляд Тонио тут же переметнулся на Паоло:
— Что ты имеешь в виду под словами: «Она с маэстро Гвидо»?
— Что они на вилле графини, — пожал плечами Паоло. — Она туда вселяется. Но что все-таки нам делать?
— Не вести себя глупо, — пробормотал Тонио. — Здесь нет ее вины. Все переполошились из-за оперы, вот и все. Если бы они не говорили этого, они бы...
Тонио вдруг резко развернулся и протянул руку к камзолу. Поправил кружева у шеи и направился к армуару за шпагой.
— Куда это ты собрался? — спросил Паоло. — Тонио, что же нам делать?
— Паоло, Беттикино ни за что не позволит им закрыть театр, — доверительным тоном произнес Тонио. — В противном случае он останется без работы.
* * *
Время близилось к вечеру, когда он добрался до виллы графини, расположенной сразу за южной окраиной Рима.
В саду деловито работали ножницами садовники, превращая вечнозеленые кустарники в птиц, львов и оленей. Газоны в лучах заходящего солнца казались зелеными и безупречно чистыми, и повсюду — на прямоугольниках срезанной травы, на пересечении дорожек, под стволами маленьких, идеально округлых деревьев — журчали фонтаны.
Тонио прошел в музыкальный салон, стены которого недавно были обклеены новыми обоями, и увидел клавесин под белоснежным покрывалом.
Мгновение он стоял неподвижно, уставившись в пол, и уже собирался покинуть комнату так же быстро и решительно, как вошел, когда к нему, держа руки за спиной, подошел старый дворецкий.
— Графиня еще не прибыла, синьор, — сказал старик. Звуки со свистом вырвались из его сухих губ. — Но ждем со дня на день, со дня на день.
Тонио хотел было пробормотать что-то насчет Гвидо, как вдруг заметил на дальней стене огромный холст. Все его краски были знакомы ему, так же как и фигурки танцующих в хороводе нимф в прозрачных и таких мягких на вид одеждах.
Тонио уже сделал в направлении картины несколько шагов, когда услышал, как старик сзади тихо пробурчал:
— А, молодая синьора! Так она здесь, синьор.
Тонио обернулся.
— Она вернется с минуты на минуту, синьор. После полудня они с маэстро Гвидо поехали на площадь Испании.
— На площадь Испании? — переспросил он.
Улыбка тронула морщинистое лицо старика. Он снова покачался на пятках, не разжимая рук за спиной.
— Ну как же, синьор! В студию! В мастерскую молодой синьоры. Ведь она же художник, очень большой художник! — В его тоне слышалась легкая насмешка, однако такая мягкая и безличная, что, возможно, адресовалась всему миру.
— Так у нее там мастерская... — Это прозвучало скорее как констатация факта, а не вопрос. Тонио снова взглянул на хоровод нимф на стене.
— Ах, смотрите, синьор, она уже идет, вместе с маэстро Гвидо! — сказал старик и махнул рукой.
Они шли по садовой дорожке.
Светловолосая художница держала Гвидо под руку и несла папку, толстую и, похоже, увесистую, хотя и не такую большую, как та, что была в правой руке Гвидо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168