Несовершенство мужской
природы давно уже не занимало Фердуеву, данность и только.
Музыка гремела, со сцены сыпались улыбки, коротко стриженный
Саша-ведущий верещал в микрофон: девяносто, шестьдесят, девяносто...
девяносто, шестьдесят три, девяносто... восемьдесят семь, шестьдесят три,
девяносто два... грудь, талия, бедра. Перечисление цифр успокаивало
Фердуеву: ее три обмера тоже дай Бог, да и вообще, выскочи она сейчас на
сцену, да в купальнике, переполох поднимется, Господи! Улыбнулась,
толкнула Шурфа локтем.
- Миш, может мне сцену? А ты выкрикнешь сто... шестьдесят... ну и...
- Неужто сто? - оживилась мисс Кривой Рог. Фердуева глянула на
девицу, как на пустое место, вновь вернулась к размышлениям о
предупредительной акции. Посеять ужас, сотворить лютое и через трепачей -
языкатого товара пруд-пруди - запустить слушок по стольному граду.
Болтовня соседки Шурфа раздражала Фердуеву, не давала
сосредоточиться, плетет про криворожскую косметичку, мол, ушлянка, бабок
загребла лом, изготовив чудо-крем ото всех кожных напастей лица, продавала
баночку стограммовую за стольник, как-то напилась целительница, клиентку
нелегкая понесла в ванную, а там пол-ванной кремом наполнено, по стенкам
пустые баночки из-под майонеза, тертые яблоки в миске и самый дешевый
одеколон для запаха...
Утреннее представление завершилось, отбраковали из двадцати восьми
дюжину, шестнадцать продолжали скачку. Спустились вниз, в бар. Шурф
поволок мисс Кривой Рог, девица, когда встала, оказалась на пол-головы
выше Шурфа. Мишка сглотнул, а деваться некуда, так и прошествовали:
Фердуева, Ремиз и Шурф с золотоволосым прутиком. Жучила-бармен разливал
коньяк для своих, а народ случайный уверял, что смешивает только коктейли.
- Всюду несправедливость, - Шурф подмигнул мисс Кривой Рог, - кому
коньяк чистоганом, кому коктейль вота виз капля лимона. Вов, организуй
компании коньяченского.
Ремиз послушно направился к стойке: нагрузился тортолетками с сыром и
ветчиной, притащил четыре коньяка. Девушка Шурфа глянула на цветы
Фердуевой, и Мишку сорвало с мягкого кресла, через минуту протянул
несостоявшейся мисс Очарование цветы не хуже фердуевских. Нина Пантелеевна
отпила коньяк, откинулась на мягкую спинку, заложила ногу на ногу, высоко
задрав юбку: колени крепкие, белые, неудержимо обольстительные, могла б
претендовать на первое место в конкурсе мисс Колено.
По бару разгуливал прелюбопытнейший люд. К Фердуевой подходили,
раскланивались, шептали приветствия, жали руку, расцветали восторгами.
Мишка млел: обожал пребывать в броском окружении, как вот сейчас, две
лучшие женщины, Ремиз - первый человек в отеле, и Мишка Шурф в центре
событий. Многих с двойным дном примечал Мишка вокруг, пусть усвоят, как
приближен к Фердуевой, как славно живут, вкалывают само-собой, но и
веселятся, не надрывно, в удовольствие, с пониманием тонкостей
расслабления.
В толпе Фердуева различила Помрежа. Васька почувствовал взгляд,
развернул башку, подобно орудийной башне крейсера, в упор уставился на
хозяйку. Неудачно складывалось: Мишка с Помрежем друг друга терпеть не
могли; Мишка не прощал Помрежу высшее образование и знаменитых дружков из
режиссеров. Васька не прощал Шурфу воровство у простых людей, всегда орал,
что последнюю косточку с мясом у матери-одиночки норовит вырвать; другое
дело Помреж - обирает исключительно жирных карасей с деньгой, вроде
санитарствует в жестоком мире нечистых на руку. Скандалить Помреж и Шурф
устремлялись с полоборота. Фердуева поморщилась, ожидая стычки и прилюдной
ругани.
Помреж застыл в нерешительности, хозяйка успела кивнуть на Шурфа,
увлеченного обработкой мисс Кривой Рог. Васька приметил врага, сообразил
вмиг, что свара нежелательна и отвалил, успев поразить Фердуеву синяками
под глазами и трагически поджатыми губами. Видок хуже некуда, а тоже
шляется, гонит чертей простбта по мутным потокам.
Чорк явился неожиданно, чертиком из табакерки, вырос соляным столпом,
наклонился в приветствии:
- Мадам, рад видеть в добром здравии.
При Чорке усидеть стоило Фердуевой немалых трудов, подбрасывало враз,
будто с лагерных нар при сигнале поверки. Успела заметить, что призыв не
ускользнул от взгляда Чорка, бархатные глаза мужчины приволокло тайной,
вполне очевидной Фердуевой и лишний раз подтверждающей, что ее расчеты на
совращение Чорка построены не на песке.
Шурф сжался, при Чорке чувствовал себя школяром, в любой миг могут
пырнуть замечанием, а то и выгнать из класса, не объясняя причин,
преподаватель-Чорк, значитца, в дурном расположении духа.
Чорк барски потрепал Мишку по плечу, будто выставил незаслуженную
пятерку.
Чорк слыл мастером необязывающего разговора и сейчас, присев на край
мягкого дивана, обволакивал Фердуеву баритональным урчанием. В глазах
сверкало одно: как мое предложение? Принимается? Фердуева отдавала себе
отчет - впрямую Чорк не предложит, слишком высоко себя ценит, теперь слово
за Ниной Пантелеевной, ей решать, в конце концов люди с севера прижимают
не Чорка - его попробуй прижми, засушит листиком в гербарии, разотрет
пальцем и прах развеет по ветру - а сторожевую рать Фердуевой. Не хотелось
делиться новым корпусом института, восемнадцать этажей: столовая не хуже
ресторана в центре, два буфета, на десятом и на верхнем, обещали обширные
площади для размещения загульного люда, и ночлег вырисовывался неслабый.
Фердуева сама проследила за мебельными закупками для института, особенно
уделив внимание диванам и, уговорив хозяйственника выбить кресла-кровати,
снабженец убедил директора, что многофункциональная мебель всегда себя
оправдает, особенно в будущем, при списании. Новый корпус обещал отлиться
золотым дождем, тропическим ливнем, смывающим грязь нищеты, прибивающим
пыль ограниченных возможностей. И команду для нового корпуса Фердуева уже
сколотила, и уборщиц не трепливых наметила, и с Филиппом-правоохранителем
обговорила новые формы поощрения сержантского и младшего офицерского
состава. Все ладилось, и только алчные люди с севера расстраивали планы
расширения.
Вторжение! Именно вторжением пахло в последние недели. Теперь
понятно, отчего в старину городили толстенные крепостные стены. Вторжение!
Страх чужого вмешательства корежит, лишает разума, толкает на
необдуманное. Ожидаемое вторжение мешало Фердуевой наслаждаться красотками
на сцене, прикидывать на себя их одеяния, разузнавать, нельзя ли
перекупить что из сногсшибательных костюмов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
природы давно уже не занимало Фердуеву, данность и только.
Музыка гремела, со сцены сыпались улыбки, коротко стриженный
Саша-ведущий верещал в микрофон: девяносто, шестьдесят, девяносто...
девяносто, шестьдесят три, девяносто... восемьдесят семь, шестьдесят три,
девяносто два... грудь, талия, бедра. Перечисление цифр успокаивало
Фердуеву: ее три обмера тоже дай Бог, да и вообще, выскочи она сейчас на
сцену, да в купальнике, переполох поднимется, Господи! Улыбнулась,
толкнула Шурфа локтем.
- Миш, может мне сцену? А ты выкрикнешь сто... шестьдесят... ну и...
- Неужто сто? - оживилась мисс Кривой Рог. Фердуева глянула на
девицу, как на пустое место, вновь вернулась к размышлениям о
предупредительной акции. Посеять ужас, сотворить лютое и через трепачей -
языкатого товара пруд-пруди - запустить слушок по стольному граду.
Болтовня соседки Шурфа раздражала Фердуеву, не давала
сосредоточиться, плетет про криворожскую косметичку, мол, ушлянка, бабок
загребла лом, изготовив чудо-крем ото всех кожных напастей лица, продавала
баночку стограммовую за стольник, как-то напилась целительница, клиентку
нелегкая понесла в ванную, а там пол-ванной кремом наполнено, по стенкам
пустые баночки из-под майонеза, тертые яблоки в миске и самый дешевый
одеколон для запаха...
Утреннее представление завершилось, отбраковали из двадцати восьми
дюжину, шестнадцать продолжали скачку. Спустились вниз, в бар. Шурф
поволок мисс Кривой Рог, девица, когда встала, оказалась на пол-головы
выше Шурфа. Мишка сглотнул, а деваться некуда, так и прошествовали:
Фердуева, Ремиз и Шурф с золотоволосым прутиком. Жучила-бармен разливал
коньяк для своих, а народ случайный уверял, что смешивает только коктейли.
- Всюду несправедливость, - Шурф подмигнул мисс Кривой Рог, - кому
коньяк чистоганом, кому коктейль вота виз капля лимона. Вов, организуй
компании коньяченского.
Ремиз послушно направился к стойке: нагрузился тортолетками с сыром и
ветчиной, притащил четыре коньяка. Девушка Шурфа глянула на цветы
Фердуевой, и Мишку сорвало с мягкого кресла, через минуту протянул
несостоявшейся мисс Очарование цветы не хуже фердуевских. Нина Пантелеевна
отпила коньяк, откинулась на мягкую спинку, заложила ногу на ногу, высоко
задрав юбку: колени крепкие, белые, неудержимо обольстительные, могла б
претендовать на первое место в конкурсе мисс Колено.
По бару разгуливал прелюбопытнейший люд. К Фердуевой подходили,
раскланивались, шептали приветствия, жали руку, расцветали восторгами.
Мишка млел: обожал пребывать в броском окружении, как вот сейчас, две
лучшие женщины, Ремиз - первый человек в отеле, и Мишка Шурф в центре
событий. Многих с двойным дном примечал Мишка вокруг, пусть усвоят, как
приближен к Фердуевой, как славно живут, вкалывают само-собой, но и
веселятся, не надрывно, в удовольствие, с пониманием тонкостей
расслабления.
В толпе Фердуева различила Помрежа. Васька почувствовал взгляд,
развернул башку, подобно орудийной башне крейсера, в упор уставился на
хозяйку. Неудачно складывалось: Мишка с Помрежем друг друга терпеть не
могли; Мишка не прощал Помрежу высшее образование и знаменитых дружков из
режиссеров. Васька не прощал Шурфу воровство у простых людей, всегда орал,
что последнюю косточку с мясом у матери-одиночки норовит вырвать; другое
дело Помреж - обирает исключительно жирных карасей с деньгой, вроде
санитарствует в жестоком мире нечистых на руку. Скандалить Помреж и Шурф
устремлялись с полоборота. Фердуева поморщилась, ожидая стычки и прилюдной
ругани.
Помреж застыл в нерешительности, хозяйка успела кивнуть на Шурфа,
увлеченного обработкой мисс Кривой Рог. Васька приметил врага, сообразил
вмиг, что свара нежелательна и отвалил, успев поразить Фердуеву синяками
под глазами и трагически поджатыми губами. Видок хуже некуда, а тоже
шляется, гонит чертей простбта по мутным потокам.
Чорк явился неожиданно, чертиком из табакерки, вырос соляным столпом,
наклонился в приветствии:
- Мадам, рад видеть в добром здравии.
При Чорке усидеть стоило Фердуевой немалых трудов, подбрасывало враз,
будто с лагерных нар при сигнале поверки. Успела заметить, что призыв не
ускользнул от взгляда Чорка, бархатные глаза мужчины приволокло тайной,
вполне очевидной Фердуевой и лишний раз подтверждающей, что ее расчеты на
совращение Чорка построены не на песке.
Шурф сжался, при Чорке чувствовал себя школяром, в любой миг могут
пырнуть замечанием, а то и выгнать из класса, не объясняя причин,
преподаватель-Чорк, значитца, в дурном расположении духа.
Чорк барски потрепал Мишку по плечу, будто выставил незаслуженную
пятерку.
Чорк слыл мастером необязывающего разговора и сейчас, присев на край
мягкого дивана, обволакивал Фердуеву баритональным урчанием. В глазах
сверкало одно: как мое предложение? Принимается? Фердуева отдавала себе
отчет - впрямую Чорк не предложит, слишком высоко себя ценит, теперь слово
за Ниной Пантелеевной, ей решать, в конце концов люди с севера прижимают
не Чорка - его попробуй прижми, засушит листиком в гербарии, разотрет
пальцем и прах развеет по ветру - а сторожевую рать Фердуевой. Не хотелось
делиться новым корпусом института, восемнадцать этажей: столовая не хуже
ресторана в центре, два буфета, на десятом и на верхнем, обещали обширные
площади для размещения загульного люда, и ночлег вырисовывался неслабый.
Фердуева сама проследила за мебельными закупками для института, особенно
уделив внимание диванам и, уговорив хозяйственника выбить кресла-кровати,
снабженец убедил директора, что многофункциональная мебель всегда себя
оправдает, особенно в будущем, при списании. Новый корпус обещал отлиться
золотым дождем, тропическим ливнем, смывающим грязь нищеты, прибивающим
пыль ограниченных возможностей. И команду для нового корпуса Фердуева уже
сколотила, и уборщиц не трепливых наметила, и с Филиппом-правоохранителем
обговорила новые формы поощрения сержантского и младшего офицерского
состава. Все ладилось, и только алчные люди с севера расстраивали планы
расширения.
Вторжение! Именно вторжением пахло в последние недели. Теперь
понятно, отчего в старину городили толстенные крепостные стены. Вторжение!
Страх чужого вмешательства корежит, лишает разума, толкает на
необдуманное. Ожидаемое вторжение мешало Фердуевой наслаждаться красотками
на сцене, прикидывать на себя их одеяния, разузнавать, нельзя ли
перекупить что из сногсшибательных костюмов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95