Я понимал, что он меня не заметил — совершенно очевидно, ему было не до зрителей. По его виду нетрудно было догадаться: каждое движение причиняло ему боль. На лице отражалось мучение, каждый шаг давался с трудом. Энджер волочил ноги, как пьяный или больной, а может, как старик, бесконечно уставший от жизни. От меня не укрылось, что левая рука, которую он щадил, бессильно повисла вдоль туловища, мучная метка на ней потемнела, а красная чернильная клякса расплылась в бурое пятно. Фрак хранил все те же причудливые следы мучной пыли, которые оставил приглашенный из публики доброволец считанные секунды назад, в сотне футов отсюда.
Под гром наших аплодисментов, крики «браво» и одобрительный свист Энджер устало поднялся на сцену, сопровождаемый лучом второго прожектора, и только здесь, насколько можно было судить по его виду, немного пришел в себя. При полном свете рампы он раскланялся, послал в зал несколько воздушных поцелуев и расцвел в торжествующей улыбке. Как и все остальные, я испытал неподдельное восхищение.
За спиной Энджера как-то незаметно опустился занавес, спрятав его аппаратуру.
Я не мог понять, как это делается! А ведь я видел представление собственными глазами, с пристрастием наблюдал за исполнением номера, наметанным взглядом искал отвлекающие приемы. На выходе из мюзик-холла «Эмпайр» меня охватила жгучая зло; ба. Я негодовал, что кто-то скопировал мой коронный номер; я был в ярости, что меня обошли. Но убило меня другое — я не мог взять в толк, как это делается.
Передо мною был один и тот же человек. Он находился в определенном месте. И тут же возник в другом. У него не было ни дублера, ни подсадного ассистента; но так же верно и то, что невозможно с такой скоростью переместиться из одного места в другое.
От зависти я злился еще сильнее. «Яркий миг» — так Энджер в расчете на невзыскательную публику окрестил свою версию, усовершенствованную, черт бы его побрал, версию «Новой транспортации человека» — стал выдающимся событием, которое подняло наше искусство, часто страдающее от непонимания и насмешек, на совершенно иной уровень. За это нужно отдать ему должное, как бы я к нему ни относился. Точно так же, как, наверно, и большинство зрителей, я получил истинное удовольствие, наблюдая за его работой. Выйдя из здания мюзик-холла, я пересек узкую дорожку, которая вела к служебному подъезду, и подумал, что хорошо бы послать Энджеру мою визитную карточку, чтобы затем наведаться к нему лично и поздравить с успехом.
Впрочем, я тут же подавил это желание. Если он чисто исполнил одну-единственную иллюзию — это еще не повод перед ним заискивать после стольких лет непримиримой вражды.
По возвращении в Хорнси — в то время я проживал именно там — мне предстояла бессонная ночь. До рассвета я метался и ворочался рядом с Олив.
Наутро я принялся всерьез обдумывать увиденное, пытаясь вникнуть в самую суть.
Вынужден еще раз повторить: ума не приложу, как Энджер это делал. Сидя в зале во время представления, я так и не смог догадаться, в чем заключается его секрет; даже поразмыслив и примерив к его исполнению все известные мне принципы магии, я нисколько не приблизился к разгадке.
В основе его номера лежали три — ну, может быть, четыре фундаментальных типа сценической иллюзии: сначала он продемонстрировал собственное исчезновение, затем возникновение в другом месте, с элементами перемещения — и все это сводилось к опровержению физических законов.
Выступать на сцене с иллюзией исчезновения относительно просто: надо соответствующим образом расположить зеркала или полузеркала, выставить свет, подготовить атрибуты сценической «черной магии» или обманки, применить отвлекающие приемы, использовать опускные двери и так далее. Для показа этой иллюзии вне сцены обычно требуется заранее расположить в нужном месте конкретный предмет или его точную копию… если же речь идет о человеке, то организовать не вызывающую сомнений подсадку. Сочетание этих двух типов иллюзии порождает видимость третьего: изумленная публика пребывает в полной уверенности, что засвидетельствовала опровержение физических законов.
Вот и у меня создалось впечатление, что тогда в Хэкни я видел опровержение физических законов.
Мое обращение к традиционным принципам иллюзионизма оказалось безуспешным; как я ни бился, как ни ломал голову, сколько-нибудь удовлетворительного объяснения этой тайны найти так и не удалось.
Меня преследовала мысль, что секрет, лежащий в основе этой блистательной иллюзии, до обидного прост. Главное правило магии непреложно: то, что видится, и то, что делается, — это разные вещи.
Тайна от меня ускользала. Я нашел для себя только два весьма слабых утешения.
Во-первых, при всем своем блеске Энджер пока еще оставался в неведении относительно моего собственного секрета. Он работал номер не так, как я, — до меня ему далеко.
Во-вторых, Энджер, при всех своих тайнах, проигрывал мне в скорости. Его иллюзия исполнялась в более медленном темпе. Мое тело перемещается из одного ящика в другой практически мгновенно. Необходимо подчеркнуть: не перемещение происходит мгновенно, а иллюзия перемещения создается мгновенно. Без малейшей заминки. У Энджера выходит куда медленнее. В тот вечер, по моим расчетам, ему потребовалось две секунды, ну, пусть одна, а это означало, что он отстает от меня на секунду, а то и на целых две.
Пытаясь в очередной раз приблизиться к разгадке, я стал восстанавливать в памяти время и расстояние. В театре все мои подсчеты делались на глаз, потому что я был застигнут врасплох и не имел при себе измерительных приборов.
Такова неотъемлемая часть иллюзионного метода: использовать эффект неожиданности, чтобы замести следы. Большинство публики не сможет произвести точные подсчеты и затруднится ответить, сколько времени заняла сама иллюзия. Существует немало трюков, которые основаны именно на этом принципе: иллюзионист совершает свои манипуляции настолько быстро, что неискушенные зрители потом клянутся: ничего такого не происходило, ведь для этого просто не было времени.
Памятуя об этом, я заставил себя мысленно вернуться к увиденному, прокрутить в памяти всю иллюзию целиком и попытаться оценить, сколько же времени прошло на самом деле между, скажем так, исчезновением Энджера и его материализацией в другом месте. В конце концов я пришел к выводу, что на это потребовалось даже не одна-две секунды, а как минимум пять. За пять секунд неожиданной темноты опытный фокусник может выполнить огромное количество невидимых манипуляций!
Этот временной отрезок явно служил ключом к разгадке тайны, но все равно за считанные секунды Энджер никак не успел бы промчаться через весь партер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Под гром наших аплодисментов, крики «браво» и одобрительный свист Энджер устало поднялся на сцену, сопровождаемый лучом второго прожектора, и только здесь, насколько можно было судить по его виду, немного пришел в себя. При полном свете рампы он раскланялся, послал в зал несколько воздушных поцелуев и расцвел в торжествующей улыбке. Как и все остальные, я испытал неподдельное восхищение.
За спиной Энджера как-то незаметно опустился занавес, спрятав его аппаратуру.
Я не мог понять, как это делается! А ведь я видел представление собственными глазами, с пристрастием наблюдал за исполнением номера, наметанным взглядом искал отвлекающие приемы. На выходе из мюзик-холла «Эмпайр» меня охватила жгучая зло; ба. Я негодовал, что кто-то скопировал мой коронный номер; я был в ярости, что меня обошли. Но убило меня другое — я не мог взять в толк, как это делается.
Передо мною был один и тот же человек. Он находился в определенном месте. И тут же возник в другом. У него не было ни дублера, ни подсадного ассистента; но так же верно и то, что невозможно с такой скоростью переместиться из одного места в другое.
От зависти я злился еще сильнее. «Яркий миг» — так Энджер в расчете на невзыскательную публику окрестил свою версию, усовершенствованную, черт бы его побрал, версию «Новой транспортации человека» — стал выдающимся событием, которое подняло наше искусство, часто страдающее от непонимания и насмешек, на совершенно иной уровень. За это нужно отдать ему должное, как бы я к нему ни относился. Точно так же, как, наверно, и большинство зрителей, я получил истинное удовольствие, наблюдая за его работой. Выйдя из здания мюзик-холла, я пересек узкую дорожку, которая вела к служебному подъезду, и подумал, что хорошо бы послать Энджеру мою визитную карточку, чтобы затем наведаться к нему лично и поздравить с успехом.
Впрочем, я тут же подавил это желание. Если он чисто исполнил одну-единственную иллюзию — это еще не повод перед ним заискивать после стольких лет непримиримой вражды.
По возвращении в Хорнси — в то время я проживал именно там — мне предстояла бессонная ночь. До рассвета я метался и ворочался рядом с Олив.
Наутро я принялся всерьез обдумывать увиденное, пытаясь вникнуть в самую суть.
Вынужден еще раз повторить: ума не приложу, как Энджер это делал. Сидя в зале во время представления, я так и не смог догадаться, в чем заключается его секрет; даже поразмыслив и примерив к его исполнению все известные мне принципы магии, я нисколько не приблизился к разгадке.
В основе его номера лежали три — ну, может быть, четыре фундаментальных типа сценической иллюзии: сначала он продемонстрировал собственное исчезновение, затем возникновение в другом месте, с элементами перемещения — и все это сводилось к опровержению физических законов.
Выступать на сцене с иллюзией исчезновения относительно просто: надо соответствующим образом расположить зеркала или полузеркала, выставить свет, подготовить атрибуты сценической «черной магии» или обманки, применить отвлекающие приемы, использовать опускные двери и так далее. Для показа этой иллюзии вне сцены обычно требуется заранее расположить в нужном месте конкретный предмет или его точную копию… если же речь идет о человеке, то организовать не вызывающую сомнений подсадку. Сочетание этих двух типов иллюзии порождает видимость третьего: изумленная публика пребывает в полной уверенности, что засвидетельствовала опровержение физических законов.
Вот и у меня создалось впечатление, что тогда в Хэкни я видел опровержение физических законов.
Мое обращение к традиционным принципам иллюзионизма оказалось безуспешным; как я ни бился, как ни ломал голову, сколько-нибудь удовлетворительного объяснения этой тайны найти так и не удалось.
Меня преследовала мысль, что секрет, лежащий в основе этой блистательной иллюзии, до обидного прост. Главное правило магии непреложно: то, что видится, и то, что делается, — это разные вещи.
Тайна от меня ускользала. Я нашел для себя только два весьма слабых утешения.
Во-первых, при всем своем блеске Энджер пока еще оставался в неведении относительно моего собственного секрета. Он работал номер не так, как я, — до меня ему далеко.
Во-вторых, Энджер, при всех своих тайнах, проигрывал мне в скорости. Его иллюзия исполнялась в более медленном темпе. Мое тело перемещается из одного ящика в другой практически мгновенно. Необходимо подчеркнуть: не перемещение происходит мгновенно, а иллюзия перемещения создается мгновенно. Без малейшей заминки. У Энджера выходит куда медленнее. В тот вечер, по моим расчетам, ему потребовалось две секунды, ну, пусть одна, а это означало, что он отстает от меня на секунду, а то и на целых две.
Пытаясь в очередной раз приблизиться к разгадке, я стал восстанавливать в памяти время и расстояние. В театре все мои подсчеты делались на глаз, потому что я был застигнут врасплох и не имел при себе измерительных приборов.
Такова неотъемлемая часть иллюзионного метода: использовать эффект неожиданности, чтобы замести следы. Большинство публики не сможет произвести точные подсчеты и затруднится ответить, сколько времени заняла сама иллюзия. Существует немало трюков, которые основаны именно на этом принципе: иллюзионист совершает свои манипуляции настолько быстро, что неискушенные зрители потом клянутся: ничего такого не происходило, ведь для этого просто не было времени.
Памятуя об этом, я заставил себя мысленно вернуться к увиденному, прокрутить в памяти всю иллюзию целиком и попытаться оценить, сколько же времени прошло на самом деле между, скажем так, исчезновением Энджера и его материализацией в другом месте. В конце концов я пришел к выводу, что на это потребовалось даже не одна-две секунды, а как минимум пять. За пять секунд неожиданной темноты опытный фокусник может выполнить огромное количество невидимых манипуляций!
Этот временной отрезок явно служил ключом к разгадке тайны, но все равно за считанные секунды Энджер никак не успел бы промчаться через весь партер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97