В результате у него развилось какое-то непонятное заболевание, или дисфункция внутренних органов, или разладилась эндокринная система. Но чисто психологическая причина его состояния также вероятна, и ее…
– Вероятно все что угодно, доктор, – нетерпеливо прервал Конвея О'Мара. – Давайте поконкретнее. Что вы намерены делать с вашим другом и чего именно вы хотите от меня?
– Две вещи, – ответил Конвей. – Во-первых, хочу попросить вас, чтобы вы лично оценили состояние Приликлы…
– Вы отлично знаете, что я это и так сделаю, – буркнул О'Мара.
– …А во-вторых, я прошу вас записать мне мнемограмму ГНЛО, – закончил Конвей, – чтобы я смог подтвердить или опровергнуть органическую причину заболевания Приликлы.
О'Мара ответил не сразу. Лицо его осталось столь же бесстрастным, как глыба базальта, а вот во взгляде все-таки проскользнула озабоченность.
– Вам уже случалось получать записи мнемограмм, и вы знаете, каковы могут быть последствия. Но мнемограмма ГНЛО… особенная. Получив ее, вы будете себя чувствовать, как жутко несчастный цинрусскиец. Вы не диагност, Конвей, – по крайней мере пока вы не диагност. Вам лучше подумать.
Конвей по собственному опыту знал, что мнемограммы представляли собой странную смесь невыразимой благодати и неизбежного зла. Навыки в области межвидовой хирургии приходили по мере обучения, практики и опыта, и все же ни одно существо не смогло удержать в своем мозгу огромный объем сведений по физиологии, необходимых для лечения такого многообразного контингента пациентов, коими был битком набит Главный Госпиталь Двенадцатого Сектора. Средством решения этой важнейшей проблемы в свое время стали мнемограммы, являвшиеся записями излучения мозга медицинских светил, принадлежащих к самым разным видам, и содержали все их познания в области медицины. Чаще всего мнемограммы записывались на короткое время. Если, например, врачу-землянину нужно было лечить пациента-кельгианина, он получал кельгианскую мнемограмму до окончания курса лечения, после чего мнемограмма стиралась. Однако время, в течение которого медик являлся носителем мнемограммы, становилось для него далеко не самым приятным.
И утешали себя врачи, временные носители мнемограмм, только тем, что им живется все-таки легче, чем диагностам.
Диагносты находились на вершине медицинской иерархии госпиталя. Только они, существа, доказавшие свою невероятную психологическую стабильность, могли одновременно носить в своем сознании до десятка мнемограмм. Именно диагносты, чьи умы были переполнены знаниями, проводили первые исследования в области ксенологической медицины, именно они занимались диагностикой и лечением заболеваний и травм у пациентов, принадлежащих к впервые обнаруженным видам. В госпитале ходила поговорка (по слухам, ее автором был не кто иной, как сам О'Мара): «Всякий, кому хватило ума податься в диагносты, – безумец».
Дело в том, что при записи мнемограммы реципиенту передавались не только познания донора в области физиологии, а и его память, его личные качества. В итоге диагност как бы добровольно прививал себе форму множественной шизофрении. Его разум населяли сознания существ, самая система логики которых порой была для диагноста дикой. Кроме того, медицинские гении самых разных планет в большинстве своем были существами с препротивным характером – несдержанными, агрессивными.
Конвей понимал, что подобное ему не грозит в случае с цинрусскийской мнемограммой. Сородичи Приликлы были существами, приятными во всех отношениях – стеснительными, дружелюбными, симпатичными.
– Я уже подумал, – сказал Конвей.
О'Мара кивнул и проговорил в микрофон настольного коммуникатора:
– Каррингтон? Старшему врачу Конвею необходимо записать мнемограмму ГНЛО, после которой следует обязательно ввести успокоительное средство на один час. Я буду на сто шестьдесят третьем уровне, в отделении интенсивной терапии, – он неожиданно глянул на Конвея и усмехнулся, – где постараюсь не говорить медикам, что им надо делать.
Конвей очнулся и увидел над собой лицо, похожее на розовый надувной шарик. У него сразу возникло инстинктивное желание поскорее уползти вверх по стене, чтобы на него, не дай Бог, не рухнуло массивное тело, которому принадлежало это лицо. Затем произошло мысленное смещение перспективы – черты лица, нависшего над Конвеем, отразили озабоченность, стройное тело землянина в зеленой форме офицера Корпуса Мониторов выпрямилось.
Лейтенант Каррингтон, один из ассистентов О'Мары, сказал:
– Не волнуйтесь, доктор. Медленно сядьте, затем встаньте. Сосредоточьтесь, поставьте на пол ваши две ноги и не переживайте из-за того, что их у вас не шесть, как у цинрусскийца.
До сто шестьдесят третьего уровня Конвей добирался довольно долго. Он то и дело шарахался в сторону даже от существ, которые были гораздо меньше него, потому что цинрусскийский компонент его сознания полагал, что они большие и опасные.
У Мерчисон он узнал, что О'Мара – в палате у Приликлы и что до этого он заглянул в операционную, чтобы поговорить с Торннастором и Эдальнетом об основах физиологии и вероятном влиянии окружающей среды на пациента ЭГКЛ, но Тралтан и мельфианин были слишком заняты и с О'Марой говорить не стали.
Не стали они говорить и с Конвеем, и он понял почему. Операция стала неотложной, и трудно было сказать, сколько времени было отпущено хирургам.
Мерчисон в промежутках между громоподобными распоряжениями Торннастора негромко рассказывала Конвею о том, как проходила операция. Оказалось, что, когда час назад из головного мозга пациента были удалены осколки раковины, его состояние вдруг резко ухудшилось. Это ухудшение заметил Приликла, который непосредственно в операции не участвовал в связи с плохим самочувствием, но продолжал принимать участие в судьбе пациента как врач-эмпат. Воспользовавшись своим служебным положением, Приликла отправил дежурную сестру из своей палаты в операционную, дабы она рассказала хирургам о его ощущениях, и настойчиво порекомендовал им транслировать ход операции на монитор в его палате, чтобы он имел возможность ассистировать.
Причиной ухудшения состояния больного стало кровотечение из нескольких крупных сосудов, открывшееся после удаления из головного мозга обломков раковины. Оба хирурга согласились на предложение Приликлы, поскольку без эмпатического мониторинга уровня сознания пациента они не смогли бы определить, как сказывается их тонкая, опасная и спешная работа на его состоянии – положительно, отрицательно или никак.
– Прогноз? – еле слышно спросил Конвей. Но прежде чем Мерчисон успела ответить, стебелек одного из глаз Торннастора вывернулся назад, и диагност воззрился на Конвея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Вероятно все что угодно, доктор, – нетерпеливо прервал Конвея О'Мара. – Давайте поконкретнее. Что вы намерены делать с вашим другом и чего именно вы хотите от меня?
– Две вещи, – ответил Конвей. – Во-первых, хочу попросить вас, чтобы вы лично оценили состояние Приликлы…
– Вы отлично знаете, что я это и так сделаю, – буркнул О'Мара.
– …А во-вторых, я прошу вас записать мне мнемограмму ГНЛО, – закончил Конвей, – чтобы я смог подтвердить или опровергнуть органическую причину заболевания Приликлы.
О'Мара ответил не сразу. Лицо его осталось столь же бесстрастным, как глыба базальта, а вот во взгляде все-таки проскользнула озабоченность.
– Вам уже случалось получать записи мнемограмм, и вы знаете, каковы могут быть последствия. Но мнемограмма ГНЛО… особенная. Получив ее, вы будете себя чувствовать, как жутко несчастный цинрусскиец. Вы не диагност, Конвей, – по крайней мере пока вы не диагност. Вам лучше подумать.
Конвей по собственному опыту знал, что мнемограммы представляли собой странную смесь невыразимой благодати и неизбежного зла. Навыки в области межвидовой хирургии приходили по мере обучения, практики и опыта, и все же ни одно существо не смогло удержать в своем мозгу огромный объем сведений по физиологии, необходимых для лечения такого многообразного контингента пациентов, коими был битком набит Главный Госпиталь Двенадцатого Сектора. Средством решения этой важнейшей проблемы в свое время стали мнемограммы, являвшиеся записями излучения мозга медицинских светил, принадлежащих к самым разным видам, и содержали все их познания в области медицины. Чаще всего мнемограммы записывались на короткое время. Если, например, врачу-землянину нужно было лечить пациента-кельгианина, он получал кельгианскую мнемограмму до окончания курса лечения, после чего мнемограмма стиралась. Однако время, в течение которого медик являлся носителем мнемограммы, становилось для него далеко не самым приятным.
И утешали себя врачи, временные носители мнемограмм, только тем, что им живется все-таки легче, чем диагностам.
Диагносты находились на вершине медицинской иерархии госпиталя. Только они, существа, доказавшие свою невероятную психологическую стабильность, могли одновременно носить в своем сознании до десятка мнемограмм. Именно диагносты, чьи умы были переполнены знаниями, проводили первые исследования в области ксенологической медицины, именно они занимались диагностикой и лечением заболеваний и травм у пациентов, принадлежащих к впервые обнаруженным видам. В госпитале ходила поговорка (по слухам, ее автором был не кто иной, как сам О'Мара): «Всякий, кому хватило ума податься в диагносты, – безумец».
Дело в том, что при записи мнемограммы реципиенту передавались не только познания донора в области физиологии, а и его память, его личные качества. В итоге диагност как бы добровольно прививал себе форму множественной шизофрении. Его разум населяли сознания существ, самая система логики которых порой была для диагноста дикой. Кроме того, медицинские гении самых разных планет в большинстве своем были существами с препротивным характером – несдержанными, агрессивными.
Конвей понимал, что подобное ему не грозит в случае с цинрусскийской мнемограммой. Сородичи Приликлы были существами, приятными во всех отношениях – стеснительными, дружелюбными, симпатичными.
– Я уже подумал, – сказал Конвей.
О'Мара кивнул и проговорил в микрофон настольного коммуникатора:
– Каррингтон? Старшему врачу Конвею необходимо записать мнемограмму ГНЛО, после которой следует обязательно ввести успокоительное средство на один час. Я буду на сто шестьдесят третьем уровне, в отделении интенсивной терапии, – он неожиданно глянул на Конвея и усмехнулся, – где постараюсь не говорить медикам, что им надо делать.
Конвей очнулся и увидел над собой лицо, похожее на розовый надувной шарик. У него сразу возникло инстинктивное желание поскорее уползти вверх по стене, чтобы на него, не дай Бог, не рухнуло массивное тело, которому принадлежало это лицо. Затем произошло мысленное смещение перспективы – черты лица, нависшего над Конвеем, отразили озабоченность, стройное тело землянина в зеленой форме офицера Корпуса Мониторов выпрямилось.
Лейтенант Каррингтон, один из ассистентов О'Мары, сказал:
– Не волнуйтесь, доктор. Медленно сядьте, затем встаньте. Сосредоточьтесь, поставьте на пол ваши две ноги и не переживайте из-за того, что их у вас не шесть, как у цинрусскийца.
До сто шестьдесят третьего уровня Конвей добирался довольно долго. Он то и дело шарахался в сторону даже от существ, которые были гораздо меньше него, потому что цинрусскийский компонент его сознания полагал, что они большие и опасные.
У Мерчисон он узнал, что О'Мара – в палате у Приликлы и что до этого он заглянул в операционную, чтобы поговорить с Торннастором и Эдальнетом об основах физиологии и вероятном влиянии окружающей среды на пациента ЭГКЛ, но Тралтан и мельфианин были слишком заняты и с О'Марой говорить не стали.
Не стали они говорить и с Конвеем, и он понял почему. Операция стала неотложной, и трудно было сказать, сколько времени было отпущено хирургам.
Мерчисон в промежутках между громоподобными распоряжениями Торннастора негромко рассказывала Конвею о том, как проходила операция. Оказалось, что, когда час назад из головного мозга пациента были удалены осколки раковины, его состояние вдруг резко ухудшилось. Это ухудшение заметил Приликла, который непосредственно в операции не участвовал в связи с плохим самочувствием, но продолжал принимать участие в судьбе пациента как врач-эмпат. Воспользовавшись своим служебным положением, Приликла отправил дежурную сестру из своей палаты в операционную, дабы она рассказала хирургам о его ощущениях, и настойчиво порекомендовал им транслировать ход операции на монитор в его палате, чтобы он имел возможность ассистировать.
Причиной ухудшения состояния больного стало кровотечение из нескольких крупных сосудов, открывшееся после удаления из головного мозга обломков раковины. Оба хирурга согласились на предложение Приликлы, поскольку без эмпатического мониторинга уровня сознания пациента они не смогли бы определить, как сказывается их тонкая, опасная и спешная работа на его состоянии – положительно, отрицательно или никак.
– Прогноз? – еле слышно спросил Конвей. Но прежде чем Мерчисон успела ответить, стебелек одного из глаз Торннастора вывернулся назад, и диагност воззрился на Конвея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73