Интересно, как ты, чванливый панычок, выпутаешься из беды...
Пассажиры смотрели па Альфонса насмешливо и даже враждебно. Ни одна рука не поднялась помочь ему. Около него стоял Черноусый человек; он курил и пускал дым чуть не в рот Альфонсу. Но Альфонс сунул ему в ладонь мелкую монету — черноусый сразу стал вежлив и услужлив, поднял, как игрушку, большой
чемодан и поставил на верхнюю полку. Альфонс окинул всех взглядом, исполненным превосходства.Недалеко от Витебска в наш вагон вошел кондуктор, громко требуя показать билеты. Следом за ним тяжело шагал контролер. Альфонс с достоинством сунул руку в один карман, в другой... После этого гораздо быстрее ощупал внутренние карманы.
Контролер приближался... Вдруг Альфонс заговорил со мной по-латышски: не могу ли я дать ему свой билет... он мне заплатит за все неприятности... Мне ведь к таким делам не привыкать, а для него...
Почему это «мне к таким делам не привыкать»?.. Наглец! Я не ответил и отвернулся. Альфонсу, видно, невдомек, что есть люди, которых за деньги не купишь.Разумеется, контролер не людоед. Такого человека, у которого в кармане полный кошелек, он не тронет. В Витебске носильщик тащил чемодан и свертки Альфонса, а сам Шуман-младший шел налегке с пустыми руками. Затем подъехал извозчик, и мой сосед грохнулся в сани, которые быстро увезли его.
Глава XVI
Вася Уголев.
Проезд в трамвае с двумя мешками обошелся бы в пятнадцать копеек, что составляло стоимость полутора билетов в кино и почти двух книг Универсальной библиотечки. Нет, не поеду трамваем; пока что это для меня слишком дорого.
Большинство гимназистов соберется только завтра утром. Тем более сейчас два часа пополудни, и золотая молодежь слоняется по главным улицам. Я свернул от вокзала направо и, пройдя по многочисленным узким улочкам, вышел на тропинку, которая вела через замерзшую Двину. Обычно по этой тропинке ходили ремесленники, домашние хозяйки и базарные торговки.
Мешки становились все тяжелее... Левый берег Двины крутой и скользкий. Пока взберешься наверх, придется изрядно попотеть. В это время ко мне подбежал мальчуган— воспитанник городского училища, мой ровесник.
— Господин гимназист, разрешите я вам помогу... — Друг, — улыбнулся я, — какой там «господин гимназист»! Мне надо самому справиться со своими мешками.
— Позвольте, господин гимназист, вы так устали, — настаивал он.
Грудь у мальчишки была еще уже моей и руки без перчаток. 'Ну хорошо, я заплачу ему продуктами. Правда, много не смогу дать: самому должно хватить на три недели. Я проворно развязал один мешок и вытащил каравай хлеба. Мальчик, словно удивляясь моей щедрости, побоялся его взять. Он схватил мои мешки, взвалил на плечи, и мы полезли наверх.
Мальчуган выбрался на берег усталый и потный — он, оказывается, был куда слабее меня. Я схватил свои мешки, но паренек рассердился и стал спорить со мной: раз он взялся, так должен тащить. Наконец он уступил, и мы пошли рядом.
Звали его Вася Уголев. В городских училищах было четыре класса. Он учился в третьем. Учение стоило двенадцать рублей. После окончания школы Вася собирался стать телеграфистом, чтобы скорей начать зарабатывать.
— Моя мать прачка... А это не просто. Господам угодить трудно: сделаешь все как следует, а потом ходи по двадцать раз — у них, видишь ли, нет денег. Черти такие! А тут у матери случилась беда: у нас утюг совсем старый... Купили бы новый, да как раз пришло время за школу платить. И вот из утюга выпал уголек и прожег дырочку в платье какой-то барыни. Надо платить за ущерб... Дырочка совсем маленькая, но барыня сначала вовсе не хотела принимать платье: пусть ей купят новое. Ох, уж эти господа — готовы нажиться за счет прачки! Мне нужны тетради, а денег ни копейки.
Я вытащил из кармана пятнадцать копеек — мои трамвайные деньги: Вася Уголен беднее меня. Я хоть отдохнул в деревне...
Вася был поражен, увидев пятнадцать копеек, на которые можно купить пять тетрадей, и стыдливо пробормотал: в конце концов, я на себе тащил мешки... он не заработал. У самой моей квартиры Вася насильно снял с меня мешки и внес их в дом.
Глава XIX
Изучение учительских нравов. — Лихорадка и термометр.
Я предвидел, что сразу после каникул учителя будут уступчивее, и решил использовать это на уроке естествознания.Существовали специальные карты с контурами птиц, зверей и домашних животных. Нам задавали раскрашивать их цветными карандашами или чернилами. Злые языки утверждали, что это опять-таки дело рук нашего директора, который заботился, чтобы книжный магазин Дрейцера имел доход.
У меня не было основания бунтовать против этих карт, если бы они не стоили денег. Но так как мне необходима хорошая отметка, а я не пророк и не способен угадать, когда меня вызовут, то решил предупредить события. На первом уроке Констанция Стефановна спросила: «Ну, господа, кто желал бы ответить после столь долгого перерыва?» Я тотчас вскочил на ноги и бойко отбарабанил все ответы. Учительница поставила мне пять. Итак, обеспечен до самого конца третьей четверти: Констанция Стефановна не имела обыкновения вызывать в четверти по два раза. Теперь Дрейцер не получит от меня ни гроша.
Надо сказать, что другие ученики тоже изучали привычки учителей и приспосабливались к их слабостям. Например, Аврелий Ксенофонтович питал особенное пристрастие к исключениям из грамматических правил. У нас в классе гимназист Стрельцов поспорил с товарищами, что не будет учить по-латыни ничего, кроме исключений из правил, и получит за четверть не меньше тройки. Стрельцов блестяще выиграл пари: Аврелий Ксенофонтович поставил ему четыре.
Меня радовала хорошая отметка, но все-таки во время перемены было такое ощущение, словно гимназия меня душит. Гимназисты шумно рассказывали о каникулах. Одни хвастались новыми костюмами, которые стоили дороже всего того, что я износил за свою жизнь. Другие вспоминали о своих развлечениях со скандалами и без них. А третьи — как они катались на тройках, пугая деревенских ребятишек, кур и собак.
Дома я почувствовал себя плохо: подкашивались ноги, знобило, щеки горели как в огне. Я лег в постель.
На другой день мне стало еще хуже. Под вечер портной Ипполитов сказал:
— Не позвать ли доктора? У тебя есть деньги?
Я отрицательно покачал головой: полихорадит — и пройдет. Но через день уже не мог пошевелиться.Хозяин советовался с женой: разумеется, ни один врач не совершит чуда. А все же, если они всегда при деньгах и даже могут носить на пальцах дорогие кольца, то, наверное, кому-нибудь есть от них польза. Какого бы врача позвать? Теодорович—тот не пускается ни в какие переговоры: беден ты или пет, плати рубль, и все тут. Яблонский, пожалуй, придет и за семьдесят пять копеек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Пассажиры смотрели па Альфонса насмешливо и даже враждебно. Ни одна рука не поднялась помочь ему. Около него стоял Черноусый человек; он курил и пускал дым чуть не в рот Альфонсу. Но Альфонс сунул ему в ладонь мелкую монету — черноусый сразу стал вежлив и услужлив, поднял, как игрушку, большой
чемодан и поставил на верхнюю полку. Альфонс окинул всех взглядом, исполненным превосходства.Недалеко от Витебска в наш вагон вошел кондуктор, громко требуя показать билеты. Следом за ним тяжело шагал контролер. Альфонс с достоинством сунул руку в один карман, в другой... После этого гораздо быстрее ощупал внутренние карманы.
Контролер приближался... Вдруг Альфонс заговорил со мной по-латышски: не могу ли я дать ему свой билет... он мне заплатит за все неприятности... Мне ведь к таким делам не привыкать, а для него...
Почему это «мне к таким делам не привыкать»?.. Наглец! Я не ответил и отвернулся. Альфонсу, видно, невдомек, что есть люди, которых за деньги не купишь.Разумеется, контролер не людоед. Такого человека, у которого в кармане полный кошелек, он не тронет. В Витебске носильщик тащил чемодан и свертки Альфонса, а сам Шуман-младший шел налегке с пустыми руками. Затем подъехал извозчик, и мой сосед грохнулся в сани, которые быстро увезли его.
Глава XVI
Вася Уголев.
Проезд в трамвае с двумя мешками обошелся бы в пятнадцать копеек, что составляло стоимость полутора билетов в кино и почти двух книг Универсальной библиотечки. Нет, не поеду трамваем; пока что это для меня слишком дорого.
Большинство гимназистов соберется только завтра утром. Тем более сейчас два часа пополудни, и золотая молодежь слоняется по главным улицам. Я свернул от вокзала направо и, пройдя по многочисленным узким улочкам, вышел на тропинку, которая вела через замерзшую Двину. Обычно по этой тропинке ходили ремесленники, домашние хозяйки и базарные торговки.
Мешки становились все тяжелее... Левый берег Двины крутой и скользкий. Пока взберешься наверх, придется изрядно попотеть. В это время ко мне подбежал мальчуган— воспитанник городского училища, мой ровесник.
— Господин гимназист, разрешите я вам помогу... — Друг, — улыбнулся я, — какой там «господин гимназист»! Мне надо самому справиться со своими мешками.
— Позвольте, господин гимназист, вы так устали, — настаивал он.
Грудь у мальчишки была еще уже моей и руки без перчаток. 'Ну хорошо, я заплачу ему продуктами. Правда, много не смогу дать: самому должно хватить на три недели. Я проворно развязал один мешок и вытащил каравай хлеба. Мальчик, словно удивляясь моей щедрости, побоялся его взять. Он схватил мои мешки, взвалил на плечи, и мы полезли наверх.
Мальчуган выбрался на берег усталый и потный — он, оказывается, был куда слабее меня. Я схватил свои мешки, но паренек рассердился и стал спорить со мной: раз он взялся, так должен тащить. Наконец он уступил, и мы пошли рядом.
Звали его Вася Уголев. В городских училищах было четыре класса. Он учился в третьем. Учение стоило двенадцать рублей. После окончания школы Вася собирался стать телеграфистом, чтобы скорей начать зарабатывать.
— Моя мать прачка... А это не просто. Господам угодить трудно: сделаешь все как следует, а потом ходи по двадцать раз — у них, видишь ли, нет денег. Черти такие! А тут у матери случилась беда: у нас утюг совсем старый... Купили бы новый, да как раз пришло время за школу платить. И вот из утюга выпал уголек и прожег дырочку в платье какой-то барыни. Надо платить за ущерб... Дырочка совсем маленькая, но барыня сначала вовсе не хотела принимать платье: пусть ей купят новое. Ох, уж эти господа — готовы нажиться за счет прачки! Мне нужны тетради, а денег ни копейки.
Я вытащил из кармана пятнадцать копеек — мои трамвайные деньги: Вася Уголен беднее меня. Я хоть отдохнул в деревне...
Вася был поражен, увидев пятнадцать копеек, на которые можно купить пять тетрадей, и стыдливо пробормотал: в конце концов, я на себе тащил мешки... он не заработал. У самой моей квартиры Вася насильно снял с меня мешки и внес их в дом.
Глава XIX
Изучение учительских нравов. — Лихорадка и термометр.
Я предвидел, что сразу после каникул учителя будут уступчивее, и решил использовать это на уроке естествознания.Существовали специальные карты с контурами птиц, зверей и домашних животных. Нам задавали раскрашивать их цветными карандашами или чернилами. Злые языки утверждали, что это опять-таки дело рук нашего директора, который заботился, чтобы книжный магазин Дрейцера имел доход.
У меня не было основания бунтовать против этих карт, если бы они не стоили денег. Но так как мне необходима хорошая отметка, а я не пророк и не способен угадать, когда меня вызовут, то решил предупредить события. На первом уроке Констанция Стефановна спросила: «Ну, господа, кто желал бы ответить после столь долгого перерыва?» Я тотчас вскочил на ноги и бойко отбарабанил все ответы. Учительница поставила мне пять. Итак, обеспечен до самого конца третьей четверти: Констанция Стефановна не имела обыкновения вызывать в четверти по два раза. Теперь Дрейцер не получит от меня ни гроша.
Надо сказать, что другие ученики тоже изучали привычки учителей и приспосабливались к их слабостям. Например, Аврелий Ксенофонтович питал особенное пристрастие к исключениям из грамматических правил. У нас в классе гимназист Стрельцов поспорил с товарищами, что не будет учить по-латыни ничего, кроме исключений из правил, и получит за четверть не меньше тройки. Стрельцов блестяще выиграл пари: Аврелий Ксенофонтович поставил ему четыре.
Меня радовала хорошая отметка, но все-таки во время перемены было такое ощущение, словно гимназия меня душит. Гимназисты шумно рассказывали о каникулах. Одни хвастались новыми костюмами, которые стоили дороже всего того, что я износил за свою жизнь. Другие вспоминали о своих развлечениях со скандалами и без них. А третьи — как они катались на тройках, пугая деревенских ребятишек, кур и собак.
Дома я почувствовал себя плохо: подкашивались ноги, знобило, щеки горели как в огне. Я лег в постель.
На другой день мне стало еще хуже. Под вечер портной Ипполитов сказал:
— Не позвать ли доктора? У тебя есть деньги?
Я отрицательно покачал головой: полихорадит — и пройдет. Но через день уже не мог пошевелиться.Хозяин советовался с женой: разумеется, ни один врач не совершит чуда. А все же, если они всегда при деньгах и даже могут носить на пальцах дорогие кольца, то, наверное, кому-нибудь есть от них польза. Какого бы врача позвать? Теодорович—тот не пускается ни в какие переговоры: беден ты или пет, плати рубль, и все тут. Яблонский, пожалуй, придет и за семьдесят пять копеек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116