Она заплаканным голосом переспросила:
- Кто-кто говорит?
Я повторил, кто с ней изволит говорить.
- Ах, это вы! - в голосе прозвучало разочарование. - И что вам еще от
нас нужно? Вы разве позабыли, как поставили в неловкость моего мужа после
того, как мы приняли вас по-человечески?
Я возразил:
- Никого в неловкость не ставил.
- Ну вот еще! Лишь только вы уехали, то сразу же мужа стали вызывать
по вашим новым письмам в ЦК. Разве это порядочно? Мы же от чистого сердца
рассказали вам о Шугове...
Кто-то там на нее, видимо, закричал, но она в трубку сказала:
- Зиновий, ну чего ты всегда боишься? И чего я должна вилять хвостом
перед человеком, который, пользуясь нашей добротой, предал нас? Вы слышите
меня? - без паузы добавила она.
- Да, слышу. Вы имели в виду меня, когда говорили о предательстве?
- Кого же еще? Вы больший предатель, чем Шугов. Он явный предатель. А
вы - замаскированный шпион. Вынюхиваете, а затем пишете о вынюханном.
Знайте, мы ни о чем с вами не говорили! Тем более о Шугове! Мы знать не
хотим о нем. И знать не хотим ни о каких пограничниках, пострадавших из-за
него. Это не наши заботы!..
Что-то, видимо, я сделал не так. Защищая сержантов, отбывающих в
тюрьме срок незаслуженного ими наказания, защищая вдову Павликова, ее
сирот-детей, защищая железнодорожников, загремевших по делу Зудько, я,
кажется, не нашел правильных ходов. Я не смог понять многих. Не смог
понять и Мещерских. Может, они в самом деле просто доверились мне, с болью
рассказали то, что другим никогда бы не рассказали? Может, я словчил,
когда составлял письма-жалобы в вышестоящие инстанции, пользуясь
доверчивыми откровениями Мещерских? И с Железновским я был, наверное,
неточен. Не зря же он обиделся! И не зря так говорят со мной Мещерские! Я
уже им враг?
Мне страшно хотелось услышать голос Елены Мещерской. Не знаю, почему.
Может, потому что у меня лежало ее то письмо, отправленное с артисткой.
Об этом письме спрашивал меня по междугороднему телефону некоторое
время спустя Железновский. Нет ли о нем лично чего-нибудь в этом письме?
- Все о тебе, - со злостью сказал я. - Каждая строчка.
- Да? И я упоминаюсь полностью? С фамилией, именем?
- Ты боишься этого?
- Я ни в чем не виноват. Мне и бояться нечего. Но просто не хочется
лишний раз оправдываться.
- Оправдываться придется. Особенно, когда пойдет речь о Соломии
Яковлевне Зудько и ее муже, майоре интендантской службы Соловьеве.
- Чудак! - нервно засмеялся Железновский, и я представил, как он
смеется: снисходительно, через губы - кривит их в усмешечке, издеваясь над
собеседником. - Мы - исполнители. Только - исполнители.
- Слепые исполнители! Ах, прекрасно... Как молодцы - фашисты в
прошлой войне!
- Ну ты, знаешь! Ты поосторожнее на поворотах! За это и ответить
можно!
- Мне, как и другим, читали письмо о твоем шефе. Лично ты ему сапоги
чистил? Лично ты свою любимую женщину водил к нему? Тогда, там? Водил?
- Дурачок! Да это был вовсе не он. Понимаешь, не он. Был двойник...
6
Личная встреча с генералом С.
Как "крутилось" дело сержантов заставы.
О причастности Шугова к похищению Боевого Устава.
Как любовь превращалась в трагедию.
Я был ранее неточен: Шаруйко рассказывает...
И вновь Железновский, но в новом качестве.
Кто довольно часто был в седле и поездил по байрам, адырам, видел
барханы не в кино, а каждодневно, каждочасно, для кого после песчаных
пустынь, идущих один за другим холмов, радостный глаз вырывает на краю
оазиса вдруг веселый кусочек богары; кто наблюдал в течение многих лет,
как вдали - или рядом - друг за другом, как говорят, хвост в хвост, идут
кони, а на них люди в панамах и с винтовками, тот поймет их, как я. Это
они так жили шесть лет. И это они потом шли рядом по этапам. Шугов,
полковник Шугов - они ненавидели его. И я за них поначалу ненавидел тоже
его. Но он, Шугов, вечно стоял перед глазами, и мне всегда казалось, когда
я узнавал о новых и новых деталях, так стремительно приведших его к измене
Родины, - у него есть что-то, что должно свидетельствовать о снисхождении
к нему. Человек, конечно, и в системе, неимоверно коверкающей судьбу,
должен оставаться человеком. И все же... Трагедия Шугова, сотканная из
множества нитей, как покрывало, обволакивало его, и он все последние годы
жил, чтобы она, эта трагедия, свершилась.
Вконец измотавшись с документами по поводу сержантского состава той
заставы, где перешел границу Шугов, то и дело возвращающихся ко мне
короткими или в пол-листика отписками, уже не веря в освобождение ребят, я
было опустил руки. Тем более, я уже демобилизовался, работал теперь в
большой газете Центрального Комитета, мне не хотелось отставать от других:
одно дело - тематика военная, другое - гражданская; работы было много и
работа, как казалось тогда, да и кажется теперь, была не бесполезной.
Я решил: не пробьешь стену.
Именно в тот период и получил я письмо от Дмитрия Васильевича
Шмаринова. Как ни странно, жил он теперь в городе, в котором я родился и
из которого был призван в армию. Оказывается, в нашем городе он работает
теперь директором фабрики по изготовлению женской одежды. Все у него в
порядке, - сообщал Шмаринов. - Демобилизация произошла сразу после смерти
И.В.Сталина. Вышла с фронтовыми неплохая пенсия, но в райкоме партии
сказали, что надо поднимать производство, и хотя он, Шмаринов, мало что
смыслит в таком производстве, пошел и, смеет заверить теперь, через год,
показатели выросли, на радость его, Шмаринова, и на радость тех, кто его
рекомендовал.
"О чем я пишу тебе? - говорилось в конце письма. - Недавно, проездом,
был в Москве. И хочу сказать несколько слов, утешительных слов, в наш
общий адрес. Помнишь генерала С.? Я, по-моему, тебе как-то о нем
обмолвился. Это тот самый С., который много виноват в деле известного нам
обоим Шугова. Я понял по тем публикациям твоим, что в Москве ты бываешь
часто. Вот и зашел бы к доступному нам теперь С. Он живет после
демобилизации уединенно, стал прост, как все. Это он, если уж говорить о
первопричине, сделал первый пробный выстрел в Шугова и в твою несравненную
Даму - Елену Мещерскую. В общем, у С. кое-что узнаешь"...
Шмаринов расписал, как найти С.
Я через день вылетел в Москву. Нашел я С. легко. Что значит - толково
объяснить. Разведчик Шмаринов это мог.
Появился на даче примерно в шестом часу. На дворе стояло "бабье
лето". Такой теплый и сухой погоды в конце сентября я даже в своей
украинской столице давно не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
- Кто-кто говорит?
Я повторил, кто с ней изволит говорить.
- Ах, это вы! - в голосе прозвучало разочарование. - И что вам еще от
нас нужно? Вы разве позабыли, как поставили в неловкость моего мужа после
того, как мы приняли вас по-человечески?
Я возразил:
- Никого в неловкость не ставил.
- Ну вот еще! Лишь только вы уехали, то сразу же мужа стали вызывать
по вашим новым письмам в ЦК. Разве это порядочно? Мы же от чистого сердца
рассказали вам о Шугове...
Кто-то там на нее, видимо, закричал, но она в трубку сказала:
- Зиновий, ну чего ты всегда боишься? И чего я должна вилять хвостом
перед человеком, который, пользуясь нашей добротой, предал нас? Вы слышите
меня? - без паузы добавила она.
- Да, слышу. Вы имели в виду меня, когда говорили о предательстве?
- Кого же еще? Вы больший предатель, чем Шугов. Он явный предатель. А
вы - замаскированный шпион. Вынюхиваете, а затем пишете о вынюханном.
Знайте, мы ни о чем с вами не говорили! Тем более о Шугове! Мы знать не
хотим о нем. И знать не хотим ни о каких пограничниках, пострадавших из-за
него. Это не наши заботы!..
Что-то, видимо, я сделал не так. Защищая сержантов, отбывающих в
тюрьме срок незаслуженного ими наказания, защищая вдову Павликова, ее
сирот-детей, защищая железнодорожников, загремевших по делу Зудько, я,
кажется, не нашел правильных ходов. Я не смог понять многих. Не смог
понять и Мещерских. Может, они в самом деле просто доверились мне, с болью
рассказали то, что другим никогда бы не рассказали? Может, я словчил,
когда составлял письма-жалобы в вышестоящие инстанции, пользуясь
доверчивыми откровениями Мещерских? И с Железновским я был, наверное,
неточен. Не зря же он обиделся! И не зря так говорят со мной Мещерские! Я
уже им враг?
Мне страшно хотелось услышать голос Елены Мещерской. Не знаю, почему.
Может, потому что у меня лежало ее то письмо, отправленное с артисткой.
Об этом письме спрашивал меня по междугороднему телефону некоторое
время спустя Железновский. Нет ли о нем лично чего-нибудь в этом письме?
- Все о тебе, - со злостью сказал я. - Каждая строчка.
- Да? И я упоминаюсь полностью? С фамилией, именем?
- Ты боишься этого?
- Я ни в чем не виноват. Мне и бояться нечего. Но просто не хочется
лишний раз оправдываться.
- Оправдываться придется. Особенно, когда пойдет речь о Соломии
Яковлевне Зудько и ее муже, майоре интендантской службы Соловьеве.
- Чудак! - нервно засмеялся Железновский, и я представил, как он
смеется: снисходительно, через губы - кривит их в усмешечке, издеваясь над
собеседником. - Мы - исполнители. Только - исполнители.
- Слепые исполнители! Ах, прекрасно... Как молодцы - фашисты в
прошлой войне!
- Ну ты, знаешь! Ты поосторожнее на поворотах! За это и ответить
можно!
- Мне, как и другим, читали письмо о твоем шефе. Лично ты ему сапоги
чистил? Лично ты свою любимую женщину водил к нему? Тогда, там? Водил?
- Дурачок! Да это был вовсе не он. Понимаешь, не он. Был двойник...
6
Личная встреча с генералом С.
Как "крутилось" дело сержантов заставы.
О причастности Шугова к похищению Боевого Устава.
Как любовь превращалась в трагедию.
Я был ранее неточен: Шаруйко рассказывает...
И вновь Железновский, но в новом качестве.
Кто довольно часто был в седле и поездил по байрам, адырам, видел
барханы не в кино, а каждодневно, каждочасно, для кого после песчаных
пустынь, идущих один за другим холмов, радостный глаз вырывает на краю
оазиса вдруг веселый кусочек богары; кто наблюдал в течение многих лет,
как вдали - или рядом - друг за другом, как говорят, хвост в хвост, идут
кони, а на них люди в панамах и с винтовками, тот поймет их, как я. Это
они так жили шесть лет. И это они потом шли рядом по этапам. Шугов,
полковник Шугов - они ненавидели его. И я за них поначалу ненавидел тоже
его. Но он, Шугов, вечно стоял перед глазами, и мне всегда казалось, когда
я узнавал о новых и новых деталях, так стремительно приведших его к измене
Родины, - у него есть что-то, что должно свидетельствовать о снисхождении
к нему. Человек, конечно, и в системе, неимоверно коверкающей судьбу,
должен оставаться человеком. И все же... Трагедия Шугова, сотканная из
множества нитей, как покрывало, обволакивало его, и он все последние годы
жил, чтобы она, эта трагедия, свершилась.
Вконец измотавшись с документами по поводу сержантского состава той
заставы, где перешел границу Шугов, то и дело возвращающихся ко мне
короткими или в пол-листика отписками, уже не веря в освобождение ребят, я
было опустил руки. Тем более, я уже демобилизовался, работал теперь в
большой газете Центрального Комитета, мне не хотелось отставать от других:
одно дело - тематика военная, другое - гражданская; работы было много и
работа, как казалось тогда, да и кажется теперь, была не бесполезной.
Я решил: не пробьешь стену.
Именно в тот период и получил я письмо от Дмитрия Васильевича
Шмаринова. Как ни странно, жил он теперь в городе, в котором я родился и
из которого был призван в армию. Оказывается, в нашем городе он работает
теперь директором фабрики по изготовлению женской одежды. Все у него в
порядке, - сообщал Шмаринов. - Демобилизация произошла сразу после смерти
И.В.Сталина. Вышла с фронтовыми неплохая пенсия, но в райкоме партии
сказали, что надо поднимать производство, и хотя он, Шмаринов, мало что
смыслит в таком производстве, пошел и, смеет заверить теперь, через год,
показатели выросли, на радость его, Шмаринова, и на радость тех, кто его
рекомендовал.
"О чем я пишу тебе? - говорилось в конце письма. - Недавно, проездом,
был в Москве. И хочу сказать несколько слов, утешительных слов, в наш
общий адрес. Помнишь генерала С.? Я, по-моему, тебе как-то о нем
обмолвился. Это тот самый С., который много виноват в деле известного нам
обоим Шугова. Я понял по тем публикациям твоим, что в Москве ты бываешь
часто. Вот и зашел бы к доступному нам теперь С. Он живет после
демобилизации уединенно, стал прост, как все. Это он, если уж говорить о
первопричине, сделал первый пробный выстрел в Шугова и в твою несравненную
Даму - Елену Мещерскую. В общем, у С. кое-что узнаешь"...
Шмаринов расписал, как найти С.
Я через день вылетел в Москву. Нашел я С. легко. Что значит - толково
объяснить. Разведчик Шмаринов это мог.
Появился на даче примерно в шестом часу. На дворе стояло "бабье
лето". Такой теплый и сухой погоды в конце сентября я даже в своей
украинской столице давно не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61