Она действительно перевела «клюкву», как «ягоду», а «липу», как «дерево».
«Этот несостоявшийся гений завтра может выглядеть психом, если во время шоу Пат переведет его слова о Степанове как об авторе „ягод“ и „деревьев“; русский Дарвин, смеху будет немало. Как же это важно — точное понимание языка! Сколько трагедий может произойти из-за неверно переведенного слова!»
— Мистер Гадилин, я хочу объяснить ситуацию...
— Давно пора, — заметил тот, заканчивая еду.
— Переводить? — спросила Пат.
— Мофете.
Пат сказала:
— Мистер Гадилин давно ждет этого.
Фол кивнул, подумав, что в принципе-то ему самому надо было завтра переводить Гадилина, девочке не справиться; бедненькая, она совершенно не чувствует язык, им вбивают в голову грамматику, а кому она нужна, пусть бы неграмотно, зато понятно.
— Так вот, — по-прежнему монотонно продолжат Фол, — завтра в театре Степанов будет принимать участие в шоу...
Гадилин выслушал перевод, хмыкнул:
— Что, он уфе начал петь?
«Все-таки ужасно, как эти русские не умеют адаптироваться, — подумал Фол. — Прожить семь лет на Западе и до сих пор не знать, что в шоу у нас принимают участие конгрессмены, публицисты и директора банков. А может быть, это естественное отталкивание: он воспитывался в Советской России, он хочет, сам того не понимая, чтобы здесь было похоже на то, к чему он привык. Нет, воистину, они странные люди: нет ни одной такой склочной эмиграции, как русская! Каждый сам себе Толстой, все остальные — ублюдки и графоманы; несчастная нация».
— Во время этого политического шоу, — хоть оно и посвящено вопросам культурного обмена, — моим друзьям кажется целесообразным, более того, необходимым, небольшой скандал, во время которого собравшиеся убедятся в том, что мистер Степанов является марионеткой, присланной сюда с заданием Кремля...
— Без заданий Кремля от них никто не ездит на Запад.
— А на Восток?
— Тофе.
Пат не поняла; Гадилин повторил раздраженно:
— Тофе! Точно так фе!
Фол сдержат улыбку; беднягу и русские-то, видимо, не все понимали, все-таки «тоже» не есть «тофе», трудно ухватить сходство...
— Мистер Гадилин, я-то с вами согласен, но в этой стране публика требует доказательности. Вы вправе писать все что угодно для передач «Свободы», вас слушают только русские, а здесь вы имеете дело с людьми, утомленными демократическими институтами. Всякого рода оскорбление Степанова как личности или страны, которую он представляет, означает ваше поражение. Ваши вопросы должны быть корректными, а потому — разящими наповал.
— Вашу наивную, доверфивую публику вряд ли фем проймеф...
— Не надо считать публику этой страны такой уж неподготовленной, мистер Гадилин. Здесь живут вполне достойные люди, которые думают по-своему, и, пожалуйста, оставьте им право думать так, как они считают нужным. Они ведь, сколько я знаю, не навязывают вам своей точки зрения на те или иные события, почему же вы присваиваете себе право поучать их, как следует думать?
— Простите, мистер Фол, но мои друзья сказали, фто вы какой-то финансовый воротила... Почему вас интересует Степанов? Зачем вам, именно вам и вафим друзьям, нуфен скандал?
— Объясняю. Мой бизнес связан со страховкой произведений культуры. Это миллионный бизнес, мы страхуем коллекции на сотни миллионов долларов. Активность мистера Степанова и иже с ним наносит определенный ущерб нашему предприятию, поэтому мы нашли пути к вашим мюнхенским друзьям, а те любезно посодействовали нашей встрече.
— Почему выбор остановился именно на мне? — Гадилин пожал плечами.
Фол хотел ответить, что остальные отказались, но сдержался, опасаясь непредсказуемой реакции собеседника: как и всякого человека, склонного к истерике, Гадилина могло понести; не время; с ним еще работать и работать.
— Какие вопросы могли бы показать Степанова в дурном свете?
— То есть как это «какие»? — Гадилин снова пожат плечами. — Конефно фе графданские права...
Фол поморщился:
— Я же определил сферу моего интереса. Вопросы культуры, понимаете? Куль-ту-ры...
— Трагедия худофников абстрактной фивописи в России...
— Абстрактная живопись зачахла и на Западе, согласитесь. После Пикассо эпоха кончилась. Что еще?
— Террор цензуры.
— Уже теплее. Еще?
— Невозмофность самовырафения.
— Очень хорошо. Еще?
Пат неумело закурила и, поглядев на Гадилина, заметила:
— Но ведь выставка русских художников в Париже собрала беспрецедентное количество золотых и серебряных медалей... Об этом много писали...
— Неуфели не понятно, фто это был шаг Миттерана перед его визитом в Москву?! — рассердился Гадилин.
Фол дождался, пока Пат перевела ему; пусть верит, что я не понимаю по-русски.
— Значит, художники на Западе тоже лишены свободы, мистер Гадилин, если они обязаны подчиняться диктату своего президента.
— Думаю, это последний социалистический президент во Франции. Они с ним достаточно нахлебались.
Пат попросила повторить последнее слово; Гадилин сказан «Наелись»; она не поняла, спросила: «Чего?»
Чтобы не рассмеяться. Фол закурил, тяжело затянулся и сказал:
— А что, если вы мне расскажете про то, как встречались с ним в России? Вы часто встречались?
— Когда-то мы дружили. Но он купил «ЗИМ» и сразу отделился от нас.
— Что такое «ЗИМ»? — спросила Пат.
— Это очень большой автомобиль, — ответил Гадилин нетерпеливо.
— Вам было обидно, что он купил «ЗИМ»? — спросил Фол.
— Мы не любим выскочек, мистер Фол. Как и все нормальные люди.
— На каком автомобиле вы ездите здесь?
В глазах у Гадилина появилось нескрываемое раздражение:
— На подерфанном, мистер Фол, на подерфанном.
— Ладно. Про автомобиль «ЗИМ» здешней аудитории будет непонятно. А мне рассказывайте, мне все интересно, я ж хочу понять, что надо сделать завтра, времени в обрез, вот в чем фокус...
— Мне довольно странно слышать все это, мистер Фол.... Разве не есть прецедент для хорофего политического скандала сам факт, что фекист в центр Лондона пудрит мозги увафаемой публике побасенками о русской культуре?!
Пат снова открыла словарик; Фол понял, что она ищет слова «фекист», «пудрить» и «побасенки»; перевела, однако, вполне сносно: «пудрить парики» и «басни»; она, видимо, думает, что «пудрить парики» приложимо к здешней палате лордов или к высокому суду; тем не менее поймут, по-своему, но — поймут.
— Если бы вы доказали, что мистер Степанов прибыл сюда в качестве офицера КГБ, это было бы воистину прекрасно, мистер Гадилин.
— Я назову публике любую из его книг: фекисты, фурналисты, дипломаты...
— Хм... Как вы относитесь к идее свободы предпринимательства?
— Так же, как и вы.
— Тогда ваш довод обернется против вас, мистер Гадилин! В зале соберутся серьезные люди большого бизнеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91