В остальном же они, по-видимому, не искали общения друг с другом и мало бывали вместе. Если существовал между ними союз, то он носил характер молчаливого взаимного понимания, проявляясь в действиях и не нуждаясь в словах. Но, пораздумав, я припомнил, что раза два подмечал, как они подают друг другу какие-то знаки, которые я истолковал тогда как некий намек на выполнение Дианой каких-либо религиозных обрядов: я знал, как искусно католическое духовенство в любое время, в любой час поддерживает свое влияние на умы своих последователей. Теперь же я склонен был приписать этому тайному общению более глубокий и таинственный смысл. Не встречается ли священник с мисс Вернон наедине в библиотеке? — вот вопрос, занимавший мои мысли. А если да, то с какой целью? И почему Диана так доверчиво сближается с другом коварного Рэшли?
Эти трудные вопросы тревожили мой ум — и тем упорней, что я не находил им разрешения. Я уже и раньше подозревал, что дружба моя с Дианой Вернон была совсем не так бескорыстна, как требовало благоразумие. Я ловил себя на вспышках ревности к грубияну Торнклифу, замечал за собой, что на его глупые попытки раздразнить меня поддаюсь сильней, чем позволяли осторожность и чувство собственного достоинства. А теперь я зорко и беспокойно присматривался к поведению мисс Вернон, тщетно пытаясь объяснить себе самому свой живой интерес праздным любопытством. Все это, как поведение Бенедикта, с утра начинавшего чистить шляпу, было признаком того, что нежную молодость посетила любовь. И так как мой рассудок все еще отказывался признать, что я повинен в столь неразумной страсти, он стал похож на тех невежественных проводников, которые заводят путешественника неведомо куда, а потом упрямо твердят, что ни в коем случае не могли сбиться с дороги.
ГЛАВА XVI
Было около полудня, когда однажды, направившись к своей лодке, я с изумлением увидел на берегу след босой человеческой ступни, явственно отпечатавшейся на песке.
«Робинзон Крузо»
Подстрекаемый любопытством и ревностью, которые разжигала необычность положения мисс Вернон, я стал следить за ее лицом, за ее поведением так неотступно, что, несмотря на все мои старания это скрыть, мне не удавалось обмануть ее проницательность. Сознание, что я за нею наблюдаю, или, точнее говоря, слежу за ней, очевидно, смущало Диану, тяготило и раздражало. Временами казалось, что она ищет удобного случая отплатить мне за такой образ действий, который не могла не считать оскорбительным, если вспомнить, как откровенно предупредила она меня об окружавших ее опасностях. Иногда же она, казалось, готова была обрушиться на меня с упреками. Но у нее недоставало храбрости — или, может быть, иное чувство мешало ей потребовать прямого eclaircissement note 51 е недовольство улетучивалось, найдя исход в остроумной шутке, и упреки замирали на ее губах. Странные создались между нами отношения: по взаимной склонности мы большую часть времени проводили в тесном общении друг с другом, но скрывали наши чувства, и поступки одного вызывали в другом ревность и обиду. Между нами установилась близость, но не было доверия: с одной стороны — любовь без надежды и цели и любопытство без всякого разумного основания, с другой — замешательство и сомнение, а порой и досада. Все же, думается мне, тревога этих страстей, тысячью мелочей раздражающих и волнующих, постоянно побуждая меня и мисс Вернон думать друг о друге, в общем (такова природа сердца человеческого! ) укрепляла и усиливала взаимную нашу привязанность. Но хотя в своем тщеславии я быстро открыл, что мое присутствие в замке усиливало отвращение Дианы к монастырю, я все же никак не мог поверить в эту любовь, смирившуюся, видно, перед властью необычной судьбы. Обладая вполне сложившимся характером, решительным и твердым, мисс Вернон не позволяла своему чувству ко мне взять верх над благоразумием и над сознанием долга; и доказательство тому она дала мне в одном разговоре, происшедшем между нами в ту пору.
Мы сидели вдвоем в библиотеке. Мисс Вернон перелистывала принадлежавший мне экземпляр «Orlando Furioso» и выронила заложенный в книгу исписанный листок. Я нагнулся поднять его, но она оказалась проворней.
— Стихи, — сказала она, взглянув на листок, и, развернув, подняла на меня глаза, как будто ждала ответа. — Разрешается прочесть? .. Нет, нет, раз вы краснеете и запинаетесь, я должна перешагнуть через вашу скромность и считать, что позволение дано.
— Это не стоит вашего внимания — набросок перевода. Дорогая моя мисс Вернон, приговор окажется слишком суров, если вы, так хорошо знающая подлинник, будете судьей.
— Добрый друг, — ответила Диана, — мой вам совет: не надевайте на крючок удочки слишком большую дозу самоумаления. Десять шансов против одного, что на такую приманку вы не выудите ни одного комплимента. Вы знаете, я принадлежу к непопулярному племени правдивцев и самому Аполлону не стала бы льстить насчет его лиры.
И она начала читать первую строфу, звучавшую приблизительно так:
Пою любовь, и подвиги, и лавры
Бесстрашных рыцарей, прекрасных дам.
И времена, когда пустились мавры
По взбаламученным морским волнам
Из Африки к французским берегам
За юным Аграмантом; смуглолицый,
Во гневе яр и в замыслах упрям,
На Карла он задумал ополчиться
И за Трояна смерть с него взыскать сторицей
И о Роланде расскажу отважном,
Чего о нем ни легкий стих не знал,
Ни проза строгая как он однажды,
Кого весь мир премудрым почитал,
Как от любви он разум потерял
И стал неистовым…
— Тут у вас много, — сказала она, пробежав глазами по листку и прервав сладчайшие звуки, какими может упиваться ухо смертного: звуки стихов молодого поэта, произносимых самыми для него дорогими устами.
— Да, слишком много, чтобы этим занимать ваше внимание, мисс Вернон, — ответил я с обидой и взял листок из ее руки, легко его уступившей. — Но все же, — продолжал я, — сосланный в одиночество этого дальнего края, я чувствовал порой, что лучшим развлечением будет для меня продолжать — просто ради собственного удовольствия, как вы, конечно, понимаете, — перевод пленительного поэта, начатый мною несколько месяцев тому назад, когда я жил на берегах Гаронны.
— Вопрос только в одном, — сказала серьезно Диана, — разве не могли вы потратить время более плодотворно?
— Вы имеете в виду самостоятельное творчество? — сказал я, весьма польщенный. — По правде говоря, мой талант склоняется скорее к подбору слов и рифм, а не к изобретению замыслов, и потому я с радостью принимаю мысли, которые мне предлагает в готовом виде Ариосто. Однако, мисс Вернон, вы мне даете такое поощрение…
— Извините, Фрэнк, поощрения я вам не даю, вы его сами берете. Я имела в виду не самостоятельное творчество и не переводы, так как думаю, что вы могли потратить свободное время с большей пользой, чем на то и на другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Эти трудные вопросы тревожили мой ум — и тем упорней, что я не находил им разрешения. Я уже и раньше подозревал, что дружба моя с Дианой Вернон была совсем не так бескорыстна, как требовало благоразумие. Я ловил себя на вспышках ревности к грубияну Торнклифу, замечал за собой, что на его глупые попытки раздразнить меня поддаюсь сильней, чем позволяли осторожность и чувство собственного достоинства. А теперь я зорко и беспокойно присматривался к поведению мисс Вернон, тщетно пытаясь объяснить себе самому свой живой интерес праздным любопытством. Все это, как поведение Бенедикта, с утра начинавшего чистить шляпу, было признаком того, что нежную молодость посетила любовь. И так как мой рассудок все еще отказывался признать, что я повинен в столь неразумной страсти, он стал похож на тех невежественных проводников, которые заводят путешественника неведомо куда, а потом упрямо твердят, что ни в коем случае не могли сбиться с дороги.
ГЛАВА XVI
Было около полудня, когда однажды, направившись к своей лодке, я с изумлением увидел на берегу след босой человеческой ступни, явственно отпечатавшейся на песке.
«Робинзон Крузо»
Подстрекаемый любопытством и ревностью, которые разжигала необычность положения мисс Вернон, я стал следить за ее лицом, за ее поведением так неотступно, что, несмотря на все мои старания это скрыть, мне не удавалось обмануть ее проницательность. Сознание, что я за нею наблюдаю, или, точнее говоря, слежу за ней, очевидно, смущало Диану, тяготило и раздражало. Временами казалось, что она ищет удобного случая отплатить мне за такой образ действий, который не могла не считать оскорбительным, если вспомнить, как откровенно предупредила она меня об окружавших ее опасностях. Иногда же она, казалось, готова была обрушиться на меня с упреками. Но у нее недоставало храбрости — или, может быть, иное чувство мешало ей потребовать прямого eclaircissement note 51 е недовольство улетучивалось, найдя исход в остроумной шутке, и упреки замирали на ее губах. Странные создались между нами отношения: по взаимной склонности мы большую часть времени проводили в тесном общении друг с другом, но скрывали наши чувства, и поступки одного вызывали в другом ревность и обиду. Между нами установилась близость, но не было доверия: с одной стороны — любовь без надежды и цели и любопытство без всякого разумного основания, с другой — замешательство и сомнение, а порой и досада. Все же, думается мне, тревога этих страстей, тысячью мелочей раздражающих и волнующих, постоянно побуждая меня и мисс Вернон думать друг о друге, в общем (такова природа сердца человеческого! ) укрепляла и усиливала взаимную нашу привязанность. Но хотя в своем тщеславии я быстро открыл, что мое присутствие в замке усиливало отвращение Дианы к монастырю, я все же никак не мог поверить в эту любовь, смирившуюся, видно, перед властью необычной судьбы. Обладая вполне сложившимся характером, решительным и твердым, мисс Вернон не позволяла своему чувству ко мне взять верх над благоразумием и над сознанием долга; и доказательство тому она дала мне в одном разговоре, происшедшем между нами в ту пору.
Мы сидели вдвоем в библиотеке. Мисс Вернон перелистывала принадлежавший мне экземпляр «Orlando Furioso» и выронила заложенный в книгу исписанный листок. Я нагнулся поднять его, но она оказалась проворней.
— Стихи, — сказала она, взглянув на листок, и, развернув, подняла на меня глаза, как будто ждала ответа. — Разрешается прочесть? .. Нет, нет, раз вы краснеете и запинаетесь, я должна перешагнуть через вашу скромность и считать, что позволение дано.
— Это не стоит вашего внимания — набросок перевода. Дорогая моя мисс Вернон, приговор окажется слишком суров, если вы, так хорошо знающая подлинник, будете судьей.
— Добрый друг, — ответила Диана, — мой вам совет: не надевайте на крючок удочки слишком большую дозу самоумаления. Десять шансов против одного, что на такую приманку вы не выудите ни одного комплимента. Вы знаете, я принадлежу к непопулярному племени правдивцев и самому Аполлону не стала бы льстить насчет его лиры.
И она начала читать первую строфу, звучавшую приблизительно так:
Пою любовь, и подвиги, и лавры
Бесстрашных рыцарей, прекрасных дам.
И времена, когда пустились мавры
По взбаламученным морским волнам
Из Африки к французским берегам
За юным Аграмантом; смуглолицый,
Во гневе яр и в замыслах упрям,
На Карла он задумал ополчиться
И за Трояна смерть с него взыскать сторицей
И о Роланде расскажу отважном,
Чего о нем ни легкий стих не знал,
Ни проза строгая как он однажды,
Кого весь мир премудрым почитал,
Как от любви он разум потерял
И стал неистовым…
— Тут у вас много, — сказала она, пробежав глазами по листку и прервав сладчайшие звуки, какими может упиваться ухо смертного: звуки стихов молодого поэта, произносимых самыми для него дорогими устами.
— Да, слишком много, чтобы этим занимать ваше внимание, мисс Вернон, — ответил я с обидой и взял листок из ее руки, легко его уступившей. — Но все же, — продолжал я, — сосланный в одиночество этого дальнего края, я чувствовал порой, что лучшим развлечением будет для меня продолжать — просто ради собственного удовольствия, как вы, конечно, понимаете, — перевод пленительного поэта, начатый мною несколько месяцев тому назад, когда я жил на берегах Гаронны.
— Вопрос только в одном, — сказала серьезно Диана, — разве не могли вы потратить время более плодотворно?
— Вы имеете в виду самостоятельное творчество? — сказал я, весьма польщенный. — По правде говоря, мой талант склоняется скорее к подбору слов и рифм, а не к изобретению замыслов, и потому я с радостью принимаю мысли, которые мне предлагает в готовом виде Ариосто. Однако, мисс Вернон, вы мне даете такое поощрение…
— Извините, Фрэнк, поощрения я вам не даю, вы его сами берете. Я имела в виду не самостоятельное творчество и не переводы, так как думаю, что вы могли потратить свободное время с большей пользой, чем на то и на другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148