Сквозь низкие тучи то проблеснут на мгновение звездочки, редкие, тусклые, то пропадут, скроются в рваных клочьях...
Едиге, глубоко вдыхая острый холодный воздух, не сразу понял, что идет по направлению к университетскому стадиону, который на зиму превращался в каток. "В самом деле, отчего бы не заглянуть? — подумал он. — Что тут такого? Может, и мне пришло в голову прокатиться на коньках..." За дощатой оградой слышались звуки музыки, легкие, стремительные, эхо которых, отраженное льдом, пронизывало воздух над стадионом искристым весельем. Обрывки голосов, беспечный смех, восклицания были перемешаны с шарканьем и скрипеньем режущих лед коньков.
В кассе — пристроившейся возле ворот фанерной будочке, разрисованной бородатыми гномами, — Едиге за десять копеек получил билет и у входа столкнулся с двумя девушками в синих спортивных костюмах, с коньками под мышкой. Тонкое трико плотно, даже с некоторым вызовом, обтягивало их стройные, гибкие тела, подчеркивая каждую линию. Со словами: "Дайте дорогу!.. Посторонитесь!.." — они опередили Едиге. Одна из них зацепила его локтем. Проскочив вперед, обе девушки разом оглянулись, стрельнули глазами и рассмеялись.
За шесть лет жизни в городе так и не видевший катка Едиге чувствовал, что попал на вальпургиеву ночь в последнем акте "Фауста".
Огромное ледяное поле кишело людьми. В глазах рябило от пестроты костюмов —• голубых и оранжевых, красных и желтых, с полосками, без полосок, в змейках огнистых "молний", в переливчатом блистанье снежной и ледяной пыли. Кого здесь только не было!.. Одни плавно скользили, словно плыли, сомкнув пальцы за спиной. Другие летели, взмахивая поочередно руками, похожие на лучистые звезды. Третьи катались парами, в обнимку, или, ухватив друг друга за пояс и в лад отталкиваясь ногами, вытягивались длиннейшей цепочкой, на манер товарного состава, идущего порожняком. Но в одиночку ли, по двое или целыми группами, все неслись в одну сторону, мчались по кругу, и постепенно начинало казаться, что не люди, а сам стадион кружится, словно гигантская пластинка.
Стоя в сторонке, Едиге думал, что здесь и в самом деле, как на Брокене, попахивает чертовщиной. Например, эти пестрые, облегающие тело костюмы — для защиты от холода они предназначены или для того, чтобы, сохраняя внешнюю пристойность, являться друг другу в соблазнительной наготе?.. А приличия, скромность, которые сохраняются даже на пляже, где всю одежду заменяют узенькие, чуть не в два пальца, лоскутки?.. Уж на что вольно ведут себя на студенческих вечерах, где считается вполне естественным, когда парень может пригласить девушку, знакомую или совершенно незнакомую, и потом, танцуя, обнимать ее, прижимать к груди... Но все это — образцы старозаветного целомудрия в сравнении с тем, что можно увидеть здесь. Не важно, согласна ли девушка, умеет ли она кататься или едва стоит на льду, — если у нее стройная фигурка и нет поблизости своего парня, она тут же окажется в положении козленка для кокпара1 : каждый сорвиголова из тех, что носятся вокруг метеорами, вправе подхватить ее и умчать с собой. А сами девушки? Они протестуют, возмущаются?.. Не заметно. Иная рванется, чтобы высвободиться из бесцеремонных объятий, но — и только... А потом? Они познакомятся, встретятся — завтра, послезавтра?.. Едиге выделил в толпе двух-трех рослых, красиво одетых ребят, быстрых и ловких, как молодые дьяволы. Описывая очередной круг, они всякий раз появлялись, обхватив за плечи новую девушку...
Едиге, наблюдавший за тем, что творилось на льду, вскоре почувствовал, что ноги у него замерзли, а стрелки на часах подбираются к девяти. Гульшат в крутящейся перед ним сумасшедшей карусели не было видно, и ждать ее дальше не имело смысла. "Зачем я пришел?.. — подумал Едиге. — Получается, что я за ней шпионю..." У него больше не было причин задерживаться, к тому же, хоть он и не испытывал голода, следовало завернуть куда-нибудь, поужинать перед сном, через тридцать-сорок минут в столовые уже прекратят впускать посетителей.
На ближайшей к стадиону остановке он довольно долго дожидался трамвая. Тем временем скопилось много людей, в основном тех, кто возвращался с катка. Едиге решил, что сядет на следующей остановке, и отправился до нее пешком. Трамвай, разумеется, обогнал его, когда Едиге находился как раз посредине пути. Он усмехнулся, свернул на Узбекскую улицу и зашагал к общежитию. Он уже забыл о столовой.
Первым делом он постучался в комнату Гульшат. Нет, она еще не возвращалась... Он пришел к себе, кинулся на кровать, уткнулся глазами в Гейне, "Книгу песен". Однако так и не перевернул ни страницы.
Через полчаса Едиге снова решил подняться на четвертый этаж, но, выйдя в коридор, он вдруг напоролся на Бердибека. Давненько не встречались... Бердибек даже успел отпустить узенькие кавказские усики. В сочетании с крупным носом, украшенным горбинкой, они придавали его лицу мужественное, горделивое выражение. Ну, просто удалец-молодец!
1 К о к п а р — национальная конная игра, смысл которой заключается в том, чтобы отобрать у соперников козла и доскакать с ним до финиша.
Джигит! Горный орел!.. Да еще и в спортивном костюме, в шапочке с помпончиком, и в руке болтаются связанные шнурками коньки — картинка! Щеки румяные, так и пышут сытостью, силой, здоровьем... Едиге хотел миновать его, не задерживаясь, но Бердибек перегородил коридор. Мало того, раскинул руки, бросился обнимать — коньки взлетели чуть не к потолку.
— Как жизнь, батыр?.. — В лицо Едиге пахнуло холодом улицы. — В тот раз ты ушел, обиделся на меня. Потом я догадался — было за что... Но скоро я опять вас всех соберу. Только вот еще один минимум сдам!..
—- Богатая мысль, — сказал Едиге. — Благодарю за внимание. — Он попытался освободиться, но Бердибек продолжал стискивать плечи Едиге своими лапищами.
— Ты, значит, еще в обиде?.. — сказал он, искательно заглядывая Едиге в глаза. — Ты прав, прав... Я виноват перед тобой. — "Да в чем же виноват?.. — слабо поморщился Едиге, испытывая непонятное и острое отвращение к этому человеку, сжимавшему его в объятиях. Ему хотелось вырваться из них и уйти, но он не мог во второй раз — и теперь без всякого повода — обидеть Бердибека.
— Я виноват, — продолжал Бердибек. — Ты не думай, будто я не вижу... Я тебя уважаю. Хотя ты и смотришь на всех сверху вниз... Ничего, в твоем возрасте мы тоже были такими... Это пройдет. Видишь, я все понимаю. И потому ты мне все равно друг.
— Я очень ценю, — сказал Едиге.
—- Мы — люди науки, — сказал Бердибек. — "Черта с два!.." — чуть не вырвалось у Едиге. — Мы — люди науки. Наука — вот наше будущее, вот наша жизнь. А остальное — жратва, тряпки, девчонки — это для других, нам по таким пустякам ссориться не к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Едиге, глубоко вдыхая острый холодный воздух, не сразу понял, что идет по направлению к университетскому стадиону, который на зиму превращался в каток. "В самом деле, отчего бы не заглянуть? — подумал он. — Что тут такого? Может, и мне пришло в голову прокатиться на коньках..." За дощатой оградой слышались звуки музыки, легкие, стремительные, эхо которых, отраженное льдом, пронизывало воздух над стадионом искристым весельем. Обрывки голосов, беспечный смех, восклицания были перемешаны с шарканьем и скрипеньем режущих лед коньков.
В кассе — пристроившейся возле ворот фанерной будочке, разрисованной бородатыми гномами, — Едиге за десять копеек получил билет и у входа столкнулся с двумя девушками в синих спортивных костюмах, с коньками под мышкой. Тонкое трико плотно, даже с некоторым вызовом, обтягивало их стройные, гибкие тела, подчеркивая каждую линию. Со словами: "Дайте дорогу!.. Посторонитесь!.." — они опередили Едиге. Одна из них зацепила его локтем. Проскочив вперед, обе девушки разом оглянулись, стрельнули глазами и рассмеялись.
За шесть лет жизни в городе так и не видевший катка Едиге чувствовал, что попал на вальпургиеву ночь в последнем акте "Фауста".
Огромное ледяное поле кишело людьми. В глазах рябило от пестроты костюмов —• голубых и оранжевых, красных и желтых, с полосками, без полосок, в змейках огнистых "молний", в переливчатом блистанье снежной и ледяной пыли. Кого здесь только не было!.. Одни плавно скользили, словно плыли, сомкнув пальцы за спиной. Другие летели, взмахивая поочередно руками, похожие на лучистые звезды. Третьи катались парами, в обнимку, или, ухватив друг друга за пояс и в лад отталкиваясь ногами, вытягивались длиннейшей цепочкой, на манер товарного состава, идущего порожняком. Но в одиночку ли, по двое или целыми группами, все неслись в одну сторону, мчались по кругу, и постепенно начинало казаться, что не люди, а сам стадион кружится, словно гигантская пластинка.
Стоя в сторонке, Едиге думал, что здесь и в самом деле, как на Брокене, попахивает чертовщиной. Например, эти пестрые, облегающие тело костюмы — для защиты от холода они предназначены или для того, чтобы, сохраняя внешнюю пристойность, являться друг другу в соблазнительной наготе?.. А приличия, скромность, которые сохраняются даже на пляже, где всю одежду заменяют узенькие, чуть не в два пальца, лоскутки?.. Уж на что вольно ведут себя на студенческих вечерах, где считается вполне естественным, когда парень может пригласить девушку, знакомую или совершенно незнакомую, и потом, танцуя, обнимать ее, прижимать к груди... Но все это — образцы старозаветного целомудрия в сравнении с тем, что можно увидеть здесь. Не важно, согласна ли девушка, умеет ли она кататься или едва стоит на льду, — если у нее стройная фигурка и нет поблизости своего парня, она тут же окажется в положении козленка для кокпара1 : каждый сорвиголова из тех, что носятся вокруг метеорами, вправе подхватить ее и умчать с собой. А сами девушки? Они протестуют, возмущаются?.. Не заметно. Иная рванется, чтобы высвободиться из бесцеремонных объятий, но — и только... А потом? Они познакомятся, встретятся — завтра, послезавтра?.. Едиге выделил в толпе двух-трех рослых, красиво одетых ребят, быстрых и ловких, как молодые дьяволы. Описывая очередной круг, они всякий раз появлялись, обхватив за плечи новую девушку...
Едиге, наблюдавший за тем, что творилось на льду, вскоре почувствовал, что ноги у него замерзли, а стрелки на часах подбираются к девяти. Гульшат в крутящейся перед ним сумасшедшей карусели не было видно, и ждать ее дальше не имело смысла. "Зачем я пришел?.. — подумал Едиге. — Получается, что я за ней шпионю..." У него больше не было причин задерживаться, к тому же, хоть он и не испытывал голода, следовало завернуть куда-нибудь, поужинать перед сном, через тридцать-сорок минут в столовые уже прекратят впускать посетителей.
На ближайшей к стадиону остановке он довольно долго дожидался трамвая. Тем временем скопилось много людей, в основном тех, кто возвращался с катка. Едиге решил, что сядет на следующей остановке, и отправился до нее пешком. Трамвай, разумеется, обогнал его, когда Едиге находился как раз посредине пути. Он усмехнулся, свернул на Узбекскую улицу и зашагал к общежитию. Он уже забыл о столовой.
Первым делом он постучался в комнату Гульшат. Нет, она еще не возвращалась... Он пришел к себе, кинулся на кровать, уткнулся глазами в Гейне, "Книгу песен". Однако так и не перевернул ни страницы.
Через полчаса Едиге снова решил подняться на четвертый этаж, но, выйдя в коридор, он вдруг напоролся на Бердибека. Давненько не встречались... Бердибек даже успел отпустить узенькие кавказские усики. В сочетании с крупным носом, украшенным горбинкой, они придавали его лицу мужественное, горделивое выражение. Ну, просто удалец-молодец!
1 К о к п а р — национальная конная игра, смысл которой заключается в том, чтобы отобрать у соперников козла и доскакать с ним до финиша.
Джигит! Горный орел!.. Да еще и в спортивном костюме, в шапочке с помпончиком, и в руке болтаются связанные шнурками коньки — картинка! Щеки румяные, так и пышут сытостью, силой, здоровьем... Едиге хотел миновать его, не задерживаясь, но Бердибек перегородил коридор. Мало того, раскинул руки, бросился обнимать — коньки взлетели чуть не к потолку.
— Как жизнь, батыр?.. — В лицо Едиге пахнуло холодом улицы. — В тот раз ты ушел, обиделся на меня. Потом я догадался — было за что... Но скоро я опять вас всех соберу. Только вот еще один минимум сдам!..
—- Богатая мысль, — сказал Едиге. — Благодарю за внимание. — Он попытался освободиться, но Бердибек продолжал стискивать плечи Едиге своими лапищами.
— Ты, значит, еще в обиде?.. — сказал он, искательно заглядывая Едиге в глаза. — Ты прав, прав... Я виноват перед тобой. — "Да в чем же виноват?.. — слабо поморщился Едиге, испытывая непонятное и острое отвращение к этому человеку, сжимавшему его в объятиях. Ему хотелось вырваться из них и уйти, но он не мог во второй раз — и теперь без всякого повода — обидеть Бердибека.
— Я виноват, — продолжал Бердибек. — Ты не думай, будто я не вижу... Я тебя уважаю. Хотя ты и смотришь на всех сверху вниз... Ничего, в твоем возрасте мы тоже были такими... Это пройдет. Видишь, я все понимаю. И потому ты мне все равно друг.
— Я очень ценю, — сказал Едиге.
—- Мы — люди науки, — сказал Бердибек. — "Черта с два!.." — чуть не вырвалось у Едиге. — Мы — люди науки. Наука — вот наше будущее, вот наша жизнь. А остальное — жратва, тряпки, девчонки — это для других, нам по таким пустякам ссориться не к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60