.. А вот ты, похоже, не имеешь никакого понятия о песенном мастерстве. Сочинять — это еще не все. Надо уметь преподносить сочиненное. Ежели гостям, пришедшим повеселиться, принимаются мытарить душу, то как же тут не приключиться досаде?!
Нор молча грыз губы. Неловко было парню, стыдно и горько. Беды, еще вчера ужасавшие, представлялись теперь в совершенно ином свете, а свое собственное поведение просто угнетало. Маленького щенка бросили в лужу. Ему бы забарахтаться, попытаться выбраться на сухое — так нет же, скулит, жмурится и покорно тонет. Наверное, проклятый старик во всем прав — иначе бы не вгрызались в душу его скудные полунамеки. Хвала Ветрам, хоть уберегли от рассказа про маэстро Тино, вознамерившегося урвать у Нора толику славы для своего конопатого родственничка. Посетовать на такое при человеке, добровольно отдавшем в чужие руки то, что теперь величают «гением великого Рарра», — это ж осталось бы только удавить себя от стыда!
Старец взглядывал испытующе, однако помалкивал, не мешал раздумьям. Глаза его стали странными, шалыми; в их льдистых глубинах брезжила снисходительная участливость, и Нор вдруг с болезненной ясностью понял: видел он уже когда-то такие глаза — либо эти самые, либо другие, неправдоподобно схожие с ними. Нет-нет, не во время первой встречи в орденском логове, а еще раньше, давно, неизвестно где...
— Зачем почтеннейший господин решил меня утешать? — Парень очень хотел сказать это громко, чуть насмешливо, однако получилось у него совсем по-другому.
Старик уже снова устраивался в своем кресле, хлопотливо поерзывал, покряхтывал, уютно топил подбородок в кружевах.
— Я и в мыслях не держал тебя утешать, — вкрадчиво промурлыкал он. — Единственно, чего я хочу, — это чтоб ты уразумел истинное положение дел. А уразумев, спокойно бы выбрал: либо с моей помощью (кстати сказать, вовсе не такой уж изрядной) возвратиться к обыденной жизни, либо остаться здесь и помогать мне. Пойми: помощь мне надобна, однако же лишь душевная, по доброй воле, не от безысходности. Понял ли?
Нет, Нор не понял. Не понял, чем он может помочь человеку, которого даже Орден опасается; не понял, почему человек этот, нуждаясь в нем, сам же настойчиво уговаривает идти откуда пришел. Странный человек...
Щеголь ухмыльнулся:
— Созерцаю на твоей физиономии невысказанные вопросы. Поясню: во-первых, я привык всегда поступать сообразно своим убеждениям. Во-вторых же, мне надобен старательный подручный, а не меланхолик, возмечтавший о самоубиении.
— Зачем я вам, господин? — прошептал Нор.
Старец снова преобразился. Теперь лицо его сделалось жестким, в голосе и следа не осталось от витиеватой дурашливости.
— Ты был в Прорве. Был и вернулся. Ты можешь вспомнить — единственный из всех.
Нора будто бы по темени наотмашь ударили.
— Из всех?! Я не первый?! Старец желчно осклабился:
— Уж не досадуй — не привелось тебе оказаться первым. Бывали и до тебя. Зверье шныряет туда-сюда, нахально игнорируя орденские запреты. Изредка в мир выходят безумные люди. Шестнадцать таких пришельцев (все взрослые мужчины, воины) были замечены стражей и убиты — кстати, не без потерь. Убитых еще ни разу не удалось опознать, но оружие, приносимое ими, когда-то принадлежало нашим удостоенным ветеранам. Однажды возвратился ветеран — вот его опознали без сомнения, только сперва на всякий случай облагодетельствовали из аркебузы. А незадолго до твоего появления в Прорву, слазил горный медведь. Слазил, да и вернулся, но не один — выгнал в мир дикую девочку. Вовсе дикая девочка, даже говорить не способна. Никто ее не сумел узнать, хоть и показывали многим — даже тебе. Помнишь ли голоногую барышню, которую вывели нам с тобою навстречу из кельи вице-священства? Мое было ухищрение, да только без толку... Кстати сказать, душевный друг вице-священство изволит полагать, будто девочка сия происходит из горных недоумков. Я же полагаю другое. Полагаю, за Прорвой тоже люди живут. Полагаю, Прорва — единственный выход в земли, сделавшиеся недоступными после Мировой Катастрофы. Смекаешь, маленький? — Он помолчал, испытующе вгляделся в сосредоточенное лицо парня, заговорил опять: — Покуда я очень многого не знаю. Но за Прорвой точно живут люди, причем эти люди вовсе не дикари. Врачеватели, видевшие твою левую руку, свидетельствуют, что залечено не по-нашему, но толково. Еще я вот что уразумел: Прорва лишает памяти, однако же весьма странным образом. Ты вот, к примеру, помнишь все, бывшее до и после нее, а год пребывания в Серой дочиста позабыл.
— Но вы, почтеннейший, намекнули, будто я смогу вспомнить. Как?
Старец вскочил так стремительно, что Нор невольно отшатнулся, заслоняясь локтем от воображаемого удара. Однако престарелый щеголь, конечно же, и не думал нападать на своего собеседника. Он только бросил через плечо: «Посиди!» — и торопливо вышел. Опять? Снова у него какой-нибудь бульончик кипеть собрался? Сколько же теперь придется ждать объяснений? Парень покосился на часы, но за время беседы вся вода из верхней посудины успела вытечь.
Опасения Нора были совершенно напрасны — хозяин возвратился через считанные мгновения. Нетерпеливо отпихнув локтем дорогую посуду, он с треском бросил на стол увесистый деревянный футляр (похоже, книгу), потом подманил Нора.
Это действительно была книга. Хозяин уверенно и быстро нашел интересовавшую его страницу, чиркнул вдоль строчек ухоженным ногтем.
— Узнаешь ли, мой маленький душевный дружочек? Вот изволь хоть отсюда: «...нюханные шелудивой собачней прыщеухие недоноски...» Или дальше: «...бельмастый помет пьяного шакала...» Бельмастый помет — каково сказано, а?! Причем не просто шакала, а непременно пьяного! Каждое словечко так и дышит могучим сочинительским дарованием!
Нор, естественно, не мог видеть собственных глаз, однако готов был клясться, будто они от обалдения добрались до самой макушки. А бесов старик с таким неприкрытым ехидством любовался результатами своей выходки, что парень вконец озверел. Только дать выход злобе он не успел, потому как вспомнил: прочитанные старцем словесные изощрения были из тех, которыми сам же Нор потчевал мытарившую его в орденском застенке парочку дознавателей. Значит, они тогда действительно записывали каждое слово, и, значит, вот это — их записи. Ну и что?
А зеркальный ноготь старого франта скользнул ниже, уперся в новые фразы:
— "Еще мне такое вспомнилось: когда вышел из Прорвы, было чувство, будто я невосполнимую ценность потерял. Словно бы какая-то вещица необычайной важности висела на шее, но оторвалась — остался от нее только запутавшийся в ладаночном шнуре обрывок цепочки. Смотреть на этот обрывок было никак невозможно, потому что хотелось плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Нор молча грыз губы. Неловко было парню, стыдно и горько. Беды, еще вчера ужасавшие, представлялись теперь в совершенно ином свете, а свое собственное поведение просто угнетало. Маленького щенка бросили в лужу. Ему бы забарахтаться, попытаться выбраться на сухое — так нет же, скулит, жмурится и покорно тонет. Наверное, проклятый старик во всем прав — иначе бы не вгрызались в душу его скудные полунамеки. Хвала Ветрам, хоть уберегли от рассказа про маэстро Тино, вознамерившегося урвать у Нора толику славы для своего конопатого родственничка. Посетовать на такое при человеке, добровольно отдавшем в чужие руки то, что теперь величают «гением великого Рарра», — это ж осталось бы только удавить себя от стыда!
Старец взглядывал испытующе, однако помалкивал, не мешал раздумьям. Глаза его стали странными, шалыми; в их льдистых глубинах брезжила снисходительная участливость, и Нор вдруг с болезненной ясностью понял: видел он уже когда-то такие глаза — либо эти самые, либо другие, неправдоподобно схожие с ними. Нет-нет, не во время первой встречи в орденском логове, а еще раньше, давно, неизвестно где...
— Зачем почтеннейший господин решил меня утешать? — Парень очень хотел сказать это громко, чуть насмешливо, однако получилось у него совсем по-другому.
Старик уже снова устраивался в своем кресле, хлопотливо поерзывал, покряхтывал, уютно топил подбородок в кружевах.
— Я и в мыслях не держал тебя утешать, — вкрадчиво промурлыкал он. — Единственно, чего я хочу, — это чтоб ты уразумел истинное положение дел. А уразумев, спокойно бы выбрал: либо с моей помощью (кстати сказать, вовсе не такой уж изрядной) возвратиться к обыденной жизни, либо остаться здесь и помогать мне. Пойми: помощь мне надобна, однако же лишь душевная, по доброй воле, не от безысходности. Понял ли?
Нет, Нор не понял. Не понял, чем он может помочь человеку, которого даже Орден опасается; не понял, почему человек этот, нуждаясь в нем, сам же настойчиво уговаривает идти откуда пришел. Странный человек...
Щеголь ухмыльнулся:
— Созерцаю на твоей физиономии невысказанные вопросы. Поясню: во-первых, я привык всегда поступать сообразно своим убеждениям. Во-вторых же, мне надобен старательный подручный, а не меланхолик, возмечтавший о самоубиении.
— Зачем я вам, господин? — прошептал Нор.
Старец снова преобразился. Теперь лицо его сделалось жестким, в голосе и следа не осталось от витиеватой дурашливости.
— Ты был в Прорве. Был и вернулся. Ты можешь вспомнить — единственный из всех.
Нора будто бы по темени наотмашь ударили.
— Из всех?! Я не первый?! Старец желчно осклабился:
— Уж не досадуй — не привелось тебе оказаться первым. Бывали и до тебя. Зверье шныряет туда-сюда, нахально игнорируя орденские запреты. Изредка в мир выходят безумные люди. Шестнадцать таких пришельцев (все взрослые мужчины, воины) были замечены стражей и убиты — кстати, не без потерь. Убитых еще ни разу не удалось опознать, но оружие, приносимое ими, когда-то принадлежало нашим удостоенным ветеранам. Однажды возвратился ветеран — вот его опознали без сомнения, только сперва на всякий случай облагодетельствовали из аркебузы. А незадолго до твоего появления в Прорву, слазил горный медведь. Слазил, да и вернулся, но не один — выгнал в мир дикую девочку. Вовсе дикая девочка, даже говорить не способна. Никто ее не сумел узнать, хоть и показывали многим — даже тебе. Помнишь ли голоногую барышню, которую вывели нам с тобою навстречу из кельи вице-священства? Мое было ухищрение, да только без толку... Кстати сказать, душевный друг вице-священство изволит полагать, будто девочка сия происходит из горных недоумков. Я же полагаю другое. Полагаю, за Прорвой тоже люди живут. Полагаю, Прорва — единственный выход в земли, сделавшиеся недоступными после Мировой Катастрофы. Смекаешь, маленький? — Он помолчал, испытующе вгляделся в сосредоточенное лицо парня, заговорил опять: — Покуда я очень многого не знаю. Но за Прорвой точно живут люди, причем эти люди вовсе не дикари. Врачеватели, видевшие твою левую руку, свидетельствуют, что залечено не по-нашему, но толково. Еще я вот что уразумел: Прорва лишает памяти, однако же весьма странным образом. Ты вот, к примеру, помнишь все, бывшее до и после нее, а год пребывания в Серой дочиста позабыл.
— Но вы, почтеннейший, намекнули, будто я смогу вспомнить. Как?
Старец вскочил так стремительно, что Нор невольно отшатнулся, заслоняясь локтем от воображаемого удара. Однако престарелый щеголь, конечно же, и не думал нападать на своего собеседника. Он только бросил через плечо: «Посиди!» — и торопливо вышел. Опять? Снова у него какой-нибудь бульончик кипеть собрался? Сколько же теперь придется ждать объяснений? Парень покосился на часы, но за время беседы вся вода из верхней посудины успела вытечь.
Опасения Нора были совершенно напрасны — хозяин возвратился через считанные мгновения. Нетерпеливо отпихнув локтем дорогую посуду, он с треском бросил на стол увесистый деревянный футляр (похоже, книгу), потом подманил Нора.
Это действительно была книга. Хозяин уверенно и быстро нашел интересовавшую его страницу, чиркнул вдоль строчек ухоженным ногтем.
— Узнаешь ли, мой маленький душевный дружочек? Вот изволь хоть отсюда: «...нюханные шелудивой собачней прыщеухие недоноски...» Или дальше: «...бельмастый помет пьяного шакала...» Бельмастый помет — каково сказано, а?! Причем не просто шакала, а непременно пьяного! Каждое словечко так и дышит могучим сочинительским дарованием!
Нор, естественно, не мог видеть собственных глаз, однако готов был клясться, будто они от обалдения добрались до самой макушки. А бесов старик с таким неприкрытым ехидством любовался результатами своей выходки, что парень вконец озверел. Только дать выход злобе он не успел, потому как вспомнил: прочитанные старцем словесные изощрения были из тех, которыми сам же Нор потчевал мытарившую его в орденском застенке парочку дознавателей. Значит, они тогда действительно записывали каждое слово, и, значит, вот это — их записи. Ну и что?
А зеркальный ноготь старого франта скользнул ниже, уперся в новые фразы:
— "Еще мне такое вспомнилось: когда вышел из Прорвы, было чувство, будто я невосполнимую ценность потерял. Словно бы какая-то вещица необычайной важности висела на шее, но оторвалась — остался от нее только запутавшийся в ладаночном шнуре обрывок цепочки. Смотреть на этот обрывок было никак невозможно, потому что хотелось плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210