все б отменно, да напрягал пол в
предбаннике, уж и отциклевал, уж и стол с чайными чашками и самоваром сиял
в струганной белизне, а вот пол к субботе, когда нагрянет дружок
стародавний, Пачкун Пашенька, вкупе с важным должностным лицом их района,
не высохнет... или успеет? Почуваев отшвырнул лопатку, сбросил шланг,
исходивший ледяной водой, потопал в баню. Даже для девок простыни
заготовил особенные с монограммами и веселыми петушками по углам, и
льняные полотенца для лица прожарились на солнце в крепких прищепках, и
закусь имелась, да и Пашенька пустым не прикатит - все путем, а вот лак
вроде бы жидковат, плохо сохнет, потребуется не раз покрывать, а может,
три, а то и четыре захода, и каждый раз просушивай.
О бане Почуваев мечтал всю жизнь: в дальних офицерских странствиях, в
пыльных городах, на маршах, на громоподобных учениях, в мазаных зеленой
краской парткабинетах, на ковре перед распекающим начальством, везде и
всегда... и вот банька воспарила на его участке, а уж денег поклевала
прорву, если б не служба у Фердуевой, не поднять, а тут еще и сама дачка
сыпаться начала на глазах; теперь по фундаментальности, по объему
освоенных капитальных вложений баня превзошла дачный домик и продолжала
пожирать и пожирать то облицовку для бассейна, пусть и скромного, то
обстановку, то наличники резные, то коньки рубленные редкостно рукастым
столяром.
Теперь выходило не баня при дачке, а дачка при бане, а Почуваев
крутись при обеих избушках, и глотают же треклятые, как птенцы гусениц,
только кидай, не зевай.
"Волга" Почуваева с распахнутым багажником дремала под ежевичными
кустами; зажатые запасками, громоздились березовые веники, заготовленные в
загодя выбранной рощице в полутора десятках километров; веники, наделенные
особым запахом, подобающей жесткостью и хлесткостью, теряющие листья не
стремительно, а как раз потребно ходу огуливания чужой спинки.
И подвал не шел из головы: чудились возможности, площади-то
стадионные, сотни метров квадратных, государия, прикрытая от глаз
посторонних фундаментом, заглубленная под землю, числящаяся единственно
под попечением фердуевской шайки-лейки.
В планы бригадирши отставник не вникал, но давно уверился: не
промахнется хозяйка, нюх на деньги всепроникающий, и, если захлещет
водопадом, доля Почуваева скакнет, и тогда уж стоит проявить
настойчивость, вырвать дочь с внучкой из тьмутаракани, выписать в стольный
град и одаривать своекровных девок - что дочь, что внучку - прикидываясь,
что все, мол, из армейского пенсиона капает, хватает, если с умом тратить,
да и кто спросит, если и государство прикрывает ладошкой лицо, лишь бы не
узреть доходы граждан, бьющие по глазам, лень расковыривать да и
подступиться боязно...
Внучке купить рояль, именно, не пианино, всегда вожделел к королю
инструментов и восторгался поднятой крышкой, подпертой полированной
палкой, и звуки льются и утешают Почуваева за нелегкую жизнь, за скуку
упрятанных в лесах городков, за желчный мирок офицерских жен, даже
скрашивают запах изо рта - прах его дери! В звуках рояля, исторгнутых
пальчиками внучки, Почуваев предполагал отмокать, вымывать соли зла и
зависти и благоденствовать в окружении нежно привязаных близких.
Без деньжат не шибко привяжешь! Почуваев инспектировал бассейн;
протер тряпицей никелированные краны, поручни ступеней, ведущих в воду,
все чин чином, будто общенародный бассейн, оборудование привозное, марка
каэр - краденное - другим не разживешься.
Почуваев пузом плюхнулся на раскладушку, перевернулся на спину -
вокруг ростки тюльпанов - посетовал про себя, что не споро цветы прут из
земли, задерживаются, будто чуют: не даст Почуваев поцвести всласть,
срежет, и на рынок - из красоты дензнаки качать, а как же иначе? Чуть
тормозни, и баня рассыплется, и рояль растает, и дочь продолжит гнить и
тратить невосполнимые года с нелюбимым и за тридевять земель.
Мушки вскакивали на нос, на уши, бегали взапуски по лбу, и сну никак
не удавалось крепко заарканить отставника, только дремой охаживал бог
Гипноз разомлевшего в мечтаниях сменщика Васьки Помрежа.
Тень бесспорно мелькнула в коридоре и, похоже, скрылась в кухне.
Акулетта ухватила Леху за полу и потянула за собой, гвардия при шампурах и
ключах подустала - бессонная ночь, игра, абрау-дюрсо, скачки-ездки по
Москве из конца в конец...
От усталости Четыре валета утерял страх, покорился и тараном,
прикрывая собой Акулетту, распахнул дверь: кухонный стол пуст, на плите
пусто, ни чайника, ни кастрюли, ни сковород, на табуретке длинноносая
девка с рыжей челкой и жабьими губами, розовато-белыми, тянущимися от уха
до уха.
Акулетта признала соседку по площадке сразу. Та по глазам распознала
необходимость объяснений и выяснилось: произошла утечка газа, труба
лопнула или прохудилась - служили-то по полвека - пришлось пробраться с
соседней лоджии мужику, обвязанному по поясу страховочным канатом, и
открыть квартиру во избежании взрыва, соседка вызвалась охранять
собственность Акулетты, отчего-то убоявшись оставить только что
проветренную квартиру под опекой замков. Вдруг труба где еще подведет, и
снова прыгай с лоджии на лоджию.
Шампуры и ключи легли на стол. Соседка шмыгнула к себе с выражением
осуждения: знала, что Акулетта не святая, но чтоб среди ночи и четырех...
на широкую ногу поставлено дело. Как каждая дурнушка, утешала себя
хрустальной прозрачность своей морали, вовсе не допуская, что
профессионально непригодна для промысла знойного и муторного.
Акулетта вскипятила чайник, заварила кому что, кофе, чай, одному -
признался, что слишком возбудим, и так не спит - заправила кипяток
вареньем, уселась и наблюдала за мужиками, будто за диковинными зверями в
зоопарке, любила одна принимать огонь на себя; так уж устроен сильный пол,
хоть ночь-полночь, хоть выжаты суетой досуха, хоть пережили страх и
выказали себя трусами, а все ж в обществе женщины во всей своей красе
начинают - вольно ли, невольно? - хорохориться, распушать перья,
примериваться, - а вдруг? - И только что дружные, вмиг ощериваются,
поддевают один другого, пытаются выставить себя в самом выгодном свете, но
иногда, опомнившись, вновь играют в бескорыстных добряков, солидных и не
помышляющих ни о чем таком-эдаком.
После чаепития мужиков из дома изгнала, и каждый попытался тайно от
других выспросить телефон, а налетев на стенку молчания, всучил свои
координаты - все не москвичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
предбаннике, уж и отциклевал, уж и стол с чайными чашками и самоваром сиял
в струганной белизне, а вот пол к субботе, когда нагрянет дружок
стародавний, Пачкун Пашенька, вкупе с важным должностным лицом их района,
не высохнет... или успеет? Почуваев отшвырнул лопатку, сбросил шланг,
исходивший ледяной водой, потопал в баню. Даже для девок простыни
заготовил особенные с монограммами и веселыми петушками по углам, и
льняные полотенца для лица прожарились на солнце в крепких прищепках, и
закусь имелась, да и Пашенька пустым не прикатит - все путем, а вот лак
вроде бы жидковат, плохо сохнет, потребуется не раз покрывать, а может,
три, а то и четыре захода, и каждый раз просушивай.
О бане Почуваев мечтал всю жизнь: в дальних офицерских странствиях, в
пыльных городах, на маршах, на громоподобных учениях, в мазаных зеленой
краской парткабинетах, на ковре перед распекающим начальством, везде и
всегда... и вот банька воспарила на его участке, а уж денег поклевала
прорву, если б не служба у Фердуевой, не поднять, а тут еще и сама дачка
сыпаться начала на глазах; теперь по фундаментальности, по объему
освоенных капитальных вложений баня превзошла дачный домик и продолжала
пожирать и пожирать то облицовку для бассейна, пусть и скромного, то
обстановку, то наличники резные, то коньки рубленные редкостно рукастым
столяром.
Теперь выходило не баня при дачке, а дачка при бане, а Почуваев
крутись при обеих избушках, и глотают же треклятые, как птенцы гусениц,
только кидай, не зевай.
"Волга" Почуваева с распахнутым багажником дремала под ежевичными
кустами; зажатые запасками, громоздились березовые веники, заготовленные в
загодя выбранной рощице в полутора десятках километров; веники, наделенные
особым запахом, подобающей жесткостью и хлесткостью, теряющие листья не
стремительно, а как раз потребно ходу огуливания чужой спинки.
И подвал не шел из головы: чудились возможности, площади-то
стадионные, сотни метров квадратных, государия, прикрытая от глаз
посторонних фундаментом, заглубленная под землю, числящаяся единственно
под попечением фердуевской шайки-лейки.
В планы бригадирши отставник не вникал, но давно уверился: не
промахнется хозяйка, нюх на деньги всепроникающий, и, если захлещет
водопадом, доля Почуваева скакнет, и тогда уж стоит проявить
настойчивость, вырвать дочь с внучкой из тьмутаракани, выписать в стольный
град и одаривать своекровных девок - что дочь, что внучку - прикидываясь,
что все, мол, из армейского пенсиона капает, хватает, если с умом тратить,
да и кто спросит, если и государство прикрывает ладошкой лицо, лишь бы не
узреть доходы граждан, бьющие по глазам, лень расковыривать да и
подступиться боязно...
Внучке купить рояль, именно, не пианино, всегда вожделел к королю
инструментов и восторгался поднятой крышкой, подпертой полированной
палкой, и звуки льются и утешают Почуваева за нелегкую жизнь, за скуку
упрятанных в лесах городков, за желчный мирок офицерских жен, даже
скрашивают запах изо рта - прах его дери! В звуках рояля, исторгнутых
пальчиками внучки, Почуваев предполагал отмокать, вымывать соли зла и
зависти и благоденствовать в окружении нежно привязаных близких.
Без деньжат не шибко привяжешь! Почуваев инспектировал бассейн;
протер тряпицей никелированные краны, поручни ступеней, ведущих в воду,
все чин чином, будто общенародный бассейн, оборудование привозное, марка
каэр - краденное - другим не разживешься.
Почуваев пузом плюхнулся на раскладушку, перевернулся на спину -
вокруг ростки тюльпанов - посетовал про себя, что не споро цветы прут из
земли, задерживаются, будто чуют: не даст Почуваев поцвести всласть,
срежет, и на рынок - из красоты дензнаки качать, а как же иначе? Чуть
тормозни, и баня рассыплется, и рояль растает, и дочь продолжит гнить и
тратить невосполнимые года с нелюбимым и за тридевять земель.
Мушки вскакивали на нос, на уши, бегали взапуски по лбу, и сну никак
не удавалось крепко заарканить отставника, только дремой охаживал бог
Гипноз разомлевшего в мечтаниях сменщика Васьки Помрежа.
Тень бесспорно мелькнула в коридоре и, похоже, скрылась в кухне.
Акулетта ухватила Леху за полу и потянула за собой, гвардия при шампурах и
ключах подустала - бессонная ночь, игра, абрау-дюрсо, скачки-ездки по
Москве из конца в конец...
От усталости Четыре валета утерял страх, покорился и тараном,
прикрывая собой Акулетту, распахнул дверь: кухонный стол пуст, на плите
пусто, ни чайника, ни кастрюли, ни сковород, на табуретке длинноносая
девка с рыжей челкой и жабьими губами, розовато-белыми, тянущимися от уха
до уха.
Акулетта признала соседку по площадке сразу. Та по глазам распознала
необходимость объяснений и выяснилось: произошла утечка газа, труба
лопнула или прохудилась - служили-то по полвека - пришлось пробраться с
соседней лоджии мужику, обвязанному по поясу страховочным канатом, и
открыть квартиру во избежании взрыва, соседка вызвалась охранять
собственность Акулетты, отчего-то убоявшись оставить только что
проветренную квартиру под опекой замков. Вдруг труба где еще подведет, и
снова прыгай с лоджии на лоджию.
Шампуры и ключи легли на стол. Соседка шмыгнула к себе с выражением
осуждения: знала, что Акулетта не святая, но чтоб среди ночи и четырех...
на широкую ногу поставлено дело. Как каждая дурнушка, утешала себя
хрустальной прозрачность своей морали, вовсе не допуская, что
профессионально непригодна для промысла знойного и муторного.
Акулетта вскипятила чайник, заварила кому что, кофе, чай, одному -
признался, что слишком возбудим, и так не спит - заправила кипяток
вареньем, уселась и наблюдала за мужиками, будто за диковинными зверями в
зоопарке, любила одна принимать огонь на себя; так уж устроен сильный пол,
хоть ночь-полночь, хоть выжаты суетой досуха, хоть пережили страх и
выказали себя трусами, а все ж в обществе женщины во всей своей красе
начинают - вольно ли, невольно? - хорохориться, распушать перья,
примериваться, - а вдруг? - И только что дружные, вмиг ощериваются,
поддевают один другого, пытаются выставить себя в самом выгодном свете, но
иногда, опомнившись, вновь играют в бескорыстных добряков, солидных и не
помышляющих ни о чем таком-эдаком.
После чаепития мужиков из дома изгнала, и каждый попытался тайно от
других выспросить телефон, а налетев на стенку молчания, всучил свои
координаты - все не москвичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95