..
— Не морочь себе пустяками голову, — сказал Едиге. — В наше время такое встречается сплошь и рядом.
— Это верно... И все-таки... Я...
— Да ладно тебе, — сказал Едиге, похлопав Бердибека по крутому плечу. — Се ля ви. Сегодня ты отбил
«девушку, завтра у тебя ее отобьют... Стоит ли переживать?.. Ты иди. Она ведь там плачет-заливается. Ждет тебя. Сама мне сказала: "С тобой все кончено, Едиге. Вторая серия этого остросюжетного приключенческого фильма называется "Бердибек"... Я правду говорю. Правду, всю правду, ничего, кроме правды. Ну, будьте счастливы, благословляю вас обоих. Или ты уже не веришь людям?.. Но как тогда жить? Как смотреть друг другу в глаза? Как называть и называться другом и братом?..
— Друг мой, —прочувствованно сказал Бердибек,— друг мой и брат Едиге... Ты настоящий мужчина. Спасибо!.. — Голос у него был приподнятый, торжественный. Он подошел и с повлажневшими глазами обнял Едиге.
— Не стоит благодарности, — Едиге с трудом высвободился из объятий Бердибека. — Ведь мы как-никак люди двадцатого века...
— Правда, братишка, — сказал Бердибек. — Твоя правда. И я отплачу тебе тем же, если окажусь на твоем пути. — Он схватил Едиге за руку и с силой ее потряс— Это строптивые жеребцы вступают в схватку из-за кобылы. А мы ведь люди. К чему нам ссориться? Кобылок в Алма-Ате хватит для каждого...
Вот здесь-то, на слове "кобылка", Едиге и ударил его по щеке. У Бердибека чуть голова не отвалилась — такую Едиге влепил ему пощечину.
— Эй, ты что делаешь?.. — заорал Бердибек и схватился за щеку.
— Это я так, ради шутки. Бердибек побелел.
— Да ты знаешь, я кто?.. — Он повис над Едиге. — Я... Я в десять раз тебя сильнее!.. — Он весь дрожал. — В лепешку расшибу, костей не соберешь!
— А ты попробуй, — сказал Едиге. — Попробуй. Только учти: когда тебя выгонят из аспирантуры, тебе придется уже не два-три года пасти баранов, чтобы вернуться, а все двадцать—тридцать лет.
— Нас обоих выгонят, — сказал Бердибек угрюмо. Но пыл его поостыл.
— А я этого не боюсь, — сказал Едиге. — И вот еще одно доказательство!.. — Он снова, теперь уже по другой щеке, ударил Бердибека. — Ну? Если тебе мало доказательств, подходи, добавлю...
Он, однако, не ждал, пока подойдет Бердибек, а сам на него надвигался, и Бердибек, отступая, загораживал ему дорогу стульями. Но стулья не могли служить надежным заслоном, поэтому Бердибек бросился к столу и с грохотом выдвинул его на середину комнаты:
— Не подходи! Я за твою жизнь не ручаюсь!
— Предлагаю несколько условий. Твое дело — соглашаться или...
— Что за условия? — Бердибек занял боксерскую стойку.
— Чтобы не свернуть шею, не появляйся больше на трамплине!
— Да зачем он мне сдался, твой трамплин?..
— Не шляйся по каткам, не совращай молоденьких дурочек! Не все такие покладистые, как я, нарвешься на какого-нибудь парня — изувечит...
— Да разве я...
— Помолчи, прикуси язык!
Бердибек покрутил кулаками у себя под носом, изображая угрозу.
— Вот мои условия. И не условия — ультиматум... Знаешь, что такое ультиматум?
Бердибек стоял в нерешительности, словно размышляя, затевать ли новую драку, смириться ли с нестерпимым унижением.
— Все, что здесь произошло между нами, останется тайной, — сказал Едиге. — Все равно никто не поверит... Так что не пытайся жаловаться. А вообще — держись от меня подальше, тебе лучше будет.
— Ты ненормальный, — сказал Бердибек. — У тебя в голове не все в порядке, я давно заметил. — Он опустил стиснутые кулаки, не решаясь ни разжать их, ни выйти из-за своей баррикады.
— Не зли меня снова, — сказал Едиге.
— И не думаю, — сказал Бердибек.
— То-то же, — сказал Едиге. — Ведь мы друзья. Нас теперь водой не разольешь.
— Конечно... Стоит ли, чтобы из-за... из-за... — Бердибек запнулся.
— И на этом точка, — сказал Едиге. — Ступай... И можешь называть ее, как хочешь.
31
Вернувшись к себе в комнату, он тяжело опустился на кровать, присел — обессиленный, опустошенный. , "Вот и все, — подумал он. — Все кончено". Так он подумал, так сказал себе, подводя итог, но сам в это еще не верил. Не мог, не хотел верить. Казалось, разыграна глупая, нелепая шутка. Или сон приснился — скверный, тяжелый сон. А на деле все осталось по-прежнему.. "Нет, — подумал Едиге. — Это не сон и не шутка... Но хорошо, что все уже позади. Рвать так рвать. Все правильно". Он расправил спину, плечи, вдохнул воздух полной грудью, выдохнул —и не почувствовал облегчения. "Устал, — сказал он себе. — Ты просто немного устал, старина. А когда устанешь да еще не выспишься, откуда взяться хорошему настроению? Выспаться — вот что главное. Выспаться — и все как рукой снимет. Вот я и лягу сейчас. Лягу, посплю". Он снял пиджак, медленно, как бы с трудом совершая каждое движение. Потом постоял, будто силясь о чем-то вспомнить, перед закрытой дверцей шифоньера. Открыл дверцу. Окинул взглядом костюмы на вешалке. Целый магазин одежды — и все его костюмы. Польского, германского, чешского, советского, французского производства... Коллекция! Серый, коричневый, синий, черный, в клеточку, в полоску... Не один, не два, не три — семь костюмов. С тем, что на нем, — восемь. "Дичь какая-то, — подумал Едиге. — Восемь костюмов! К чему мне это барахло?.. Бросить в огонь и спалить все к черту!.."
Он снял свободную вешалку, кинул на нее пиджак. Снял брюки, повесил на нижнюю перекладину. И перед тем как захлопнуть шифоньер, снова помедлил. "Нет справедливости на свете, — думал он. — У Едиге, тупицы и без даря, — восемь костюмов. А умный, талантливый Кенжек имеет всего один, Да и тот выцвел, потерся. Единственный костюм, единственная пара туфель, старое пальто, облезшая шапка... Все оттого, что у него отец погиб на фронте, а мой вернулся живым. Оттого, что у Кенжека нет никого из родственников, только старушка-мать, а у меня и родители, и три-четыре семьи, которые меня любят, как родного сына... Где справедливость?.. Но Кенжек — настоящий парень, молодчага, — подумал он затем. — Голова у него светлая. Если не запряжется снова в чью-нибудь упряжку, через года полтора защитится, станет кандидатом. А впоследствии доктором. Может быть, академиком... Почему бы ему не стать академиком? Кенжек — молодчага. А Хал ел тоже молодец, своей цели добьется... Они оба — настоящие парни. Такие-то люди в науке и нужны. В науке, в жизни. Талантливые, умные, упорные. Из таких толк выйдет... Ну, а ты кому нужен, психопат несчастный? Из тебя что получится? Ничего не получится, можешь не сомневаться, — сказал он себе. — Расклеился, раскис, нюни распустил... Из-за кого? Было бы из-за кого. А то ведь обыкновенная вертихвостка, пустышка. Просто срам!.."
Но из глубины груди к горлу прихлынула тяжелая, крутая волна. У него перехватило дыхание. Он глотнул воздух, как рыба на песке, глотнул раз, другой, пытаясь прогнать застрявший в горле тугой комок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Не морочь себе пустяками голову, — сказал Едиге. — В наше время такое встречается сплошь и рядом.
— Это верно... И все-таки... Я...
— Да ладно тебе, — сказал Едиге, похлопав Бердибека по крутому плечу. — Се ля ви. Сегодня ты отбил
«девушку, завтра у тебя ее отобьют... Стоит ли переживать?.. Ты иди. Она ведь там плачет-заливается. Ждет тебя. Сама мне сказала: "С тобой все кончено, Едиге. Вторая серия этого остросюжетного приключенческого фильма называется "Бердибек"... Я правду говорю. Правду, всю правду, ничего, кроме правды. Ну, будьте счастливы, благословляю вас обоих. Или ты уже не веришь людям?.. Но как тогда жить? Как смотреть друг другу в глаза? Как называть и называться другом и братом?..
— Друг мой, —прочувствованно сказал Бердибек,— друг мой и брат Едиге... Ты настоящий мужчина. Спасибо!.. — Голос у него был приподнятый, торжественный. Он подошел и с повлажневшими глазами обнял Едиге.
— Не стоит благодарности, — Едиге с трудом высвободился из объятий Бердибека. — Ведь мы как-никак люди двадцатого века...
— Правда, братишка, — сказал Бердибек. — Твоя правда. И я отплачу тебе тем же, если окажусь на твоем пути. — Он схватил Едиге за руку и с силой ее потряс— Это строптивые жеребцы вступают в схватку из-за кобылы. А мы ведь люди. К чему нам ссориться? Кобылок в Алма-Ате хватит для каждого...
Вот здесь-то, на слове "кобылка", Едиге и ударил его по щеке. У Бердибека чуть голова не отвалилась — такую Едиге влепил ему пощечину.
— Эй, ты что делаешь?.. — заорал Бердибек и схватился за щеку.
— Это я так, ради шутки. Бердибек побелел.
— Да ты знаешь, я кто?.. — Он повис над Едиге. — Я... Я в десять раз тебя сильнее!.. — Он весь дрожал. — В лепешку расшибу, костей не соберешь!
— А ты попробуй, — сказал Едиге. — Попробуй. Только учти: когда тебя выгонят из аспирантуры, тебе придется уже не два-три года пасти баранов, чтобы вернуться, а все двадцать—тридцать лет.
— Нас обоих выгонят, — сказал Бердибек угрюмо. Но пыл его поостыл.
— А я этого не боюсь, — сказал Едиге. — И вот еще одно доказательство!.. — Он снова, теперь уже по другой щеке, ударил Бердибека. — Ну? Если тебе мало доказательств, подходи, добавлю...
Он, однако, не ждал, пока подойдет Бердибек, а сам на него надвигался, и Бердибек, отступая, загораживал ему дорогу стульями. Но стулья не могли служить надежным заслоном, поэтому Бердибек бросился к столу и с грохотом выдвинул его на середину комнаты:
— Не подходи! Я за твою жизнь не ручаюсь!
— Предлагаю несколько условий. Твое дело — соглашаться или...
— Что за условия? — Бердибек занял боксерскую стойку.
— Чтобы не свернуть шею, не появляйся больше на трамплине!
— Да зачем он мне сдался, твой трамплин?..
— Не шляйся по каткам, не совращай молоденьких дурочек! Не все такие покладистые, как я, нарвешься на какого-нибудь парня — изувечит...
— Да разве я...
— Помолчи, прикуси язык!
Бердибек покрутил кулаками у себя под носом, изображая угрозу.
— Вот мои условия. И не условия — ультиматум... Знаешь, что такое ультиматум?
Бердибек стоял в нерешительности, словно размышляя, затевать ли новую драку, смириться ли с нестерпимым унижением.
— Все, что здесь произошло между нами, останется тайной, — сказал Едиге. — Все равно никто не поверит... Так что не пытайся жаловаться. А вообще — держись от меня подальше, тебе лучше будет.
— Ты ненормальный, — сказал Бердибек. — У тебя в голове не все в порядке, я давно заметил. — Он опустил стиснутые кулаки, не решаясь ни разжать их, ни выйти из-за своей баррикады.
— Не зли меня снова, — сказал Едиге.
— И не думаю, — сказал Бердибек.
— То-то же, — сказал Едиге. — Ведь мы друзья. Нас теперь водой не разольешь.
— Конечно... Стоит ли, чтобы из-за... из-за... — Бердибек запнулся.
— И на этом точка, — сказал Едиге. — Ступай... И можешь называть ее, как хочешь.
31
Вернувшись к себе в комнату, он тяжело опустился на кровать, присел — обессиленный, опустошенный. , "Вот и все, — подумал он. — Все кончено". Так он подумал, так сказал себе, подводя итог, но сам в это еще не верил. Не мог, не хотел верить. Казалось, разыграна глупая, нелепая шутка. Или сон приснился — скверный, тяжелый сон. А на деле все осталось по-прежнему.. "Нет, — подумал Едиге. — Это не сон и не шутка... Но хорошо, что все уже позади. Рвать так рвать. Все правильно". Он расправил спину, плечи, вдохнул воздух полной грудью, выдохнул —и не почувствовал облегчения. "Устал, — сказал он себе. — Ты просто немного устал, старина. А когда устанешь да еще не выспишься, откуда взяться хорошему настроению? Выспаться — вот что главное. Выспаться — и все как рукой снимет. Вот я и лягу сейчас. Лягу, посплю". Он снял пиджак, медленно, как бы с трудом совершая каждое движение. Потом постоял, будто силясь о чем-то вспомнить, перед закрытой дверцей шифоньера. Открыл дверцу. Окинул взглядом костюмы на вешалке. Целый магазин одежды — и все его костюмы. Польского, германского, чешского, советского, французского производства... Коллекция! Серый, коричневый, синий, черный, в клеточку, в полоску... Не один, не два, не три — семь костюмов. С тем, что на нем, — восемь. "Дичь какая-то, — подумал Едиге. — Восемь костюмов! К чему мне это барахло?.. Бросить в огонь и спалить все к черту!.."
Он снял свободную вешалку, кинул на нее пиджак. Снял брюки, повесил на нижнюю перекладину. И перед тем как захлопнуть шифоньер, снова помедлил. "Нет справедливости на свете, — думал он. — У Едиге, тупицы и без даря, — восемь костюмов. А умный, талантливый Кенжек имеет всего один, Да и тот выцвел, потерся. Единственный костюм, единственная пара туфель, старое пальто, облезшая шапка... Все оттого, что у него отец погиб на фронте, а мой вернулся живым. Оттого, что у Кенжека нет никого из родственников, только старушка-мать, а у меня и родители, и три-четыре семьи, которые меня любят, как родного сына... Где справедливость?.. Но Кенжек — настоящий парень, молодчага, — подумал он затем. — Голова у него светлая. Если не запряжется снова в чью-нибудь упряжку, через года полтора защитится, станет кандидатом. А впоследствии доктором. Может быть, академиком... Почему бы ему не стать академиком? Кенжек — молодчага. А Хал ел тоже молодец, своей цели добьется... Они оба — настоящие парни. Такие-то люди в науке и нужны. В науке, в жизни. Талантливые, умные, упорные. Из таких толк выйдет... Ну, а ты кому нужен, психопат несчастный? Из тебя что получится? Ничего не получится, можешь не сомневаться, — сказал он себе. — Расклеился, раскис, нюни распустил... Из-за кого? Было бы из-за кого. А то ведь обыкновенная вертихвостка, пустышка. Просто срам!.."
Но из глубины груди к горлу прихлынула тяжелая, крутая волна. У него перехватило дыхание. Он глотнул воздух, как рыба на песке, глотнул раз, другой, пытаясь прогнать застрявший в горле тугой комок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60