— Да выпейте хоть кофе. Йола, дочка, быстренько по чашечке! — просит хозяйка.
— Благодарствуйте, потчевали нас по-царски... Да и воздерживаться надо, предстоит еще кой к кому зайти. Ну-ка/дети, пошли! — дает команду поставщик Трифун.—
клянусь богом! — И указывает тростью на сына, который, покончив с одним пирожным, смотрит, за какое приняться теперь —.за то, что в правой, или за то, что в левой руке.— Весь в твой род. Прожорлив, меры не знает, а ночью будет тарарам.
— Так ведь ребенок... любит сладенькое, вкусное...
— Ах, оставьте, я знаю его натуру... Ну, до свиданья, хозяин, до свиданья, хозяйка! Всего доброго! — И господин Трифун проходит мимо горки, на которой начинает звякать посуда.
— Как аукнется, так и откликнется! — смеясь, грозит хозяйка, провожая их.— Интересно, приятно ли вам будет, если на вашей славе кто-нибудь расстроит компанию?
— Э, ничего не поделаешь! — оправдывается поставщик, выходя, и старается натянуть на голову шляпу, которая на три номера меньше.
— Ну, не забудьте и вы нас на Козьму и Дамиана, неподкупных целителей,— напоминает ветеринар господин Пера.
— Что? И ты, господин доктор?! — останавливает его Ивко.— Вот оно как получается! Стоит кому-нибудь подняться и уйти, как и другие норовят расстроить компанию,— говорит хозяин, задерживая одних и усаживая других, как это делают торговцы на базаре, чтобы никого не упустить.
— Не задерживайте нас... ничего не поделаешь, надо идти,— говорит госпожа ветеринарша,— мы должны еще в одиннадцати домах побывать. Люди всенепременно на каждую славу к нам в гости жалуют, да и в течение года по несколько раз наведываются, а мы к ним хорошо, если раз в два года.
— А то и раз в три, ей-богу! — замечает Ивко.
— Правильно изволили заметить, и раз в три года. И должна признаться, это я виновата,— говорит госпожа ветеринарша, втыкая в шляпу шпильку,— поверьте, все забываю. Вот мой Пера ничего не пропустит. Не дай бог! У него в записной книжке все славы записаны и точно отмечено, кто когда празднует. Ведет учет, а что касается меня, то беспамятная я, не помню, когда к кому идти. Покуда выберусь к кому-нибудь, они ко мне раз десять придут. Вот намедни встречаюсь с госпожой начальницей, а она: «Нет, нет, не смейте оправдываться, знаю, что умеете сладко петь, слышать ничего не желаю!» Вижу, сердится женщина. И мне досадно и стыдно, подумает, чего доброго,— загордилась! Но, клянусь богом, ни чуточки, просто у меня такой характер. И только шепчу про себя: «Боже, до каких пор ты, Кая, будешь такой? Если бы еще не наше «Женское общество», я и вовсе бы не виделась и не встречалась с людьми». Я там секретарем, бумаги готовлю, а госпожа начальница — председатель.
— Кая, пойдем же наконец! — говорит муж.
— Пожалуйста, чашечку кофе! Неужто нести его обратно? — слышится тонкий голосок Марийолы.
— Спасибо, спасибо, Йола! — благодарит госпожа вете-ринарша и, целуя, щиплет девушку за щечку.— Не засну, если хоть глоточек еще выпью!
— Кто не пил кофе? — спрашивает Марийола, оглядывая гостей.
— Давайте-ка я освобожу вас от этого груза! — предлагает один из гостей и выпивает обе чашки.
— Тогда милости просим завтра на патарицу! Это, так сказать, наш женский праздник,— говорит хозяйка.
— Хорошо, завтра ждите, обязательно зайду! — уверяет госпожа ветеринарша.
— Идешь ты наконец? — теряет терпение господин Пера.
— Послушайте, прошу вас,— обращается к ним пенсионер господин Мирко,— посидите еще немного, а то мы подумаем, будто вы уходите из-за нас.
— Вот те раз! Этого еще не хватало! — говорят уходящие гости.
— Но ведь так получается! — не сдается господин Мирко.— Как говорится, явились дикие и выгнали ручных.
— И вас тоже выгонят, вас тоже, не беспокойтесь! — вмешивается в разговор мировой судья.— Сегодня ты, а завтра я. Слушай, жена, мы заходили к почтмейстеру Елисею или не заходили?
— Нет, наверняка нет,— отвечает жена,— я хорошо помню, что мы проходили мимо и даже заглянули в ворота, а ты сказал: «Давай отложим на потом, зайдем на обратном пути».
— Хорошо, если так. Только как бы не осрамиться, не явиться второй раз.
— Ну, хоть кофейку, а? — настаивает хозяин.
— Спасибо, хозяин. Чего выпроваживаешь, и так ухожу,— говорит мировоц судья,— пристал со своим кофе, вроде посошка на дорогу, ха, ха, ха! Не правда ли, господин Мирко: чего он меня гонит, если я сам ухожу?
Оба смеются.
— Но еще чашечка не помешает!
— Благодарю,— говорит мировой судья,— это была бы с утра девятнадцатая.
— Он не любит домашний кофе,— вмешивается в разговор супруга судьи,— мы вечно ссоримся из-за этого. «Не умеешь ты испечь такой кофе, какой мне подают в кофейне!» — поддразнивает он меня, будто кофе пекут, а не варят. А я сварю себе в кастрюльке и знаю, по крайней мере, что пью кофе. Ему же подавай в джезве.
— Ну, до свидания! — прощается господин Пера.
— Все-таки уходите? — спрашивает кто-то из сидящих.
— Милости просим к нам на святого Алимпия Столпника! — прощаясь, говорит господин Пера и выходит с женой во двор.
— На Святую Параскеву Пятницу! — говорит, кланяясь, полицейский писарь и выходит с женой во двор.
— Извините, что расстраиваю такую приятную компанию, но, поверьте, надо идти,— выходя из угла, говорит никем до сих пор не замеченный незнакомец, кланяется и уходит.
— Кто этот человек? — спрашивает казначей хозяина.
— Этот? — переспрашивает Ивко и на мгновение задумывается.— Кто его знает? Должно быть, чей-то приятель, я его не знаю. По всему видно, человек неплохой! — заканчивает он панегириком незнакомцу, который, плюхнувшись от смущения на чужую шляпу, так и просидел на ней все это время.
Гости соглашаются, что, наверно, он хороший человек, хотя никто его не знает.
Пауза.
Чтоб прервать ее, господин Мирко обращается к хозяину:
— Надо признаться, мастер Ивко, что день твоей славы выдался чудесный! Просто прелесть! Не придерешься.
— Да. В самом деле, необыкновенный! — несется со всех сторон.
— Впрочем, юрьев день всегда погожий, всегда вед-рый! — замечает казначей.
— Само собой! Как правило, погожий! — подтверждают в один голос еще четверо сидящих.
— Йола,— шепчет хозяйка и подмигивает ей, чтоб обнесла гостей вином.
Гости пьют. Пауза.
— А пожалуй, и не всегда погожий. Каких только юрьевых дней на моей памяти не было! Боже ты мой,
одно несчастье, светопреставление, и только, упаси господь! — замечает господин Мирко.
И гостям вдруг кажется, будто в комнату вошел кто-то заснеженный, в сапогах, пальто и шапке, и принес с собой зиму.
— Отлично помню, словно это было вчера, погодите-ка, прошу покорно, тому... тому... тому двадцать два или, нет, ровно двадцать три года назад (что-то у меня память слабеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36