Я хочу, чтобы ты взял его в плавание своим лейтенантом и так же наставлял его, как я когда-то наставлял тебя.
Сакр аль-Бару желание паши доставило так же мало удовольствия, как и Марзаку. Зная, как ненавидит его сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложнений, если план Асада осуществится.
— Как ты когда-то наставлял меня? — произнес он с притворной грустью. — Не отправиться ли тебе вместе с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С какой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу галеры, как в тот день, когда мы брали на абордаж «испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
— Ты тоже просишь меня выйти в море? — спросил он.
— А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр аль-Бара, и он сразу все понял.
— Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но никто не мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто лучше меня не познал радость битвы с неверными под твоим предводительством и сладость победы, одержанной у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой, в славный поход и сам будь наставником своего сына — ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал седую бороду.
— Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
— Дозволь мне сделать большее.
— Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того — я нужен здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я воспитал, несут по морям мое имя и славу истинной веры.
Взгляд паши затуманился. Он оперся о плечо Сакр аль-Бара и вздохнул.
— Не скрою, твое предложение заманчиво. Но нет… Мое решение неизменно. Отправляйся без меня. Возьми с собой Марзака и привези его обратно целым и невредимым.
— Иначе я и сам не вернусь. Но я верю во Всеведущего.
На этом Сакр аль-Бар удалился, постаравшись скрыть досаду, вызванную как самим плаванием, так и навязанной ему компанией. Он отправился в гавань и приказал Османи готовить к выходу в море большой галеас, доставить на борт пушки, триста рабов на весла и столько же вооруженных корсаров.
Асад вернулся в комнату, где оставил Фензиле и Марзака. Он пришел сказать, что уступает их желанию, что Марзак пойдет в плавание и таким образом будет иметь полную возможность показать, на что он способен.
Однако вместо прежнего нетерпения его встретил плохо скрытый гнев.
— О солнце, согревающее меня, — начала Фензиле.
Паша по долгому опыту знал, что чем ласковее ее слова, тем сильнее злость, которую они скрывают.
— Видно, мои советы значат для тебя не больше, чем шелест ветра, чем прах на твоих подошвах!
— И того меньше, — ответил Асад, забывая привычную снисходительность, поскольку слова Фензиле вывели его из себя.
— Значит, это правда! — почти закричала она.
Марзак стоял за ее спиной, и его красивое лицо помрачнело.
— Правда, — подтвердил Асад. — На рассвете, Марзак, ты взойдешь на галеру Сакр аль-Бара и под его началом выйдешь в море набраться сноровки и доблести, благодаря которым он стал оплотом ислама, истинным копьем Аллаха.
Но желание поддержать мать и ненависть к авантюристу, грозившему узурпировать его законные права, толкнули Марзака на неслыханную дерзость.
— Когда я выйду в море с этим назарейским псом, — хрипло сказал юноша, — он займет подобающее ему место на скамье для гребцов!
— Что?! — словно разъяренный зверь взревел Асад, резко повернувшись к сыну. Жесткое выражение его внезапно побагровевшего лица привело в ужас обоих заговорщиков. — Клянусь бородой Пророка! И ты говоришь это мне?
Паша почти вплотную приблизился к Марзаку, однако Фензиле вовремя бросилась между ними, как львица, грудью встающая на защиту своего детеныша. Тогда паша, взбешенный неповиновением Марзака и готовый излить бешенство как на сына, так и на жену, схватил ее своими жилистыми старческими руками и со злостью отшвырнул в сторону. Фензиле споткнулась и рухнула на подушки дивана.
— Да проклянет тебя Аллах! — крикнул Асад попятившемуся от него Марзаку.
— Так, значит, эта своевольная мигера не только выносила тебя в своем чреве, но и научила заявлять мне прямо в лицо, что тебе по вкусу, а что нет? Клянусь Кораном, слишком долго терпел я ее лукавые чужеземные повадки! Похоже, она и тебя научила противиться воле родного отца! Завтра ты отправишься в море с Сакр аль-Баром. Я так велю. Еще слово, и ты займешь на галере то самое место, которое прочил ему, — на скамье гребцов, где плеть надсмотрщиков научит тебя покорности.
Марзак стоял, онемев от страха и едва дыша. Ни разу в жизни он не видел отца в таком поистине царственном гневе.
Тем не менее гнев Асада, казалось, вовсе не напугал Фензиле. Даже страх перед розгами и дыбой не мог обуздать язык этой фурии.
— Я буду молить Аллаха вернуть зрение твоей душе, о отец Марзака, — задыхаясь, проговорила она, — и научить тебя отличать истинно любящих от своекорыстных обманщиков, злоупотребляющих твоим доверием.
— Как! — прорычал Асад. — Ты еще не угомонилась?
— И не угомонюсь, пока смерть не сомкнет мои уста, раз они смеют давать тебе советы, подсказанные безмерной любовью, о свет моих бедных очей!
— Продолжай в том же духе, — гневно бросил Асад, — и тебе недолго придется ждать.
— Мне все равно, если хоть такой ценой удастся сорвать льстивую маску с этой собаки Сакр аль-Бара. Да переломает Аллах ему кости! А его невольники, те, двое из Англии, о Асад? Мне сказали, что одна из них — женщина. Она прекрасна той белокожей красотой, какой Иблис note 25 одарил жителей севера. Что намерен он делать с ней? Ведь он не хочет выставлять ее на базаре, как предписывает закон, а тайком приходит сюда, чтобы ты отменил для него этот закон. О! Мои слова тщетны! Я открыла тебе и более серьезные доказательства его гнусного вероломства, но ты только ласкаешь изменника, а на родного сына выпускаешь когти!
Смуглое лицо паши посерело. Он приблизился к Фензиле, наклонился и, схватив ее за руку, рывком поднял с дивана. На сей раз вид Асада не на шутку напугал Фензиле и положил конец ее безрассудному упорству.
— Аюб! — громко позвал паша.
Теперь пришла очередь Фензиле позеленеть от страха.
— Господин мой, господин мой! — взмолилась она. — О, свет моей жизни, не гневайся! Что ты делаешь?
— Делаю? — Асад зло улыбнулся. — То, что мне следовало сделать лет десять назад, а то и раньше. Мы высечем тебя. — И он крикнул еще громче:
— Аюб!
— Господин мой! Сжалься, о сжалься! — Она бросилась в ноги Асаду и обняла его колени. — Во имя Милостивого и Милосердного будь милосерд к невоздержанности, на которую только из любви к тебе мог дерзнуть мой бедный язык! О, мой сладчайший господин! О, отец Марзака!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Сакр аль-Бару желание паши доставило так же мало удовольствия, как и Марзаку. Зная, как ненавидит его сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложнений, если план Асада осуществится.
— Как ты когда-то наставлял меня? — произнес он с притворной грустью. — Не отправиться ли тебе вместе с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С какой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу галеры, как в тот день, когда мы брали на абордаж «испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
— Ты тоже просишь меня выйти в море? — спросил он.
— А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр аль-Бара, и он сразу все понял.
— Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но никто не мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто лучше меня не познал радость битвы с неверными под твоим предводительством и сладость победы, одержанной у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой, в славный поход и сам будь наставником своего сына — ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал седую бороду.
— Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
— Дозволь мне сделать большее.
— Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того — я нужен здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я воспитал, несут по морям мое имя и славу истинной веры.
Взгляд паши затуманился. Он оперся о плечо Сакр аль-Бара и вздохнул.
— Не скрою, твое предложение заманчиво. Но нет… Мое решение неизменно. Отправляйся без меня. Возьми с собой Марзака и привези его обратно целым и невредимым.
— Иначе я и сам не вернусь. Но я верю во Всеведущего.
На этом Сакр аль-Бар удалился, постаравшись скрыть досаду, вызванную как самим плаванием, так и навязанной ему компанией. Он отправился в гавань и приказал Османи готовить к выходу в море большой галеас, доставить на борт пушки, триста рабов на весла и столько же вооруженных корсаров.
Асад вернулся в комнату, где оставил Фензиле и Марзака. Он пришел сказать, что уступает их желанию, что Марзак пойдет в плавание и таким образом будет иметь полную возможность показать, на что он способен.
Однако вместо прежнего нетерпения его встретил плохо скрытый гнев.
— О солнце, согревающее меня, — начала Фензиле.
Паша по долгому опыту знал, что чем ласковее ее слова, тем сильнее злость, которую они скрывают.
— Видно, мои советы значат для тебя не больше, чем шелест ветра, чем прах на твоих подошвах!
— И того меньше, — ответил Асад, забывая привычную снисходительность, поскольку слова Фензиле вывели его из себя.
— Значит, это правда! — почти закричала она.
Марзак стоял за ее спиной, и его красивое лицо помрачнело.
— Правда, — подтвердил Асад. — На рассвете, Марзак, ты взойдешь на галеру Сакр аль-Бара и под его началом выйдешь в море набраться сноровки и доблести, благодаря которым он стал оплотом ислама, истинным копьем Аллаха.
Но желание поддержать мать и ненависть к авантюристу, грозившему узурпировать его законные права, толкнули Марзака на неслыханную дерзость.
— Когда я выйду в море с этим назарейским псом, — хрипло сказал юноша, — он займет подобающее ему место на скамье для гребцов!
— Что?! — словно разъяренный зверь взревел Асад, резко повернувшись к сыну. Жесткое выражение его внезапно побагровевшего лица привело в ужас обоих заговорщиков. — Клянусь бородой Пророка! И ты говоришь это мне?
Паша почти вплотную приблизился к Марзаку, однако Фензиле вовремя бросилась между ними, как львица, грудью встающая на защиту своего детеныша. Тогда паша, взбешенный неповиновением Марзака и готовый излить бешенство как на сына, так и на жену, схватил ее своими жилистыми старческими руками и со злостью отшвырнул в сторону. Фензиле споткнулась и рухнула на подушки дивана.
— Да проклянет тебя Аллах! — крикнул Асад попятившемуся от него Марзаку.
— Так, значит, эта своевольная мигера не только выносила тебя в своем чреве, но и научила заявлять мне прямо в лицо, что тебе по вкусу, а что нет? Клянусь Кораном, слишком долго терпел я ее лукавые чужеземные повадки! Похоже, она и тебя научила противиться воле родного отца! Завтра ты отправишься в море с Сакр аль-Баром. Я так велю. Еще слово, и ты займешь на галере то самое место, которое прочил ему, — на скамье гребцов, где плеть надсмотрщиков научит тебя покорности.
Марзак стоял, онемев от страха и едва дыша. Ни разу в жизни он не видел отца в таком поистине царственном гневе.
Тем не менее гнев Асада, казалось, вовсе не напугал Фензиле. Даже страх перед розгами и дыбой не мог обуздать язык этой фурии.
— Я буду молить Аллаха вернуть зрение твоей душе, о отец Марзака, — задыхаясь, проговорила она, — и научить тебя отличать истинно любящих от своекорыстных обманщиков, злоупотребляющих твоим доверием.
— Как! — прорычал Асад. — Ты еще не угомонилась?
— И не угомонюсь, пока смерть не сомкнет мои уста, раз они смеют давать тебе советы, подсказанные безмерной любовью, о свет моих бедных очей!
— Продолжай в том же духе, — гневно бросил Асад, — и тебе недолго придется ждать.
— Мне все равно, если хоть такой ценой удастся сорвать льстивую маску с этой собаки Сакр аль-Бара. Да переломает Аллах ему кости! А его невольники, те, двое из Англии, о Асад? Мне сказали, что одна из них — женщина. Она прекрасна той белокожей красотой, какой Иблис note 25 одарил жителей севера. Что намерен он делать с ней? Ведь он не хочет выставлять ее на базаре, как предписывает закон, а тайком приходит сюда, чтобы ты отменил для него этот закон. О! Мои слова тщетны! Я открыла тебе и более серьезные доказательства его гнусного вероломства, но ты только ласкаешь изменника, а на родного сына выпускаешь когти!
Смуглое лицо паши посерело. Он приблизился к Фензиле, наклонился и, схватив ее за руку, рывком поднял с дивана. На сей раз вид Асада не на шутку напугал Фензиле и положил конец ее безрассудному упорству.
— Аюб! — громко позвал паша.
Теперь пришла очередь Фензиле позеленеть от страха.
— Господин мой, господин мой! — взмолилась она. — О, свет моей жизни, не гневайся! Что ты делаешь?
— Делаю? — Асад зло улыбнулся. — То, что мне следовало сделать лет десять назад, а то и раньше. Мы высечем тебя. — И он крикнул еще громче:
— Аюб!
— Господин мой! Сжалься, о сжалься! — Она бросилась в ноги Асаду и обняла его колени. — Во имя Милостивого и Милосердного будь милосерд к невоздержанности, на которую только из любви к тебе мог дерзнуть мой бедный язык! О, мой сладчайший господин! О, отец Марзака!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94