Если перевести эту трагедию с насекомого на человеческий,
если возможен такой перевод, то, скорее всего, это выглядело так:
Оса, ошпаренная "Примой", тут же прекращает свою суету в гнезде. Этим
коротким замыканием она выбита из своего рабочего цикла, выключена, словно
реле огромного автомата. На пять секунд оставшейся жизни ей дано каким-то
чудом (человеческое допущение) индивидуальное сознание, отъятое от
сознания роя. Оса в эти пять секунд понимает себя как существо, как
отдельную особь, обреченную сейчас погибнуть возле непостижимой (теперь)
развалины гнезда, рядом с другими, совершенно чужими ей осами. "Что это
было? Зачем это было?" - вот такие вопросы пронеслись бы в ее гаснущем
сознании, в человеческой транскрипции всеобщего бедствия, наверное, как-то
доступной даже осе...
Я поставил опустевший баллончик и направился к открытой двери в
фронтоне, к сияющему проему, в сторону океана, слегка покачивая крыльями.
ПИСЬМО
Нина, пишу тебе наспех, выпала лишь одна (несколько слов
неразборчиво). Возможно, ты не поверишь мне, но это сейчас не так уж и
важно. Сразу о деле.
Помнишь, года два назад над нашей околицей появлялась в сумерки та
светящаяся чечевица; поначалу все очень взволновались, а потом привыкли и
не обращали внимания. С нашего балкона хорошо было видно. У нас тогда шли
нелады, скандалы, словом, не до того. Однажды ночью лежал я без сна и все
смотрел на эту штуку. Подумалось: ежели они такие всемогущие, чего б им
стоило уладить все наши с тобой дела - и квартиру, и любовь, и заработки,
словом все. А уж я б им...
(Целый абзац жирно, неприглядно замазан)... словом, когда это
выяснилось, предпринять что-то было уже невозможно. Я оказался полностью в
их власти, в этих подземельях, которым вроде и конца-краю нет. Это не в
иных мирах, это по сути рядом с тобой, но - недостижимо, и все время
страшное ощущение полной потери себя. Фатальный вздор - представлять их
посланцами издалека, это обычные бесы, они просто регулярно меняют
приманку и облик. Но не это главное - Ниночка, тот, кто живет с тобою
теперь, это вовсе не я, знай! Это изделие, кукла, Буратино с
тремя-четырьмя датчиками, он еле умеет говорить, да и на меня не очень-то
смахивает, но им сходство и не важно, они заряжают внушением, и тебе, за
исключением очень уж грубых несуразиц, все кажется нормальным. Нинок, я
пропал окончательно, но ты еще можешь выбраться.
Эта иллюзия, нынешнее верование в "серебристых людей" из пространства
оборачивается уже теперь многими жертвами; расскажи об этом, где надо,
подключи контрразведку. Здесь много тех, что числятся пропавшими без
вести.
Этого Буратино можно уничтожить, нужно только (несколько строк
зачеркнуто) и тогда все станет на место. Тогда - но это почти несбыточно,
- может быть, ты вызволишь и меня. Главное, пока не позволяй ему
(зачеркнуто), не подписывай ничего в его присутствии, не смотри в глаза -
они читают по взгляду, не эта кукла, конечно, а те, кто пользуется им, как
биноклем; на него действуют, как это ни смешно, лишь заклятья, те, что я
перечислил.
Нина, про... (тут письмо обрывается на полуслове, внизу страницы
длинный росчерк, будто писавшего куда-то вдруг поволокли).
ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ
Столетье назад - теперь это видно - тогдашний широкий всеохватный
гуманизм напитан был крепчайшей убежденностью, что мировой вектор событий
несомненно к лучшему, "из мрака" - так тогдашние прогрессисты обзывали
свою чудесную пору. И огромный хрустальный массив той убежденности лишь
нынче, похоже, осел, растрескался, обратился в стеклянный бой. Но жить без
такой вот эпохальной веры в лучшее - это ведь вовсе уподобиться хряку, что
сегодня повизгивает, жрет, плодится, а завтра, глядишь, его уже потрошат
на заднем дворе. И все же этой славной людской традиции, блистательной
перспективе вдали, по всему видать окончательно пришел конец. А потому и
биологическая природа наша, чувствительная к таким вещам как сейсмограф,
меняется на глазах.
Как водится, плебс первый нутром ощутил перемену, и случаи
четвероногого хождения, всего лишь пяток лет назад бывшие сенсацией,
теперь никого особо не удивляют. А массовая регистрация лекарями (их,
правда, теперь по-старинке именуют ведунами), случаев атавизма? Не далее
как позавчера встретился нам в подземном переходе экземпляр -
дымчато-серый, волчьей масти юноша, что куда-то мчался, держа в зубах (!)
дамскую сумочку. Да, именно волосатость - вот первое, что бросается в
глаза, волосатость и - следствие - отказ от одежды. Еще симптом: женский
бюст (у молодежи это особенно заметно), явно смещается книзу, ближе, так
сказать, к коровьему варианту, а верхние два ряда желез остаются
недоразвитыми. Посему новое поколение так потешается над классическими,
еще кое-где уцелевшими мраморными торсами, потешается на свой лад,
усевшись в кружок прямо на грязный пол возле монумента, закатив глаза и
раскачиваясь на седалищах, хохочут они - но это уже не совсем людской
хохот, скорее какой-то визгливый кашель - до тех пор, пока заводила стаи
не вспрыгнет на плечи злосчастной Венере и серией ужимок не доведет своих
приятелей до окончательного изнеможения.
Почему мы ходим по улицам с дробовиками? Ведь патроны к ним давно уже
вышли, и в обыденной жизни гораздо сподручнее стальной прут, или
монтировка? Тут сказывается, на мой взгляд, возрождающееся мистическое
отношение к огнестрельному оружию, из тусклого родового воспоминания об
огненной смертоносной трубке, их опасаются чем дальше, тем больше, помимо
всякой логики. Не понятно также, как ориентируются враждующие стаи в
потасовках, как они различают друг друга - по масти? По запаху?
Что впечатляет по сравнению с недавним, так это молчаливость нынешней
жизни.
Вопли и крик - лишь в момент крайнего возбуждения, драки, насилия, в
прочее же время мои соплеменники (могу ли с полным правом теперь их так
называть?) быстро и безгласно снуют по своим делам, обмениваясь друг с
другом знаками угрозы, или приязни, в зависимости от характера встречи. То
там, то здесь возникает внезапно людское скопление, куча, короткий визг -
и, подойдя туда (с дробовиком, разумеется), находишь на опустевшей
площадке затоптанное тело, или же изнасилованную, с воющим плачем
собирающую разбросанные манатки.
Кое-кто думает, что нынешний образ жизни - дело преходящее, голод,
эпидемии, нашествие дальних врагов вскорости вынудит к нормализации,
хочешь того или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
если возможен такой перевод, то, скорее всего, это выглядело так:
Оса, ошпаренная "Примой", тут же прекращает свою суету в гнезде. Этим
коротким замыканием она выбита из своего рабочего цикла, выключена, словно
реле огромного автомата. На пять секунд оставшейся жизни ей дано каким-то
чудом (человеческое допущение) индивидуальное сознание, отъятое от
сознания роя. Оса в эти пять секунд понимает себя как существо, как
отдельную особь, обреченную сейчас погибнуть возле непостижимой (теперь)
развалины гнезда, рядом с другими, совершенно чужими ей осами. "Что это
было? Зачем это было?" - вот такие вопросы пронеслись бы в ее гаснущем
сознании, в человеческой транскрипции всеобщего бедствия, наверное, как-то
доступной даже осе...
Я поставил опустевший баллончик и направился к открытой двери в
фронтоне, к сияющему проему, в сторону океана, слегка покачивая крыльями.
ПИСЬМО
Нина, пишу тебе наспех, выпала лишь одна (несколько слов
неразборчиво). Возможно, ты не поверишь мне, но это сейчас не так уж и
важно. Сразу о деле.
Помнишь, года два назад над нашей околицей появлялась в сумерки та
светящаяся чечевица; поначалу все очень взволновались, а потом привыкли и
не обращали внимания. С нашего балкона хорошо было видно. У нас тогда шли
нелады, скандалы, словом, не до того. Однажды ночью лежал я без сна и все
смотрел на эту штуку. Подумалось: ежели они такие всемогущие, чего б им
стоило уладить все наши с тобой дела - и квартиру, и любовь, и заработки,
словом все. А уж я б им...
(Целый абзац жирно, неприглядно замазан)... словом, когда это
выяснилось, предпринять что-то было уже невозможно. Я оказался полностью в
их власти, в этих подземельях, которым вроде и конца-краю нет. Это не в
иных мирах, это по сути рядом с тобой, но - недостижимо, и все время
страшное ощущение полной потери себя. Фатальный вздор - представлять их
посланцами издалека, это обычные бесы, они просто регулярно меняют
приманку и облик. Но не это главное - Ниночка, тот, кто живет с тобою
теперь, это вовсе не я, знай! Это изделие, кукла, Буратино с
тремя-четырьмя датчиками, он еле умеет говорить, да и на меня не очень-то
смахивает, но им сходство и не важно, они заряжают внушением, и тебе, за
исключением очень уж грубых несуразиц, все кажется нормальным. Нинок, я
пропал окончательно, но ты еще можешь выбраться.
Эта иллюзия, нынешнее верование в "серебристых людей" из пространства
оборачивается уже теперь многими жертвами; расскажи об этом, где надо,
подключи контрразведку. Здесь много тех, что числятся пропавшими без
вести.
Этого Буратино можно уничтожить, нужно только (несколько строк
зачеркнуто) и тогда все станет на место. Тогда - но это почти несбыточно,
- может быть, ты вызволишь и меня. Главное, пока не позволяй ему
(зачеркнуто), не подписывай ничего в его присутствии, не смотри в глаза -
они читают по взгляду, не эта кукла, конечно, а те, кто пользуется им, как
биноклем; на него действуют, как это ни смешно, лишь заклятья, те, что я
перечислил.
Нина, про... (тут письмо обрывается на полуслове, внизу страницы
длинный росчерк, будто писавшего куда-то вдруг поволокли).
ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ
Столетье назад - теперь это видно - тогдашний широкий всеохватный
гуманизм напитан был крепчайшей убежденностью, что мировой вектор событий
несомненно к лучшему, "из мрака" - так тогдашние прогрессисты обзывали
свою чудесную пору. И огромный хрустальный массив той убежденности лишь
нынче, похоже, осел, растрескался, обратился в стеклянный бой. Но жить без
такой вот эпохальной веры в лучшее - это ведь вовсе уподобиться хряку, что
сегодня повизгивает, жрет, плодится, а завтра, глядишь, его уже потрошат
на заднем дворе. И все же этой славной людской традиции, блистательной
перспективе вдали, по всему видать окончательно пришел конец. А потому и
биологическая природа наша, чувствительная к таким вещам как сейсмограф,
меняется на глазах.
Как водится, плебс первый нутром ощутил перемену, и случаи
четвероногого хождения, всего лишь пяток лет назад бывшие сенсацией,
теперь никого особо не удивляют. А массовая регистрация лекарями (их,
правда, теперь по-старинке именуют ведунами), случаев атавизма? Не далее
как позавчера встретился нам в подземном переходе экземпляр -
дымчато-серый, волчьей масти юноша, что куда-то мчался, держа в зубах (!)
дамскую сумочку. Да, именно волосатость - вот первое, что бросается в
глаза, волосатость и - следствие - отказ от одежды. Еще симптом: женский
бюст (у молодежи это особенно заметно), явно смещается книзу, ближе, так
сказать, к коровьему варианту, а верхние два ряда желез остаются
недоразвитыми. Посему новое поколение так потешается над классическими,
еще кое-где уцелевшими мраморными торсами, потешается на свой лад,
усевшись в кружок прямо на грязный пол возле монумента, закатив глаза и
раскачиваясь на седалищах, хохочут они - но это уже не совсем людской
хохот, скорее какой-то визгливый кашель - до тех пор, пока заводила стаи
не вспрыгнет на плечи злосчастной Венере и серией ужимок не доведет своих
приятелей до окончательного изнеможения.
Почему мы ходим по улицам с дробовиками? Ведь патроны к ним давно уже
вышли, и в обыденной жизни гораздо сподручнее стальной прут, или
монтировка? Тут сказывается, на мой взгляд, возрождающееся мистическое
отношение к огнестрельному оружию, из тусклого родового воспоминания об
огненной смертоносной трубке, их опасаются чем дальше, тем больше, помимо
всякой логики. Не понятно также, как ориентируются враждующие стаи в
потасовках, как они различают друг друга - по масти? По запаху?
Что впечатляет по сравнению с недавним, так это молчаливость нынешней
жизни.
Вопли и крик - лишь в момент крайнего возбуждения, драки, насилия, в
прочее же время мои соплеменники (могу ли с полным правом теперь их так
называть?) быстро и безгласно снуют по своим делам, обмениваясь друг с
другом знаками угрозы, или приязни, в зависимости от характера встречи. То
там, то здесь возникает внезапно людское скопление, куча, короткий визг -
и, подойдя туда (с дробовиком, разумеется), находишь на опустевшей
площадке затоптанное тело, или же изнасилованную, с воющим плачем
собирающую разбросанные манатки.
Кое-кто думает, что нынешний образ жизни - дело преходящее, голод,
эпидемии, нашествие дальних врагов вскорости вынудит к нормализации,
хочешь того или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46