— А какая же чего?
Пауль не знает какая. Такая должна быть гораздо больше и сильнее. Новые могут скоро появиться и здесь, никто на это не возражает, но сейчас их еще нет. Если машинное товарищество не обанкротится, оно может купить вместе с трактором и новую молотилку. Паровой котел больше не в моде, да и слабосилен он теперь, хлеба уродились богатые. Таавет усмехается, но ничего не говорит. Многие считают эту его усмешку заносчивой и злятся про себя. Но Пауль не замечает столь тонкие движения души, его интересуют дела гораздо более грубые, весомые.
Паровой котел без особых приключений привозит на место хозяин из Саннакене.
Толочане созваны на молотьбу в послеобеденное время. Люди в сомнении, они не знают, приходить или нет. Дождь спутал их планы, хотя внезапный ливень и не должен помешать сегодня молотьбе. Ведь в Айасте большая часть ржи свезена в ригу, и работы там хватит до вечера, если не хлынет снова дождь и ремень молотилки будет держаться на шкиве.
Не спеша собираются люди. Многие стоят перед домом и созерцают необычную картину — наполовину раскрытую крышу. Между голыми стропилами сидят на корточках, как кукушки, двое мужчин из Отепя и похлопывают по жести. Неужто в Айасте до того разбогатели, что кроют цинковой крышей старый дом? — думают иные крепкие хозяева. Такого великолепия в здешних местах никто себе еще не позволил. Земля не дает такого прибытка, другое дело в Сангасте или Рынгу, где поля ровные как стол и урожаи другие. Небось все из-за похвальбы; был бы еще дом новый, дело другое, а ставить такую крышу на эту развалюху... Те, что слышали о предстоящем аукционе, и вовсе недоуменно покачивают головой. Это ли не новое шалопутство Таавета!
Властный свисток парового котла заглушает, будто кутает в вату, все голоса.
Когда свисток смолкает, из дома доносятся звуки трубы. Хозяин разгоняет там свое вялое настроение. До чего же он странный — в самую горячую пору забавляется трубой; да пусть его делает как знает. Женщины улыбаются и говорят, что под музыку было бы куда веселее хлеб молотить. Но старый хозяин Сиргасте рассержен не на шутку. Прямо как в молитвенном доме у баптистов, с упреком думает он, сидя на раме своей телеги и внушительно покачивая бородой. Он сердит еще и потому, что Таавет, зовя его на толоку, не сказал — приходить ли с лошадью или без нее. Если здесь начнут молотить рожь, что в сарае, лошадь будет стоять без дела до вечера, жевать сено. Зачем это нужно, животина могла бы лучше отдохнуть дома, в конюшне. Во всем видит старый земледелец запущенность и непродуманность; он сердито помалкивает.
Вот и в эту осень наступила пора запускать молотилку. У Таавета пропадает охота дудеть в трубу, он усердно и со знанием дела расставляет людей на работу, отдает распоряжения и приказывает, как заправский хозяин.
Эльмар думает, поставить ли на трубу котла искроулавливатель или не ставить. Это для него важный вопрос, важнее, чем все иное. В такую сырую погоду вряд ли можно опасаться пожара, но кто знает... В газете в прошлую неделю писали о большом пожаре где-то за Тарту, причиной которого был поврежденный искроулавливатель на паровом котле. Постройки на хуторе Айасте, правда, застрахованы от огня, жестяная дощечка страхового общества «ОМА» еще при жизни старого хозяина прибита на углу дома, но в случае несчастья решетка для машиниста обеспечена. Эльмар озабоченно оглядывает трубу. Нда, такие искры могут и вправду залететь на крышу или на чердак, и — лови их! Машинист сердится на себя за небрежность: как это он забыл поставить на трубу сетку. Его даже одолевает страх, он стоит и смотрит за котлом. Он уже представляет себе, тихий и робкий мужичонка, как загорается от искры сарай, падает крыша, пылают снопы, огонь пожирает даже дощатые части молотилки. Пока он размышляет, что делать, труба, разумеется, раскалилась, теперь и вовсе не поставишь на нее проволочную сетку.
Однако ж ни в этот раз, ни позднее на Айасте не случилось во время молотьбы никакой неприятности с огнем. Нет, такие страшные дела происходят в других местах, только не здесь. Да и почему бы красному петуху начать свою дикую пляску именно во время молотьбы, если существуют длинные осенние ночи с ветром и весенние бури, когда дерево горит, как порох. Всему свое место и время. Кому этот пожар и нужен-то сейчас — люди веселы и разодеты лучше, чем обычно. И в измученном сердце хозяина при виде новины рождаются успокаивающие надежды на будущее.
Сарай заполнен пылью, соломой и гудом. Даже нерасторопный, равнодушный батрак будто оживает. Серая кепка с порванной пуговицей глубоко надвинута на голову, рукава рубашки закатаны; он подымает солому на вилы. Эта работа у него спорится. Может быть, ему и оставаться бы на этой работе на весь его век, — ведь это он знает назубок; впрочем, сам труд не доставляет ему удовольствия: гни спину на чужого дядю. Легко понять причину сегодняшнего усердия батрака. Коренастая деваха сгребает полову. Она не зла на работу и берет в руки грабли только тогда, когда молотилка того гляди захлебнется и больше медлить нельзя.
Нрав у девушки задумчивый, медлительный, но на лицо она неплоха — создатель над ним потрудился с усердием Батрак возбужден, его невзрачные глаза поблескивают чувственно, когда ему случается взглянуть в сторону девушки. Ээди сильный и здоровый парень, и Эрос не дает ему покоя, да будет это сказано. Кровь шумит в его молодом, сильном теле водопадом, и осуждать здесь нечего. Нечаянный взгляд рождает в нем любовь, случайную, как многое, что происходит между людьми. Лишь бы хозяин Кяо, со своей бычьей силой, не швырял в молотилку слишком много снопов, дал перевести дух. Пауль работает со злым упоением, с задором, будто кто-нибудь еще не верит, что ему под силу тяжелый, серьезный труд. Батрак ругает его мысленно, он-то не позволяет себе этакое хвастовство силой. Работа не доставляет ему никакой радости даже теперь, в молодые годы, ибо за нею всегда стоит принуждение. Только близость девушки заставляет его как сам.
Со шкива соскакивает ремень. Батрак оставляет вилы у кучи, подкрадывается к Майму, сгребающей полову, и обхватывает ее. Особой ловкости при этом Ээди не выказывает, первым делом неуклюже повалить визжащую девку в солому, пощекотать и пощупать ее. Девушка бросает ему в лицо пригоршню половы. Батрак вытирает свое потное оцарапанное лицо, выплевывает полову и снова налетает на Майму, так что зеленое ситцевое платье ее трещит под мышками. Деревенские девахи не особенно жалуют Ээди, у него грубые руки, озорничая, он не чувствует разницы между шуткой и серьезным и делает больно. Девушка барахтается и визжит пронзительным голосом, на сонном лице ее злость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45