к тому
времени как он разлегся на складной кровати Уолтерса, обещанная плата
составляла двести пятьдесят долларов, а критика характера Уолтерса звучала
непрерывно.
Но кровотечение прекратилось. Человек сел на кровати и презрительно
осмотрел квартиру. Долли все еще не было дома, и, конечно, квартиру она
оставила в беспорядке: множество грязных тарелок на столе, всюду
разбросаны ее куклы, белье сушится над раковиной, а с ручки двери свисает
свитер.
- Какое грязное место, - сказал нежеланный гость. - Даже двухсот
пятидесяти долларов не стоит.
С губ Уолтерса рвался резкий ответ. Но он подавил его вместе с
другими, уже полчаса готовыми вырваться: в чем дело?
- Я помогу тебе умыться, - сказал он. - Потом можешь убираться. Мне
твои деньги не нужны.
Избитые губы попытались изогнуться в усмешке.
- Как глупо с твоей стороны, - сказал человек. - Я капитан Хуан
Генриетта Сантос-Шмитц. У меня собственный космический корабль. У меня
доля доходов в транспортном корабле, который кормит эту планету, среди
других моих предприятий. Говорят, что я на одиннадцатом месте в списке
самых богатых людей.
- Никогда о тебе не слышал, - проворчал Уолтерс, напуская теплую воду
в раковину. Но это неправда. Когда-то очень давно, но что-то было,
какое-то воспоминание. Кто-то еженедельно показывался в новостях ПВ, потом
каждый месяц или два. Ничто не забывается лучше, чем человек,
прославленный десять лет назад. - Ты ребенок, выросший в корабле хичи, -
неожиданно сказал Уолтерс, и человек взвыл:
- Точно! Ой! Ты делаешь мне больно!
- Терпи, - ответил Уолтерс и подумал, что же делает здесь
одиннадцатый в списке богатейших людей. Долли, конечно, понравится эта
встреча. Но Долли часто нравятся ее планы - как разбогатеть и купить
островные плантации, или летний дом, или билет домой. Может, стоить
задержать здесь этого человека под каким-нибудь предлогом, пока Долли не
вернется? Или вытолкать его и потом рассказать Долли?
Но эта дилемма тут же разрешилась сама собой: дверь заскрипела, и
вошла Долли.
Как бы ни выглядела Долли у себя дома - обычно глаза ее слезились от
аллергии на флору Пегги, она вечно недовольна, у нее редко причесаны
волосы, - но когда она выходит наружу, она ослепительна. И, очевидно, она
ослепила неожиданного гостя, когда появилась в дверях, и хоть Уолтерс уже
около года был женат на этой женщине со стройной фигурой и неулыбающимся
лицом - и отлично знал, какой диете она обязана первому, и какому
недостатку своих зубов - второму, сам он тоже был почти ослеплен.
Уолтерс обнял ее и поцеловал; она вернула поцелуй, но не очень
внимательно. Глядела мимо него на незнакомца. Все еще обнимая ее, Уолтерс
сказал:
- Дорогая, это капитан Сантос-Шмитц. Он подрался, и я привел его
сюда...
Она оттолкнула его:
- Младший, неужели?
Ему потребовалось время, чтобы осознать недоразумение.
- О, нет, Долли, он не со мной дрался. Просто я проходил поблизости.
Выражение ее смягчилось, и она повернулась к гостю.
- Конечно. Добро пожаловать, Вэн. Позвольте взглянуть, что с вами
сделали.
Сантос-Шмитц приободрился.
- Вы меня знаете, - сказал он, позволяя ей взглянуть на повязки,
которые уже наложил Уолтерс.
- Конечно, Вэн! Все в порту Хеграмет знают вас. - Она сочувственно
покачала головой, разглядывая синяк у него под глазом. - Вы показывали на
меня вчера вечером, - сказала она. - В "Веретене".
Он откинулся назад и взглянул на нее внимательней.
- О, да! Вы выступали! Я видел ваше представление.
Долли Уолтерс редко улыбалась, но она умела морщить глаза и поджимать
свои красивые губы, что еще лучше улыбки; очень привлекательное выражение.
Она часто демонстрировала его, когда они поудобнее устраивали Вэна
Сантос-Шмитца, кормили его и слушали его объяснения, почему ливийцы были
неправы, когда рассердились на него. Если Уолтерс считал, что Долли
рассердится на него за то, что привел этого бродягу в дом, он обнаружил,
что тут ему нечего опасаться. Но время шло, и он начинал нервничать.
- Вэн, - сказал он, - мне завтра утром надо улетать, и я думаю, ты
рад будешь вернуться в отель...
- Конечно, нет, Младший, - заявила его жена. - У нас здесь достаточно
места. Он будет спать в кровати, ты на диване, а я лягу в другой комнате.
Уолтерс был слишком поражен, чтобы нахмуриться или ответить. Что за
глупая мысль! Конечно, Вэн захочет вернуться в отель, и, конечно, Долли
просто проявляет вежливость; ведь не может же она так повести дело, что
они не останутся наедине ночью. В последнюю ночь. Ведь утром ему предстоит
лететь в буш с этими раздражительными арабами. Поэтому он уверенно ждал,
что Вэн сейчас извинится, а жена его примет извинения, потом уверенность
становилась меньше, потом ее совсем не стало. Уолтерс не очень высок, но
диван еще короче, и всю ночь он метался и ворочался на нем, жалея о том,
что услышал имя Хуана Генриетты Сантос-Шмитца.
И сожаление это разделяло все человечество, включая меня.
Вэн не просто неприятный человек - о, это не его вина, конечно (да,
да, Зигфрид, я знаю, убирайся из моей головы!). Он к тому же скрывался от
правосудия, вернее, скрывался бы, если бы стало известно, что именно он
прихватил из артефактов хичи.
Говоря Уолтерсу, что он богат, Вэн не солгал. У него с рождения было
право на долю прибылей от любой технологии хичи, просто потому что мама
родила его на корабле хичи и рядом не оказалось ни одного другого
человека. Когда суды во всем разобрались, он получил очень много денег. По
мнению Вэна, это означало также, что он имеет право на любую находку,
касающуюся хичи, о которой раньше не было известно. Он взял себе корабль
хичи - все это знали, - но на его деньги лучшие адвокаты поставили в тупик
Корпорацию Врата в судах. Он прихватил также некоторые аппараты хичи, не
доступные большинству людей, и если бы стало известно, что это за
аппараты, дело тут же передали бы в суд и Вэн немедленно стал бы Врагом
Общества Номер Один, а не просто помехой и причиной раздражения. Поэтому у
Уолтерса были все права ненавидеть его, хотя, конечно, совсем по другим
причинам.
Когда Уолтерс на следующее утро увидел ливийцев, они страдали от
похмелья и были раздражительны. Он тоже, но разница заключалась в том, что
у него раздражение было глубже и не было похмелья. Кстати, отчасти этим и
объяснялось его раздражение.
Пассажиры не спрашивали его о прошлом вечере; они вообще почти не
разговаривали, когда судно летело над широкой саванной, редкими полянами и
очень редкими фермами планеты Пегги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
времени как он разлегся на складной кровати Уолтерса, обещанная плата
составляла двести пятьдесят долларов, а критика характера Уолтерса звучала
непрерывно.
Но кровотечение прекратилось. Человек сел на кровати и презрительно
осмотрел квартиру. Долли все еще не было дома, и, конечно, квартиру она
оставила в беспорядке: множество грязных тарелок на столе, всюду
разбросаны ее куклы, белье сушится над раковиной, а с ручки двери свисает
свитер.
- Какое грязное место, - сказал нежеланный гость. - Даже двухсот
пятидесяти долларов не стоит.
С губ Уолтерса рвался резкий ответ. Но он подавил его вместе с
другими, уже полчаса готовыми вырваться: в чем дело?
- Я помогу тебе умыться, - сказал он. - Потом можешь убираться. Мне
твои деньги не нужны.
Избитые губы попытались изогнуться в усмешке.
- Как глупо с твоей стороны, - сказал человек. - Я капитан Хуан
Генриетта Сантос-Шмитц. У меня собственный космический корабль. У меня
доля доходов в транспортном корабле, который кормит эту планету, среди
других моих предприятий. Говорят, что я на одиннадцатом месте в списке
самых богатых людей.
- Никогда о тебе не слышал, - проворчал Уолтерс, напуская теплую воду
в раковину. Но это неправда. Когда-то очень давно, но что-то было,
какое-то воспоминание. Кто-то еженедельно показывался в новостях ПВ, потом
каждый месяц или два. Ничто не забывается лучше, чем человек,
прославленный десять лет назад. - Ты ребенок, выросший в корабле хичи, -
неожиданно сказал Уолтерс, и человек взвыл:
- Точно! Ой! Ты делаешь мне больно!
- Терпи, - ответил Уолтерс и подумал, что же делает здесь
одиннадцатый в списке богатейших людей. Долли, конечно, понравится эта
встреча. Но Долли часто нравятся ее планы - как разбогатеть и купить
островные плантации, или летний дом, или билет домой. Может, стоить
задержать здесь этого человека под каким-нибудь предлогом, пока Долли не
вернется? Или вытолкать его и потом рассказать Долли?
Но эта дилемма тут же разрешилась сама собой: дверь заскрипела, и
вошла Долли.
Как бы ни выглядела Долли у себя дома - обычно глаза ее слезились от
аллергии на флору Пегги, она вечно недовольна, у нее редко причесаны
волосы, - но когда она выходит наружу, она ослепительна. И, очевидно, она
ослепила неожиданного гостя, когда появилась в дверях, и хоть Уолтерс уже
около года был женат на этой женщине со стройной фигурой и неулыбающимся
лицом - и отлично знал, какой диете она обязана первому, и какому
недостатку своих зубов - второму, сам он тоже был почти ослеплен.
Уолтерс обнял ее и поцеловал; она вернула поцелуй, но не очень
внимательно. Глядела мимо него на незнакомца. Все еще обнимая ее, Уолтерс
сказал:
- Дорогая, это капитан Сантос-Шмитц. Он подрался, и я привел его
сюда...
Она оттолкнула его:
- Младший, неужели?
Ему потребовалось время, чтобы осознать недоразумение.
- О, нет, Долли, он не со мной дрался. Просто я проходил поблизости.
Выражение ее смягчилось, и она повернулась к гостю.
- Конечно. Добро пожаловать, Вэн. Позвольте взглянуть, что с вами
сделали.
Сантос-Шмитц приободрился.
- Вы меня знаете, - сказал он, позволяя ей взглянуть на повязки,
которые уже наложил Уолтерс.
- Конечно, Вэн! Все в порту Хеграмет знают вас. - Она сочувственно
покачала головой, разглядывая синяк у него под глазом. - Вы показывали на
меня вчера вечером, - сказала она. - В "Веретене".
Он откинулся назад и взглянул на нее внимательней.
- О, да! Вы выступали! Я видел ваше представление.
Долли Уолтерс редко улыбалась, но она умела морщить глаза и поджимать
свои красивые губы, что еще лучше улыбки; очень привлекательное выражение.
Она часто демонстрировала его, когда они поудобнее устраивали Вэна
Сантос-Шмитца, кормили его и слушали его объяснения, почему ливийцы были
неправы, когда рассердились на него. Если Уолтерс считал, что Долли
рассердится на него за то, что привел этого бродягу в дом, он обнаружил,
что тут ему нечего опасаться. Но время шло, и он начинал нервничать.
- Вэн, - сказал он, - мне завтра утром надо улетать, и я думаю, ты
рад будешь вернуться в отель...
- Конечно, нет, Младший, - заявила его жена. - У нас здесь достаточно
места. Он будет спать в кровати, ты на диване, а я лягу в другой комнате.
Уолтерс был слишком поражен, чтобы нахмуриться или ответить. Что за
глупая мысль! Конечно, Вэн захочет вернуться в отель, и, конечно, Долли
просто проявляет вежливость; ведь не может же она так повести дело, что
они не останутся наедине ночью. В последнюю ночь. Ведь утром ему предстоит
лететь в буш с этими раздражительными арабами. Поэтому он уверенно ждал,
что Вэн сейчас извинится, а жена его примет извинения, потом уверенность
становилась меньше, потом ее совсем не стало. Уолтерс не очень высок, но
диван еще короче, и всю ночь он метался и ворочался на нем, жалея о том,
что услышал имя Хуана Генриетты Сантос-Шмитца.
И сожаление это разделяло все человечество, включая меня.
Вэн не просто неприятный человек - о, это не его вина, конечно (да,
да, Зигфрид, я знаю, убирайся из моей головы!). Он к тому же скрывался от
правосудия, вернее, скрывался бы, если бы стало известно, что именно он
прихватил из артефактов хичи.
Говоря Уолтерсу, что он богат, Вэн не солгал. У него с рождения было
право на долю прибылей от любой технологии хичи, просто потому что мама
родила его на корабле хичи и рядом не оказалось ни одного другого
человека. Когда суды во всем разобрались, он получил очень много денег. По
мнению Вэна, это означало также, что он имеет право на любую находку,
касающуюся хичи, о которой раньше не было известно. Он взял себе корабль
хичи - все это знали, - но на его деньги лучшие адвокаты поставили в тупик
Корпорацию Врата в судах. Он прихватил также некоторые аппараты хичи, не
доступные большинству людей, и если бы стало известно, что это за
аппараты, дело тут же передали бы в суд и Вэн немедленно стал бы Врагом
Общества Номер Один, а не просто помехой и причиной раздражения. Поэтому у
Уолтерса были все права ненавидеть его, хотя, конечно, совсем по другим
причинам.
Когда Уолтерс на следующее утро увидел ливийцев, они страдали от
похмелья и были раздражительны. Он тоже, но разница заключалась в том, что
у него раздражение было глубже и не было похмелья. Кстати, отчасти этим и
объяснялось его раздражение.
Пассажиры не спрашивали его о прошлом вечере; они вообще почти не
разговаривали, когда судно летело над широкой саванной, редкими полянами и
очень редкими фермами планеты Пегги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82