Шугов приятно удивился ее тогдашней просьбе. Он стал говорить, как-то
сразу много говорить: он бы с удовольствием, но даже руководитель,
генерал, отговаривает! Ужасная яма, северное леденение... Однако, если она
серьезно, то ведь едут... Мы будем не одни. Едут Силаевы, Красильниковы...
Знает ли она их? Помнишь, на танцах милую женщину? В голубом? Это
Красильникова...
Пересилив страх, плюнув на последние угрозы Ковалева, Лена поехала с
мужем.
Удивительное это было время. Удивительные это были берега. Отвесные
скалы, океан, пурга, в вышине - белым-белы снега. И не так страшно, когда
Павел рядом, не ревнует, когда он счастлив, ты сама счастлива, когда
восторг идет в душу и лишь нет-нет да засосет под ложечкой: этот генерал
Ковалев так все не оставит, он не отпустит ее даже в увольнение! Он так
ловко уже все сплел и так ловко еще наплетет столько, полстолько, чтобы
пожестче отплатить в первую очередь теперь ей, а потом уже и Шугову.
Так оно и случилось, лишь только они приехали, немного отстоялись, и
Павел снова приступил к занятиям.
Прошли ночь - день, ночь - день, ночь - день... Звонки следовали днем
размеренно, не спеша. Она не подходила к телефону. В третий день, к обеду,
звучал длинный-предлинный звонок. И Лена не отвечала. А Шугов в это время
шагал по вызову к подполковнику Северову. Никто не знал, чем занимается на
службе новый сотрудник курса Северов. Редко с ним слушатели академии
сталкивались. И Шугову подполковник не представился. Он издалека стал
говорить о всей службе, которую нес Шугов за время, предшествовавшее
зачислению в академию. Было всякое, но то - давно минувшее, а ныне -
существующее. И все это - существенное!.. Северов изучал Шугова
молниеносным взглядом, молчанием, короткими вопросами - вроде так, без
смысла.
Шугов, наконец, заерзал на стуле.
- Я давно чувствую, - сказал он, - что вокруг меня что-то происходит.
- А вы не догадываетесь? - У Северова были сверлящие серые глаза, и
этими глазами теперь он буравил всего Шугова.
- Все мы, на курсе, догадываемся... Но это - все... А я... Как это
вам пояснить? Я...
- Все догадываются, подполковник, это так. Но все не мечутся, как вы.
- Что - я? Почему именно так вы сказали? Я сам хотел сказать...
- Вы ведете себя так, Шугов, будто в чем-то виноваты.
Шугов уставился на Северова:
- Я не так хотел все объяснить. Как вас понять?
- Это как вас понять? Вы ведете себя, как-будто на вулкане
находитесь. Все это стали замечать. Может, вы действительно, я не говорю
умышленно, косвенно... Косвенно имеете отношение к тому, что произошло у
вас на курсе?
- Но меня уже... Со мной беседовали... И я не понимаю, почему вы об
этом снова... Я же хотел объяснить себя! Я все это время после беседы...
- И что? Побеседовали - раз и навсегда? Вы не допускаете, что даже по
сему, именно по сему... То есть, что случилось... Вы не допускаете, что
могло появиться и в этом во всем что-то новое?
- Естественно, понимаю...
- Почему бы не спросить и вас, и других о том, о чем положено
спросить? Вы мне не хотите что-нибудь сообщить?
- В каком смысле? Я хотел сказать, что вдруг стал одиноким на
курсе... Как-то еще хотел объяснить... И впрочем... В каком смысле я
должен что-нибудь сообщить? В каком смысле?
- Вы не догадываетесь, в каком?
- Не понимаю. Право, не понимаю...
- Ах, Павел Афанасьевич, Павел Афанасьевич! - Северов встал, он был
коренаст, силен, видимо; так и ходили желваки на бледном аскетичном лице.
- Толчем в ступе воду... Ну вы же знаете - я оперативный работник... Так
бы я вас не позвал... Здесь, при вас мне... Одним словом, нелегко! При
вас, вот таких, прежний оперативник мало работал, видимо. Вынужден был
уйти без пенсии. Всегда у вас было тихо, спокойненько, как хе-хе-хе, на
кладбище. Но вдруг все переменилось! ЧП, ЧП! И неужели неясно, что так
продолжаться не может далее?
- И в чем же я виноват? Я и хотел вам пояснить!
- Павел Афанасьевич, что бы вы мне не поясняли, я знаю одно. Вы у
меня - тут сидите! - И постучал себя по затылку. - Не пойму, что вы за
человек? Что вы хотите от себя, Павел Афанасьевич? Что вы хотели мне о
себе сказать? Почему...
Он притормозил, к своему, может, счастью, сел и стал торопливо
закуривать. Он Шугову мог бы сказать, почему вызвал его, а не другого. На
это последовало указание. Не совсем четкое, не совсем понятное. Но -
указание. Почему о нем указание? Северов перерыл все "дело" Шугова. Как у
многих. Есть заковыки, есть - взлеты... Но - почему указание о нем? И что
Шугов хотел сказать? Крутил, крутил. Туманил, туманил... Ничего не
прорвалось. А ведь ему, Северову, указание надо выполнять! Пусть указание
не четкое, пусть не конкретное - выполняй!..

Леночке Шугов пояснил: ничего существенного, у всех у нас просто
появились новые заботы. Но откуда ты узнала обо всем? Погоди, я же
Красильникова сегодня не видел... И как он мог сказать жене, что меня
вызывали? Ах, да! У всех у нас появились новые заботы. Я сказал это сам.
Точно. Впрочем...
Шугов не знал, что Лена вынуждена была идти к Ковалеву: генерал был
настолько настойчив, голос его так глухо угрожал, что она не выдержала,
забеспокоилась. Он-то ей и намекнул, что сейчас, в эти минуты, ее муж
подвергается санобработке. Ковалев хихикал, дурачился. Он радовался, что
она, наконец, взяла телефонную трубку и ответила.
После приезда она впервые трубку подняла. Точно знала ты, Лена, что
последует важное для тебя сообщение, - холодно уже произносил он. - Ты
думаешь, остудилась снегами! И - все? На спад, на спад? Я зол, и это уже
серьезно!
Зачем она подняла трубку? Да, она почувствовала - что-то важное
происходит. И трубка рыдает. И Ковалев, только она трубку подняла, сказал:
- Мадам, вашего Шугова теперь... У него санобработка.
- Его допрашивают? Это ты хочешь сказать?
- Примерно.
- Я много думала. И я не боюсь тебя. Я найду ход, чтобы ты слетел с
председателя комиссии.
- И ты, и твой отец жидковаты для этого.
- Но и ты не всемогущественен.
- На сегодня это могущество имеется. И что будет завтра - поглядим.
Это у меня. А у тебя совсем дело швах. Документы на тебя, все подделки
Мещерского, все запудривания, на старте. Только нажми кнопку. Лучше
приходи. Я тебя хочу лицезреть. Отдохнувшую, красивую. Зачем ты все
усложняешь?
- Нет. Забудь про все.
Она положила трубку. Но она не находила, однако, себе места. Она
металась по квартире. Она представляла, что Шугов теперь на допросе, его,
может, пытают. И она к Ковалеву пошла.
После того, как она поехала с ним, со своим Шуговым, к вечным снегам,
после того, как увидела его - не озабоченного, а только усталого и верного
ей, она поняла, что любит только его одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61