А ты сидел, сидел, как клушка, около своих
детишек и радовался, какой ты счастливый! Ох, какой я счастливый! Даже
этот комендант, который видел большой город Ленинград, учился там, приехал
сюда на высокую должность, но несчастливый человек! Он одинокий! А я -
герой-отец! У меня дети плодятся, как кролики! Слушай, а не мешают ли тебе
дети нести настоящую пограничную службу? Они не кричат, когда ты спишь? И
ты сонный идешь по тропе, чтобы других уличить в плохой службе! Ты сам
плохой! Пусть его уведут! Пусть приведут тех, кто о нем что-то хорошее
скажет!
Берия плюхнулся на стул и закрыл рукой пенсне. Он сидел так долго,
вроде задремал. Старший лейтенант Павликов, испугавшись гнева начальства,
вышел на цыпочках, сухонькое его тело с висящим на животе ремнем боялось
потревожить даже воздух, в котором еще стояли длинной очередью слова,
произнесенные гневно, государственно. Шмаринов тоже не шевелился. Как и я.
Как и Железновский.
- Кто там еще? - Берия неожиданно поднял голову.
Никто не заметил, только он, что за дверью стоят люди, и только он
ждет их и только он может ими распоряжаться.
- Пусть заходят! - приказал Берия.
- Лаврентий Павлович, - Шмаринов нагнулся низко, по-рабски, - там
обед... Готов... Обед готов...
Берия поднял еще раз голову:
- Митя, какой обед, когда допросить их надо! "Обед!" Хорошо тебе
рассуждать! А у меня... У меня, Митя, тут болит. - Он постучал по сердцу.
- Какие кадры! Ну дерьмо, дерьмо, Митя! Хорошо, что я вам доверил! Когда
мне сказали, что ты здесь... Я и на охрану махнул рукой! Если Митя тут,
значит, тут есть охрана... "Обед!" Еще пообедаем! Зови! Они топчутся за
дверью, как слоны!
- Говоришь, Егоров фамилия?
- Егоров! Ефим Егоров! То есть... Рядовой Егоров!
- Ты не дрожи, Егоров! Ты чего дрожишь?
- Я? Я не дрожу... Мне чего дрожать? Я не начальство. Я лишь обед
варю... Я, Ефим Егоров... Обед варю! И спросите! Все всегда довольны. Мною
всегда довольны. Это так.
- Ты в свой котел еще мяса сто пудов толкаешь. И довольны тобой!
Берия снял пенсне и с любопытством рассматривал неуклюжего толстого
Егорова.
- Вон ты как набил свою кизю! Посмотри! Пупка, пожалуй, не видишь?
Повар! А, знаешь, какой инстинкт самосохранения у твоего брата? Когда
басмач нападает на заставу, как правило, повар остается в живых. Спрячется
в своей кухоньке. И сидит... У тебя было такое ощущение, что случится на
заставе беда?
- В каком смысле? - Глаза повара осоловели, он подумал: теперь можно
отличиться. Но что же сказать в ответ? Чтобы понравилось?
- В каком смысле? Ну в человеческом... Ты подумал, когда угощал
коменданта: а что-то не так!
- Вот вам крест - подумал! - Поварские лисьи глазки ласково
раскрылись, и он радовался, что придумал ответ. - Я же... Я и не угощал
его! И тогда сразу подумал: что-то не так! Начальство, они приезжают
весело, чтобы было... А этот... Даже не притронулся ни к чему! "Э-э, брат!
- подумал я. - Да у тебя гроб висит в душе! Что-то ты приехал к нам не с
радостью..."
- Видишь! - воскликнул Берия, одевая снова пенсне и в упор
разглядывая теперь Егорова. - Этот... Этот распознал... А тот, с большой
головой, начальник его, не распознал!
Берия стал носиться по комнате и хвалить Егорова, на ходу постукивая
его порой по крутому жирному плечу. Так надо относиться к пограничной
службе! Бдительность, бдительность, бдительность! Насчет наглядной
агитации... Смеемся. А была бы настоящая наглядная агитация о бдительности
- не посмел бы комендант, который учился в академии, был пропущен через
сито, улизнуть на сопредельную сторону! Сейчас бы мы сидели рядом и этот
повар готовил бы котлеты из джейранины!
- Ты можешь подстрелить джейрана? - остановился Берия резко перед
испуганным таким напором радости начальством.
- Мо-огу! - заверил Егоров.
- Видишь? - Берия опять обращался к двоим - Шмаринову и
Железновскому. - Может! А тот лысый индюк не распознал! Он, уверен, не
может убить и джейрана!
Потом Берия буквально вытолкал Егорова. И допрашивал уже замполита
Семяко - длинного худющего лейтенанта с угреватым лицом. Кричал и ему о
наглядной агитации. Не все сделано в этом плане! Не все проработано! И в
первую очередь - виноват, значит, замполит! Имея такого многодетного
начальника заставы, замполит обязан был тянуть лямку за двоих. Ежедневно
надо было бы, как молитву, твердить о бдительности. Ни на минуту не
упускать из виду этот вопрос...
Где-то в четыре часа был подписан Берией приказ (об этом мне сказал,
придя вечером в редакцию, Железновский): разжаловать до рядового
начальника заставы старшего лейтенанта Павликова, разжаловать до рядового
лейтенанта Семяко. Дело их передать в военную прокуратуру. Вместе с
Павликовым и Семяко под стражу были взяты еще семь человек: старшина
заставы Вареник, сержанты Енгибаров, Король, Строев и Зиннатулаев, а также
младший сержант Урузбаев и ефрейтор Самвелян. Все они служили на заставе
по шесть лет срочной. Никто из них не имел дисциплинарных взысканий.
- Ты молодец! - Железновский развалился в редакторском кресле. -
Вовремя ты умеешь исчезать.
Я действительно сумел уйти вовремя и незаметно. Только они пошли на
обед, я выскользнул из помещения, где производились допросы. Охрана
придирчиво меня оглядывала, несмотря на то, что видели меня.
- Ладно, пусть топает, - сказал один из них, старший. - Он был там, с
самим.
Я бы не сказал никому, тем более Железновскому, кого я увидел, выходя
из ворот штаба. Это была та самая женщина. Та самая. Та самая, с которой я
танцевал. Которую увел от Железновского. Я думаю: он мне этого не простил.
Я думаю также: он тянется ко мне потому, что я победил его в поединке. Он
привык к легким удачам. А тут натолкнулся на сопротивление. Поединок
окончился не в его пользу. Я таких, кому проигрываю, не люблю. Но
Железновский оказался добрее. Лучше меня.
Я наблюдал за ним. Он все качался в кресле редактора, рассказывал,
что отобедал лишь чуточку, а потом занялся делами охраны. Я же должен
понимать: все идет спонтанно, на быструю руку. Не дай Бог, что-то
случится! Тогда действительно всем, всем... Тогда... Как этого
большеголового чмура - к стенке!
- Почему ты так говоришь? Что, его уже - к стенке?!
Мне до боли стало жалко начальника заставы - это худенькое,
бедненькое создание, невинно втесавшееся в разговор с начальством, стало
уже жертвой? Но говорилось же только об отстранении от должности и
разжаловании?
Я давно поднял голову от рукописи, которую должен был сдать в набор
еще день тому назад:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
детишек и радовался, какой ты счастливый! Ох, какой я счастливый! Даже
этот комендант, который видел большой город Ленинград, учился там, приехал
сюда на высокую должность, но несчастливый человек! Он одинокий! А я -
герой-отец! У меня дети плодятся, как кролики! Слушай, а не мешают ли тебе
дети нести настоящую пограничную службу? Они не кричат, когда ты спишь? И
ты сонный идешь по тропе, чтобы других уличить в плохой службе! Ты сам
плохой! Пусть его уведут! Пусть приведут тех, кто о нем что-то хорошее
скажет!
Берия плюхнулся на стул и закрыл рукой пенсне. Он сидел так долго,
вроде задремал. Старший лейтенант Павликов, испугавшись гнева начальства,
вышел на цыпочках, сухонькое его тело с висящим на животе ремнем боялось
потревожить даже воздух, в котором еще стояли длинной очередью слова,
произнесенные гневно, государственно. Шмаринов тоже не шевелился. Как и я.
Как и Железновский.
- Кто там еще? - Берия неожиданно поднял голову.
Никто не заметил, только он, что за дверью стоят люди, и только он
ждет их и только он может ими распоряжаться.
- Пусть заходят! - приказал Берия.
- Лаврентий Павлович, - Шмаринов нагнулся низко, по-рабски, - там
обед... Готов... Обед готов...
Берия поднял еще раз голову:
- Митя, какой обед, когда допросить их надо! "Обед!" Хорошо тебе
рассуждать! А у меня... У меня, Митя, тут болит. - Он постучал по сердцу.
- Какие кадры! Ну дерьмо, дерьмо, Митя! Хорошо, что я вам доверил! Когда
мне сказали, что ты здесь... Я и на охрану махнул рукой! Если Митя тут,
значит, тут есть охрана... "Обед!" Еще пообедаем! Зови! Они топчутся за
дверью, как слоны!
- Говоришь, Егоров фамилия?
- Егоров! Ефим Егоров! То есть... Рядовой Егоров!
- Ты не дрожи, Егоров! Ты чего дрожишь?
- Я? Я не дрожу... Мне чего дрожать? Я не начальство. Я лишь обед
варю... Я, Ефим Егоров... Обед варю! И спросите! Все всегда довольны. Мною
всегда довольны. Это так.
- Ты в свой котел еще мяса сто пудов толкаешь. И довольны тобой!
Берия снял пенсне и с любопытством рассматривал неуклюжего толстого
Егорова.
- Вон ты как набил свою кизю! Посмотри! Пупка, пожалуй, не видишь?
Повар! А, знаешь, какой инстинкт самосохранения у твоего брата? Когда
басмач нападает на заставу, как правило, повар остается в живых. Спрячется
в своей кухоньке. И сидит... У тебя было такое ощущение, что случится на
заставе беда?
- В каком смысле? - Глаза повара осоловели, он подумал: теперь можно
отличиться. Но что же сказать в ответ? Чтобы понравилось?
- В каком смысле? Ну в человеческом... Ты подумал, когда угощал
коменданта: а что-то не так!
- Вот вам крест - подумал! - Поварские лисьи глазки ласково
раскрылись, и он радовался, что придумал ответ. - Я же... Я и не угощал
его! И тогда сразу подумал: что-то не так! Начальство, они приезжают
весело, чтобы было... А этот... Даже не притронулся ни к чему! "Э-э, брат!
- подумал я. - Да у тебя гроб висит в душе! Что-то ты приехал к нам не с
радостью..."
- Видишь! - воскликнул Берия, одевая снова пенсне и в упор
разглядывая теперь Егорова. - Этот... Этот распознал... А тот, с большой
головой, начальник его, не распознал!
Берия стал носиться по комнате и хвалить Егорова, на ходу постукивая
его порой по крутому жирному плечу. Так надо относиться к пограничной
службе! Бдительность, бдительность, бдительность! Насчет наглядной
агитации... Смеемся. А была бы настоящая наглядная агитация о бдительности
- не посмел бы комендант, который учился в академии, был пропущен через
сито, улизнуть на сопредельную сторону! Сейчас бы мы сидели рядом и этот
повар готовил бы котлеты из джейранины!
- Ты можешь подстрелить джейрана? - остановился Берия резко перед
испуганным таким напором радости начальством.
- Мо-огу! - заверил Егоров.
- Видишь? - Берия опять обращался к двоим - Шмаринову и
Железновскому. - Может! А тот лысый индюк не распознал! Он, уверен, не
может убить и джейрана!
Потом Берия буквально вытолкал Егорова. И допрашивал уже замполита
Семяко - длинного худющего лейтенанта с угреватым лицом. Кричал и ему о
наглядной агитации. Не все сделано в этом плане! Не все проработано! И в
первую очередь - виноват, значит, замполит! Имея такого многодетного
начальника заставы, замполит обязан был тянуть лямку за двоих. Ежедневно
надо было бы, как молитву, твердить о бдительности. Ни на минуту не
упускать из виду этот вопрос...
Где-то в четыре часа был подписан Берией приказ (об этом мне сказал,
придя вечером в редакцию, Железновский): разжаловать до рядового
начальника заставы старшего лейтенанта Павликова, разжаловать до рядового
лейтенанта Семяко. Дело их передать в военную прокуратуру. Вместе с
Павликовым и Семяко под стражу были взяты еще семь человек: старшина
заставы Вареник, сержанты Енгибаров, Король, Строев и Зиннатулаев, а также
младший сержант Урузбаев и ефрейтор Самвелян. Все они служили на заставе
по шесть лет срочной. Никто из них не имел дисциплинарных взысканий.
- Ты молодец! - Железновский развалился в редакторском кресле. -
Вовремя ты умеешь исчезать.
Я действительно сумел уйти вовремя и незаметно. Только они пошли на
обед, я выскользнул из помещения, где производились допросы. Охрана
придирчиво меня оглядывала, несмотря на то, что видели меня.
- Ладно, пусть топает, - сказал один из них, старший. - Он был там, с
самим.
Я бы не сказал никому, тем более Железновскому, кого я увидел, выходя
из ворот штаба. Это была та самая женщина. Та самая. Та самая, с которой я
танцевал. Которую увел от Железновского. Я думаю: он мне этого не простил.
Я думаю также: он тянется ко мне потому, что я победил его в поединке. Он
привык к легким удачам. А тут натолкнулся на сопротивление. Поединок
окончился не в его пользу. Я таких, кому проигрываю, не люблю. Но
Железновский оказался добрее. Лучше меня.
Я наблюдал за ним. Он все качался в кресле редактора, рассказывал,
что отобедал лишь чуточку, а потом занялся делами охраны. Я же должен
понимать: все идет спонтанно, на быструю руку. Не дай Бог, что-то
случится! Тогда действительно всем, всем... Тогда... Как этого
большеголового чмура - к стенке!
- Почему ты так говоришь? Что, его уже - к стенке?!
Мне до боли стало жалко начальника заставы - это худенькое,
бедненькое создание, невинно втесавшееся в разговор с начальством, стало
уже жертвой? Но говорилось же только об отстранении от должности и
разжаловании?
Я давно поднял голову от рукописи, которую должен был сдать в набор
еще день тому назад:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61