Первоначальную причину этого странного соглашения мистер Инглвуд не мог точно разъяснить; но, как он понимал, это был семейный договор, заключенный с целью обеспечить сэру Фредерику доходы с остатков его обширных владений, закрепленных за семьей Осбалдистонов в силу какой-либо юридической уловки; словом, семейный договор, который, как это часто бывало в те дни, распоряжался людьми, как прикрепленным к земле живым инвентарем, нисколько не сообразуясь с их чувствами.
Не могу сказать — так прихотлива природа сердца человеческого, — что испытал я при этом известии: радость или печаль. Мне казалось, сообщение о том, что мисс Вернон не разлучена со мною навек браком с другим, но заперта в монастырь во имя исполнения какого-то бессмысленного контракта, не уменьшило, а, наоборот, усилило боль моей утраты. Эта мысль меня угнетала, я сделался вялым, рассеянным, и мне не под силу стало поддерживать разговор с судьей Инглвудом, который, в свою очередь, начал позевывать и рано предложил мне пойти почивать. Я с вечера попрощался с ним, решив выехать на заре, до завтрака, в Осбалдистон-холл.
Мистер Инглвуд одобрил мое намерение. Будет разумно, сказал он, явиться туда прежде, чем станет известно о моем приезде в здешние края, — тем более что сэр Рэшли Осбалдистон гостил в это время, как сообщили судье, в доме мистера Джобсона, строя, несомненно, какие-нибудь козни.
— Они под стать друг другу, — добавил он, — потому что сэр Рэшли потерял всякое право вращаться в обществе людей чести; а вряд ли два таких отъявленных негодяя могут сойтись вдвоем и не строить козней порядочным людям.
В заключение он заставил выпить меня на дорогу стакан водки и приналечь на паштет из дичи, «чтобы перешибить вредное действие болотной сырости».
ГЛАВА XXXVIII
Хозяин умер, Айвор пуст,
Везде покой постылый;
Псы, кони, люди — все мертвы,
Лишь он не взят могилой.
Вордсворт
Вряд ли возможно чувство более грустное, чем то, с каким глядели мы на места былых утех, изменившиеся и пустынные. Дорогой к Осбалдистон-холлу я проезжал мимо трех предметов, на которые смотрел вместе с Дианой Вернон в памятный день нашего возвращения из Инглвуд-плейса. Казалось, образ Дианы сопровождал меня в пути, а когда я приближался к месту, где впервые увидел ее, то невольно начинал прислушиваться к лаю собак, к воображаемому звуку рога и напряженно всматривался вдаль, словно ждал, что вот-вот по откосу холма прелестным видением пронесется охотница. Но все безмолвно было кругом и нелюдимо. Когда я достиг замка, запертые двери и окна, поросший травою въезд, притихшие дворы — все являло полную противоположность тем живым и шумным сценам, какие так часто я здесь наблюдал, когда веселые охотники собирались на утреннюю потеху или возвращались к ежедневному пиршеству. Радостный лай спускаемых со своры гончих, окрик егерей, цоканье копыт, громкий смех старого баронета во главе его крепкого и многочисленного потомства — все смолкло теперь, и смолкло навек.
Я глядел на эту картину одиночества и запустения, и невыразимо горько было мне воспоминание даже о тех, о ком при их жизни мне не приходилось думать с любовью. Мысль, что столько молодцов, статных, здоровых, полных жизни и надежд, в такой короткий срок сошли в могилу, погибнув каждый различной, но все нежданной и неестественной смертью,
— эта мысль вызывала такое явственное представление о тленности, что содрогалась душа. Слабым утешением служило мне то, что я возвращался владельцем в те покои, которые покинул почти как беглец. Глядя вокруг, я не мог освоиться с сознанием, что это все — моя собственность; я чувствовал себя узурпатором или по меньшей мере незваным гостем и с трудом отгонял навязчивую мысль, что мощная фигура одного из моих покойных родичей исполинским призраком, точно в романе, встанет сейчас в дверях и преградит мне дорогу. Пока я предавался этим грустным думам, мой спутник Эндрю, охваченный чувствами совсем иного рода, усердно колотил по очереди в каждую дверь здания, требуя, чтобы его впустили, — и так зычно, словно хотел показать, что уж он-то в полной мере сознает свое недавно приобретенное достоинство личного слуги при особе нового владельца. Наконец опасливо и неохотно Энтони Сиддол, престарелый дворецкий и мажордом моего покойного дяди, выглянул из-за решетки одного из окон нижнего этажа и спросил, что нам надобно.
— Мы пришли сместить вас с должности, приятель, — сказал Эндрю Ферсервис. — Можете хоть сейчас сдать ключи — каждой собаке свой день. Я приму от вас столовое белье и серебро; вы пользовались кое-чем в свое время, мистер Сиддол; но нет боба без пятнышка и нет дорожки без лужи; придется вам теперь посидеть на нижнем конце стола, где столько лет просидел Эндрю.
С трудом угомонив своего ретивого приверженца, я разъяснил Сиддолу сущность своих прав, на основании которых я и требую, сказал я, доступа в замок, как его законный владелец. Старик казался сильно взволнованным и сокрушенным и явно не желал меня впускать, хоть и говорил в покорном, приниженном тоне. Я не рассердился на это естественное волнение — оно только делало честь старику, — но повелительно настаивал, чтобы меня впустили: отказ, объяснил я, вынудит меня прийти вторично с ордером мистера Инглвуда и с констеблем.
— Мы выехали утром прямо от судьи Инглвуда, — подхватил Эндрю в подкрепление угрозы, — и я мимоездом видел констебля Арчи Рутледжа. Прошли времена, мистер Сиддол, когда в стране нельзя было найти управу и когда бунтовщикам и католикам было здесь раздолье.
Угроза призвать власти устрашила дворецкого: он знал, что состоит под подозрением, как католик и приверженец сэра Гилдебранда и его сыновей. Дрожа от страха, отворил он одну из боковых дверей, защищенную множеством засовов и задвижек, и смиренно выразил надежду, что я не поставлю ему в вину честное исполнение долга. Я успокоил старика и сказал, что его осторожность только возвысила его в моем мнении.
— Но не в моем, — сказал Эндрю. — Сиддол — старый пройдоха: не выглядел бы он белым, как холстинка, и коленки у него не стучали б одна о другую, не будь у него на то особой причины.
— Господь вас простит, мистер Ферсервис, — ответил дворецкий, — что вы возводите напраслину на старого друга и своего же брата слугу! А где, — добавил он, покорно следуя за мной по коридору, — где ваша честь прикажет развести огонь? Боюсь, что дом покажется вам унылым и неуютным… Впрочем, вы, вероятно, приглашены обедать в Инглвуд-плейс?
— Затопите в библиотеке, — отвечал я.
— В библиотеке? — повторил старик. — Там давненько никто не сиживал, и камин там дымит: весною галки забрались в трубу, а в замке не осталось молодых слуг, так что некому было вытащить гнездо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148