Я как мог продолжал свой рассказ. Роб Рой слушал с восторгом об успешном сражении у озера.
— Говорят, королевская мякина, — заметил он, — стоит нашего зерна, но, боюсь, этого не скажешь про королевских солдат, если они терпят поражение от горсточки стариков, вышедших из боевого возраста, и мальчишек, еще не вошедших в года, да женщин, которым бы сидеть за прялкой, — словом, от самых что ни на есть последних вояк в нашей округе. А Дугал Грегор! Кто подумал бы, что найдется столько смекалки в его башке, не знавшей никогда иного убора, кроме собственной косматой гривы! Но рассказывайте дальше… хоть мне и страшновато: моя Елена — воплощенный дьявол, когда в ней кровь закипит… Бедная, у нее есть на то слишком веские причины.
Я подыскивал самые деликатные выражения, сообщая, как с нами обошлись, и все-таки видел, что рассказ мой причинил Мак-Грегору большую боль.
— Я не пожалел бы и тысячи мерков, — сказал он, — чтобы в это время быть дома! Обидеть чужеземцев… я главное — моего кровного родственника, который проявил ко мне такую доброту! Лучше б они выжгли половину Леннокса, если уж нашла на них дурь! Вот что получается, когда доверишься женщине и ее сыновьям, не признающим в делах ни меры, ни рассудка. Впрочем, во всем виноват тот пес-акцизник, который обманул меня, сказав, будто ваш двоюродный брат Рэшли ждет меня для переговоров о королевских делах; а я знал, что Гарсхаттахин и многие в Ленноксе настроены в пользу якобитов, и подумал, что об этом-то Рэшли и хочет переговорить со мной. Но я сразу раскусил обман, когда услышал, что герцог здесь; когда же мне скрутили руки подпругой, нетрудно было сообразить, что меня ожидает: я ведь знал, что ваш Рэшли — двуличный негодяй и любит связываться с людьми той же породы. Хорошо еще, если заговор не исходит прямо от него. Мне и то показалось, что у голубчика Морриса был чертовски странный вид, когда я распорядился задержать его как заложника впредь до моего благополучного возвращения. И вот я возвращаюсь — хоть и не по милости Морриса или тех, кому он нанялся служить, — и весь вопрос в том, как теперь вывернется сам пройдоха акцизник: я ему обещал, что без выкупа он не уйдет.
— Моррис, — сказал я, — уплатил уже последний выкуп, какого можно требовать от смертного.
— То есть как? — вырвалось у моего спутника. — Что вы говорите? Его убили ненароком во время перестрелки?
— Его убили сознательно и хладнокровно по окончании битвы, мистер Кэмбел.
— Хладнокровно? Проклятье! — сказал он сквозь зубы. — Как это произошло, сэр? Говорите все напрямик и не зовите меня ни мистером, ни Кэмбелом: я на своей родной земле, имя мое — Мак-Грегор.
Было видно, что он сильно раздражен. Но, не обращая внимания на резкость его тона, я кратко и ясно рассказал ему о казни Морриса. Он с силой ударил в землю прикладом ружья и начал:
— Клянусь Богом, за такое дело проклянешь свой род, и клан, и родину свою, и жену, и детей! Впрочем, негодяй давно этого дожидался. А какая разница, корчиться ли под водой с камнем на шее или качаться на ветру с петлей на ней? Что тут, что там, конец один — от удушья. Его постигла та участь, какую он готовил мне. Все же я предпочел бы, чтоб они его пристрелили или закололи кинжалом; расправа, учиненная над ним, вызовет много праздных толков. Но каждого, и слабого и сильного, ждет его судьба — все мы умрем, когда придет наш день. А никто не станет отрицать, что Елена Мак-Грегор мстит за тяжкие обиды.
Высказавшись таким образом, он как бы выбросил все это из головы и стал расспрашивать дальше, как удалось мне ускользнуть от солдат, во власти которых он видел меня.
Я скоро досказал свою повесть, закончив ее на том, как мне возвратили бумаги отца, хотя мой язык не посмел произнести имя Дианы.
— Я был уверен что вы их получите, — сказал Мак-Грегор. — В письме, которое вы мне передали, изъявлялось соответственное пожелание его превосходительства; а раз так, я, понятно, был рад посодействовать. Для того я и зазвал вас в наши горы. Но, видно, его превосходительству удалось сговориться с Рэшли раньше, чем я ожидал.
Первая часть этого отчета особенно меня поразила.
— Значит, переданное мною письмо написано было тем, кого вы называете его превосходительством? Кто он такой? Какое он занимает положение и как его настоящее имя?
— Я думаю, — ответил Мак-Грегор, — если вы до сих пор этого не узнали, то теперь для вас это не имеет значения, так что я вам ничего не скажу. Но, конечно, я знал, что письмо написано его рукой, а иначе вряд ли я стал бы столько хлопотать по чужому делу, когда у меня и своих забот не оберешься — я, как видите, едва управляюсь с ними.
Я вспомнил огни в окнах библиотеки и ряд других обстоятельств, будивших мою ревность: перчатку, колебание ковра, закрывавшего потайной ход из комнаты Рэшли, а главное — вспомнил, что Диана в тот раз выходила из библиотеки с целью, как я полагал, написать письмо, которым я должен был воспользоваться в случае крайности. Значит, не в одиночестве проводила она свои часы, а слушая изменнические нашептывания некоего отчаянного агента якобитов, тайно проживавшего в замке ее дяди. Случалось, молодые женщины продавались за золото или отступались от первой своей любви ради тщеславия; Диана же пожертвовала моим и своим чувством, чтоб разделить судьбу дерзкого авантюриста и в глухую полночь рыскать с ним по разбойничьим притонам в жалкой надежде на то подобие почестей и богатства, какое может дать своим приверженцам смехотворный королевский двор Стюартов в Сен-Жермене.
«Повидаюсь с ней, — мысленно сказал я себе, — если удастся, еще раз. Поговорю с ней как друг, как родственник, укажу, какой опасности она подвергает себя, и помогу ей удалиться во Францию, где ей можно будет спокойно и благопристойно выждать исхода волнений, разжигаемых, несомненно, тем политическим совратителем, с которым она соединила свою судьбу».
— Итак, я могу заключить, — сказал я вслух Мак-Грегору после пяти минут молчания с той и с другой стороны, — что его превосходительство (буду звать его так, раз вы не хотите сообщить мне его настоящее имя) жил в Осбалдистон-холле одновременно со мной?
— Понятно, понятно. И в комнате молодой леди, по вполне естественной причине.
Эта непрошеная справка прибавила горечи к моей боли.
— Но никто не знал, — продолжал Мак-Грегор, — что он скрывается там, кроме Рэшли и сэра Гилдебранда. Посвящать вас — об этом не могло быть и речи, а у прочих молодцов не хватило бы ума разобраться, где кошка, а где сметана. Хороший дом, старинный, и что мне в нем особенно нравится — это множество ходов и выходов, нор и тайников: засадите вы там в закуте двадцать — тридцать человек, и вся семья проживет неделю, ничего не обнаружив, что, конечно, может представить при случае большое удобство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Говорят, королевская мякина, — заметил он, — стоит нашего зерна, но, боюсь, этого не скажешь про королевских солдат, если они терпят поражение от горсточки стариков, вышедших из боевого возраста, и мальчишек, еще не вошедших в года, да женщин, которым бы сидеть за прялкой, — словом, от самых что ни на есть последних вояк в нашей округе. А Дугал Грегор! Кто подумал бы, что найдется столько смекалки в его башке, не знавшей никогда иного убора, кроме собственной косматой гривы! Но рассказывайте дальше… хоть мне и страшновато: моя Елена — воплощенный дьявол, когда в ней кровь закипит… Бедная, у нее есть на то слишком веские причины.
Я подыскивал самые деликатные выражения, сообщая, как с нами обошлись, и все-таки видел, что рассказ мой причинил Мак-Грегору большую боль.
— Я не пожалел бы и тысячи мерков, — сказал он, — чтобы в это время быть дома! Обидеть чужеземцев… я главное — моего кровного родственника, который проявил ко мне такую доброту! Лучше б они выжгли половину Леннокса, если уж нашла на них дурь! Вот что получается, когда доверишься женщине и ее сыновьям, не признающим в делах ни меры, ни рассудка. Впрочем, во всем виноват тот пес-акцизник, который обманул меня, сказав, будто ваш двоюродный брат Рэшли ждет меня для переговоров о королевских делах; а я знал, что Гарсхаттахин и многие в Ленноксе настроены в пользу якобитов, и подумал, что об этом-то Рэшли и хочет переговорить со мной. Но я сразу раскусил обман, когда услышал, что герцог здесь; когда же мне скрутили руки подпругой, нетрудно было сообразить, что меня ожидает: я ведь знал, что ваш Рэшли — двуличный негодяй и любит связываться с людьми той же породы. Хорошо еще, если заговор не исходит прямо от него. Мне и то показалось, что у голубчика Морриса был чертовски странный вид, когда я распорядился задержать его как заложника впредь до моего благополучного возвращения. И вот я возвращаюсь — хоть и не по милости Морриса или тех, кому он нанялся служить, — и весь вопрос в том, как теперь вывернется сам пройдоха акцизник: я ему обещал, что без выкупа он не уйдет.
— Моррис, — сказал я, — уплатил уже последний выкуп, какого можно требовать от смертного.
— То есть как? — вырвалось у моего спутника. — Что вы говорите? Его убили ненароком во время перестрелки?
— Его убили сознательно и хладнокровно по окончании битвы, мистер Кэмбел.
— Хладнокровно? Проклятье! — сказал он сквозь зубы. — Как это произошло, сэр? Говорите все напрямик и не зовите меня ни мистером, ни Кэмбелом: я на своей родной земле, имя мое — Мак-Грегор.
Было видно, что он сильно раздражен. Но, не обращая внимания на резкость его тона, я кратко и ясно рассказал ему о казни Морриса. Он с силой ударил в землю прикладом ружья и начал:
— Клянусь Богом, за такое дело проклянешь свой род, и клан, и родину свою, и жену, и детей! Впрочем, негодяй давно этого дожидался. А какая разница, корчиться ли под водой с камнем на шее или качаться на ветру с петлей на ней? Что тут, что там, конец один — от удушья. Его постигла та участь, какую он готовил мне. Все же я предпочел бы, чтоб они его пристрелили или закололи кинжалом; расправа, учиненная над ним, вызовет много праздных толков. Но каждого, и слабого и сильного, ждет его судьба — все мы умрем, когда придет наш день. А никто не станет отрицать, что Елена Мак-Грегор мстит за тяжкие обиды.
Высказавшись таким образом, он как бы выбросил все это из головы и стал расспрашивать дальше, как удалось мне ускользнуть от солдат, во власти которых он видел меня.
Я скоро досказал свою повесть, закончив ее на том, как мне возвратили бумаги отца, хотя мой язык не посмел произнести имя Дианы.
— Я был уверен что вы их получите, — сказал Мак-Грегор. — В письме, которое вы мне передали, изъявлялось соответственное пожелание его превосходительства; а раз так, я, понятно, был рад посодействовать. Для того я и зазвал вас в наши горы. Но, видно, его превосходительству удалось сговориться с Рэшли раньше, чем я ожидал.
Первая часть этого отчета особенно меня поразила.
— Значит, переданное мною письмо написано было тем, кого вы называете его превосходительством? Кто он такой? Какое он занимает положение и как его настоящее имя?
— Я думаю, — ответил Мак-Грегор, — если вы до сих пор этого не узнали, то теперь для вас это не имеет значения, так что я вам ничего не скажу. Но, конечно, я знал, что письмо написано его рукой, а иначе вряд ли я стал бы столько хлопотать по чужому делу, когда у меня и своих забот не оберешься — я, как видите, едва управляюсь с ними.
Я вспомнил огни в окнах библиотеки и ряд других обстоятельств, будивших мою ревность: перчатку, колебание ковра, закрывавшего потайной ход из комнаты Рэшли, а главное — вспомнил, что Диана в тот раз выходила из библиотеки с целью, как я полагал, написать письмо, которым я должен был воспользоваться в случае крайности. Значит, не в одиночестве проводила она свои часы, а слушая изменнические нашептывания некоего отчаянного агента якобитов, тайно проживавшего в замке ее дяди. Случалось, молодые женщины продавались за золото или отступались от первой своей любви ради тщеславия; Диана же пожертвовала моим и своим чувством, чтоб разделить судьбу дерзкого авантюриста и в глухую полночь рыскать с ним по разбойничьим притонам в жалкой надежде на то подобие почестей и богатства, какое может дать своим приверженцам смехотворный королевский двор Стюартов в Сен-Жермене.
«Повидаюсь с ней, — мысленно сказал я себе, — если удастся, еще раз. Поговорю с ней как друг, как родственник, укажу, какой опасности она подвергает себя, и помогу ей удалиться во Францию, где ей можно будет спокойно и благопристойно выждать исхода волнений, разжигаемых, несомненно, тем политическим совратителем, с которым она соединила свою судьбу».
— Итак, я могу заключить, — сказал я вслух Мак-Грегору после пяти минут молчания с той и с другой стороны, — что его превосходительство (буду звать его так, раз вы не хотите сообщить мне его настоящее имя) жил в Осбалдистон-холле одновременно со мной?
— Понятно, понятно. И в комнате молодой леди, по вполне естественной причине.
Эта непрошеная справка прибавила горечи к моей боли.
— Но никто не знал, — продолжал Мак-Грегор, — что он скрывается там, кроме Рэшли и сэра Гилдебранда. Посвящать вас — об этом не могло быть и речи, а у прочих молодцов не хватило бы ума разобраться, где кошка, а где сметана. Хороший дом, старинный, и что мне в нем особенно нравится — это множество ходов и выходов, нор и тайников: засадите вы там в закуте двадцать — тридцать человек, и вся семья проживет неделю, ничего не обнаружив, что, конечно, может представить при случае большое удобство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148