– Не хотите ли позавтракать?
«Залатанный барабан» закрывался нечасто. Обычно в районе шести утра здесь случалось временное затишье, однако Гибискус оставался на посту, если кто-то хотел выпить. Кто-то хотел выпить очень много. Кто-то довольно расплывчатый сидел в баре. Из него сыпался песок и, насколько мог заметить Гибискус, в нем торчало несколько стрел клатчского производства.
Бармен наклонился вперед.
– Мог я видеть вас раньше?
– Я БЫВАЛ ТУТ ЧАСТЕНЬКО, ДА. НА ТОЙ НЕДЕЛЕ В СРЕДУ, НАПРИМЕР.
– Ха! Да, в тот раз творились тут дела! Бедного старого Винса в тот раз зарезали.
– ДА.
– Просто напрашиваешься, называя себя Винсентом Неуязвимым.
– ДА. И НЕТОЧНО, ВДОБАВОК.
– Стражники сказали, что это самоубийство.
Смерть кивнул. По стандартам Анк-Морпорка, прийти в «Залатанный Барабан» и представиться Винсентом Неуязвимым – чистое самоубийство.
– В ЭТОЙ ВЫПИВКЕ ГУСЕНИЦЫ.
Бармен покосился на его напиток.
– Это не гусеница, сэр, – сказал он. – Это червяк.
– А, ЭТО ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ТАК, ЧТО ЛИ?
– Он и должен там быть, сэр. Это же что-то мексиканское. Они кладут туда червя, чтобы показать, насколько оно крепкое.
– ДОСТАТОЧНО КРЕПКОЕ, ЧТОБЫ ТОПИТЬ ЧЕРВЕЙ?
Бармен почесал голову. Он никогда не смотрел на это с такой точки зрения.
– Просто что-то такое, что пьют люди, – высказался он неопределенно.
Смерть взял бутылку и поднял ее на уровень того, что у людей называется глазами. Червь одиноко вращался в жидкости.
– НУ И КАК ОНО? – спросил он.
– Ну, этот сорт…
– Я НЕ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ.
– Позавтракать? – переспросила Сьюзан. – То есть, ПОЗАВТРАКАТЬ?
– В это время положено завтракать, – сказал Аркканцлер. – Сто лет не доводилось позавтракать с очаровательной юной дамой.
– Какое несчастье, вы так же неинтересны, как и любой другой, – сказала Сьюзан.
– Ну хорошо, со смертельно очаровательной, – сказал Ридкулли невозмутимо. – Но соловьи поют в ветвях, солнце заглядывает через забор, я ощущаю аппетитные запахи, а возможность позавтракать со Смертью – это шанс, мало кому выпадающий. Вы играете в шахматы?
– Исключительно хорошо, – ответила Сьюзан, все еще смущаясь.
– Подумайте как следует. Ну что же, приятели. Возвращайтесь к раскалыванию вселенной. Не пройдете ли во сюда, мадам?
– Я же не могу выйти из круга.
– О, вполне можете, если я вас приглашаю. В порядке любезности. Я не знаю, разъясняли вам когда-нибудь эту концепцию?
Он поклонился и подал ей руку. Помешкав, она переступила меловую черту. На секунду стало щекотно.
Студенты поспешно ретировались.
– Не останавливайтесь, – сказал Ридкулли. – Теперь сюда, мадам.
Сьюзан никогда прежде не испытывала воздействия шарма. В Ридкулли его было полно – на своеобразный подмигивающий манер.
Она проследовала за ним через лужайки к Главному Залу.
Столы были накрыты к завтраку, но при этом за ними никого не было. Буфетная стойка поросла, как осенними грибами, блюдами с медными крышками. Три довольно юные девы замерли в терпеливом ожидании за этой баррикадой.
– Поможем себе сами, – живо предложил Ридкулли, приподнимая крышку с одного из блюд.
– Официанты и им подобные производят слишком много шума – это какая-то шутка, – он потыкал то, что находилось под крышкой, и подозвал одну из девушек.
– Ты которая из них? – спросил он. – Молли, Полли или Долли?
– Молли, ваша милость, – ответила девушка, приседая в реверансе и слегка трепеща. – Что-то не так?
– Не так – не так – не так, ооо, не так – не так – не так! – подхватили две другие девушки.
– Что случилось с копченой селедкой? Что это такое? Смахивает на мясной пирожок, засунутый в булку, – сказал Ридкулли, сверля девушек глазами.
– Миссис Панариция дала распоряжение поварам, – объяснила Молли нервно.
– Это…
– йя – йя – йя!…
– …это гамбургер.
– Объясни мне, – сказал Ридкулли. – Зачем ты соорудила из своих волос улей, умоляю? Из-за него ты похожа на спичку.
– Прошу вас, сэр, мы…
– Ты ходила на концерт Музыки Рока, не так ли?
– Да, сэр.
– Йа – Йа.
– И ты, э-э-э… ты кидала что-нибудь на сцену?
– Нет, сэр!
– Где миссис Панариция?
– В постели с холодным компрессом, сэр.
– Неудивительно. – Ридкулли повернулся к Сьюзан. – Боюсь, люди здесь забавляются дурацкими гамбургерами.
– На завтрак я ем только мюсли, – сказала Сьюзан.
– Есть овсянка, – сказал Ридкулли. – Ее готовят для Казначея, потому что она не действует возбуждающе. – Он приподнял другую крышку. – Да, вот она, никуда не делась. Есть вещи, которые Музыке Рока не под силу изменить, и одна из них – овсянка. Позволь за тобой поухаживать.
Они расположились друг напротив друга.
– Ну, разве это не прелестно? – сказал Ридкулли.
– Вы смеетесь надо мной? – спросила Сьюзан подозрительно.
– Не так чтобы. Мой опыт мне подсказывает, что в сельдевых сетях оказывается все-таки в основном сельдь. А для смертного пользователя, такого как я, интересно каким образом Смерть вдруг превратился в юную девушку из ходячей натомии, к которой мы привыкли и к которой… привыкли.
– Натомии?
– Другое обозначение для скелета. От «анатомия», вероятно.
– Он мой дедушка.
– О. Да, ты же говорила. И что, это правда?
– Звучит довольно глупо. Впредь я буду называть кого-нибудь другого.
– Поработай на моем месте минут пять, а потом будешь говорить о глупости, – он извлек из кармана карандаш и осторожно приподнял им верхнюю половину своей булочки. – Гляди-ка, а тут еще и сыр, – сказал он с осуждением.
– Он куда-то исчез, а я вдруг узнаю, что все унаследовала я. Я хочу сказать, я ведь об этом не просила! Почему именно я? Расхаживать повсюду с этой дурацкой косой… это совсем не то, что я ждала от жизни…
– Это безусловно не то, о чем рассказывается в книжках про удачные карьеры, – сказал Ридкулли.
– Именно так!
– И я полагаю, тебя весьма это тяготит? – спросил Ридкулли.
– Мы не знаем, куда он делся. Альберт говорит, что его что-то тяготило, но он так и не сказал – что.
– Боги! Что такое может тяготить Смерть?
– Альберту кажется, что он способен… наделать глупостей.
– Бог ты мой. Не очень глупых глупостей, я надеюсь. Да и разве это возможно? Это было бы… самосмертоубийство. Или смертоцид.
К удивлению Сьюзан, Ридкулли похлопал ее по руке.
– Но я уверен, что мы все можем спать спокойно, зная, что мы на твоем попечении, – сказал он.
– Но там такой беспорядок! Хорошие люди умирают глупой смертью, плохие доживают до глубокой старости. Все так неорганизованно! Во всем этом никакого смысла! Никакой справедливости! Я хочу сказать, этот мальчик…
– Какой мальчик?
К ее изумлению и ужасу она почувствовала, что краснеет.
– Просто один парень, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
«Залатанный барабан» закрывался нечасто. Обычно в районе шести утра здесь случалось временное затишье, однако Гибискус оставался на посту, если кто-то хотел выпить. Кто-то хотел выпить очень много. Кто-то довольно расплывчатый сидел в баре. Из него сыпался песок и, насколько мог заметить Гибискус, в нем торчало несколько стрел клатчского производства.
Бармен наклонился вперед.
– Мог я видеть вас раньше?
– Я БЫВАЛ ТУТ ЧАСТЕНЬКО, ДА. НА ТОЙ НЕДЕЛЕ В СРЕДУ, НАПРИМЕР.
– Ха! Да, в тот раз творились тут дела! Бедного старого Винса в тот раз зарезали.
– ДА.
– Просто напрашиваешься, называя себя Винсентом Неуязвимым.
– ДА. И НЕТОЧНО, ВДОБАВОК.
– Стражники сказали, что это самоубийство.
Смерть кивнул. По стандартам Анк-Морпорка, прийти в «Залатанный Барабан» и представиться Винсентом Неуязвимым – чистое самоубийство.
– В ЭТОЙ ВЫПИВКЕ ГУСЕНИЦЫ.
Бармен покосился на его напиток.
– Это не гусеница, сэр, – сказал он. – Это червяк.
– А, ЭТО ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ТАК, ЧТО ЛИ?
– Он и должен там быть, сэр. Это же что-то мексиканское. Они кладут туда червя, чтобы показать, насколько оно крепкое.
– ДОСТАТОЧНО КРЕПКОЕ, ЧТОБЫ ТОПИТЬ ЧЕРВЕЙ?
Бармен почесал голову. Он никогда не смотрел на это с такой точки зрения.
– Просто что-то такое, что пьют люди, – высказался он неопределенно.
Смерть взял бутылку и поднял ее на уровень того, что у людей называется глазами. Червь одиноко вращался в жидкости.
– НУ И КАК ОНО? – спросил он.
– Ну, этот сорт…
– Я НЕ С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ.
– Позавтракать? – переспросила Сьюзан. – То есть, ПОЗАВТРАКАТЬ?
– В это время положено завтракать, – сказал Аркканцлер. – Сто лет не доводилось позавтракать с очаровательной юной дамой.
– Какое несчастье, вы так же неинтересны, как и любой другой, – сказала Сьюзан.
– Ну хорошо, со смертельно очаровательной, – сказал Ридкулли невозмутимо. – Но соловьи поют в ветвях, солнце заглядывает через забор, я ощущаю аппетитные запахи, а возможность позавтракать со Смертью – это шанс, мало кому выпадающий. Вы играете в шахматы?
– Исключительно хорошо, – ответила Сьюзан, все еще смущаясь.
– Подумайте как следует. Ну что же, приятели. Возвращайтесь к раскалыванию вселенной. Не пройдете ли во сюда, мадам?
– Я же не могу выйти из круга.
– О, вполне можете, если я вас приглашаю. В порядке любезности. Я не знаю, разъясняли вам когда-нибудь эту концепцию?
Он поклонился и подал ей руку. Помешкав, она переступила меловую черту. На секунду стало щекотно.
Студенты поспешно ретировались.
– Не останавливайтесь, – сказал Ридкулли. – Теперь сюда, мадам.
Сьюзан никогда прежде не испытывала воздействия шарма. В Ридкулли его было полно – на своеобразный подмигивающий манер.
Она проследовала за ним через лужайки к Главному Залу.
Столы были накрыты к завтраку, но при этом за ними никого не было. Буфетная стойка поросла, как осенними грибами, блюдами с медными крышками. Три довольно юные девы замерли в терпеливом ожидании за этой баррикадой.
– Поможем себе сами, – живо предложил Ридкулли, приподнимая крышку с одного из блюд.
– Официанты и им подобные производят слишком много шума – это какая-то шутка, – он потыкал то, что находилось под крышкой, и подозвал одну из девушек.
– Ты которая из них? – спросил он. – Молли, Полли или Долли?
– Молли, ваша милость, – ответила девушка, приседая в реверансе и слегка трепеща. – Что-то не так?
– Не так – не так – не так, ооо, не так – не так – не так! – подхватили две другие девушки.
– Что случилось с копченой селедкой? Что это такое? Смахивает на мясной пирожок, засунутый в булку, – сказал Ридкулли, сверля девушек глазами.
– Миссис Панариция дала распоряжение поварам, – объяснила Молли нервно.
– Это…
– йя – йя – йя!…
– …это гамбургер.
– Объясни мне, – сказал Ридкулли. – Зачем ты соорудила из своих волос улей, умоляю? Из-за него ты похожа на спичку.
– Прошу вас, сэр, мы…
– Ты ходила на концерт Музыки Рока, не так ли?
– Да, сэр.
– Йа – Йа.
– И ты, э-э-э… ты кидала что-нибудь на сцену?
– Нет, сэр!
– Где миссис Панариция?
– В постели с холодным компрессом, сэр.
– Неудивительно. – Ридкулли повернулся к Сьюзан. – Боюсь, люди здесь забавляются дурацкими гамбургерами.
– На завтрак я ем только мюсли, – сказала Сьюзан.
– Есть овсянка, – сказал Ридкулли. – Ее готовят для Казначея, потому что она не действует возбуждающе. – Он приподнял другую крышку. – Да, вот она, никуда не делась. Есть вещи, которые Музыке Рока не под силу изменить, и одна из них – овсянка. Позволь за тобой поухаживать.
Они расположились друг напротив друга.
– Ну, разве это не прелестно? – сказал Ридкулли.
– Вы смеетесь надо мной? – спросила Сьюзан подозрительно.
– Не так чтобы. Мой опыт мне подсказывает, что в сельдевых сетях оказывается все-таки в основном сельдь. А для смертного пользователя, такого как я, интересно каким образом Смерть вдруг превратился в юную девушку из ходячей натомии, к которой мы привыкли и к которой… привыкли.
– Натомии?
– Другое обозначение для скелета. От «анатомия», вероятно.
– Он мой дедушка.
– О. Да, ты же говорила. И что, это правда?
– Звучит довольно глупо. Впредь я буду называть кого-нибудь другого.
– Поработай на моем месте минут пять, а потом будешь говорить о глупости, – он извлек из кармана карандаш и осторожно приподнял им верхнюю половину своей булочки. – Гляди-ка, а тут еще и сыр, – сказал он с осуждением.
– Он куда-то исчез, а я вдруг узнаю, что все унаследовала я. Я хочу сказать, я ведь об этом не просила! Почему именно я? Расхаживать повсюду с этой дурацкой косой… это совсем не то, что я ждала от жизни…
– Это безусловно не то, о чем рассказывается в книжках про удачные карьеры, – сказал Ридкулли.
– Именно так!
– И я полагаю, тебя весьма это тяготит? – спросил Ридкулли.
– Мы не знаем, куда он делся. Альберт говорит, что его что-то тяготило, но он так и не сказал – что.
– Боги! Что такое может тяготить Смерть?
– Альберту кажется, что он способен… наделать глупостей.
– Бог ты мой. Не очень глупых глупостей, я надеюсь. Да и разве это возможно? Это было бы… самосмертоубийство. Или смертоцид.
К удивлению Сьюзан, Ридкулли похлопал ее по руке.
– Но я уверен, что мы все можем спать спокойно, зная, что мы на твоем попечении, – сказал он.
– Но там такой беспорядок! Хорошие люди умирают глупой смертью, плохие доживают до глубокой старости. Все так неорганизованно! Во всем этом никакого смысла! Никакой справедливости! Я хочу сказать, этот мальчик…
– Какой мальчик?
К ее изумлению и ужасу она почувствовала, что краснеет.
– Просто один парень, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85