Танец вокруг парового котла
Роман
эстон
ТАНЕЦ ПЕРВЫЙ
И снова идут мужики с паровым котлом. Никто не неволил их браться за эту работу, они могли бы и не идти. Ничего от этого не изменилось бы, разве что — не пошли они, пошел бы кто-нибудь еще. Котел не остался бы ржаветь, он слишком важная штуковина. И ежели сказать попроще,— не бог весть какое это искусство — везти этот котел. Лошади тянут на совесть, постромки — в струну, хомуты поскрипывают, лица мужиков бодры и веселы, как у всякого здорового человека на молотьбе. Погоду тоже не упрекнешь, и это самое важное. Дай бог, чтобы все шло как задумано.
Двое мужиков шагают подле котла, в постолах и посконных онучах, и один из них, помоложе и степеннее, хозяйский сын из Айасте. В лесу, там, где дорога идет под уклон к ручью, парень вскарабкивается на котел. Труба машины снята на время доставки, и вот в эту-то дыру и усаживается Юри с вожжами в руке. Имя у него простое, не какое-нибудь там фиглярское Ринальдо Аугустин Фридрих, каких немало было в те поры и которые застревали во рту комом. Чем проще имя, тем легче и нам ладить с человеком.
Итак, у него простое, приличное имя и он сын хуторянина: стройный, в меру ширококостый, медлительный, но не то чтобы с веселым нравом. Одним словом, этот парень с детства любил следить за огнем в плите, смотреть, как шипит в жару сырое еловое полено, шипит и пузырится на срезе, пока его не лизнет огонь; это занятие научило его многому, даже большему, надо думать, чем уроки закона божьего и разучиванию царского гимна в школе. Он вскормлен сытной крестьянской едой, вспоен кислым молоком. Обрат он почти не ел, еще чего! Обрат — это для батраков и свиней, иногда же напротив — для свиней и батраков, особенно на тех хуторах, где хозяева и работники едят за отдельными столами. Это зависит от степени самомнения хозяина. На хуторе Айасте такие господские порядки пока еще не заведены.
Второй человек возле котла — работник, и как его зовут,
не столь важно, хотя он и идет пешком, подбодряя лошадей березовой хворостиной. Как раз здесь, на еловой опушке, года два назад в начале зимы ограбили рыжебрродого коробейника. Одному богу ведомо, кому понадобились его иголки- нитки, ситцевые платки, чулочные подвязки и прочее тряпье. В одной рубашке, причитая и тяжело дыша, прибежал человек поздно вечером на хутор Айасте просить ночлега, и, когда хозяин позволил ему провести ночь на общей половине, никак не мог бедняга нахвалить гостеприимство Анилуйков, до того надоел всем, что хозяин в конце концов вышел до ветра, сказав, что пойдет проведать лошадей.
Кстати, не забудем сам паровой котел. Это он наш главный герой, и как раз сейчас он выезжает из леса. Первыми появляются рядком из-за деревьев, где на солнце сверкают паутинки, холеные гнедые. Они ничем не примечательны. Они просто лошади, и об их родословной ничего определенного не скажешь. Во всяком случае, они не из ториской породы, это видно по их мордам. Возможно, кобыла, что справа, позади, чем-то и похожа на тяжеловозов арденнов, но, поскольку она то и дело скрывается за котлом, рано спешить с выводами. Все они добросовестные и исправные крестьянские лошади Тартуского уезда, и, если кто не верит, перевозка котла от этого не пострадает. Только не стоит соваться со своим особым мнением о лошадях к этим немногословным мужикам. Лошади для них, даже для полнолицего батрака, почти столь же священны, как коровы для индусов. Если какой-нибудь бродяга посмеет сказать что-то порочащее этих четырех коней, это может выйти ему боком. Непременно будет потасовка, и вполне даже возможно, что за каждую лошадь он расплатится зубом или ребром, особливо если белокурый хозяйский сын разъярится не на шутку и спрыгнет с котла.
Лошади уже вышли из-за деревьев, длинный котел тоже выплывает как неведомая махина. Покупка этой громадины не по силе одному хутору, как бы ни бахвалились богатством хуторяне где-нибудь в корчме или на ярмарке. В него вложены деньги всего машинного товарищества. Три года тому назад, когда местные хуторяне купили паровой котел, об этом, между прочим, писали даже в газете «Постимээс» — как об «отрадном явлении культурного споспешества земледелию». Кто интересуется его маркой, пусть внимательно поглядит на блестящую медную дощечку сбоку котла. Там записаны на английском языке все достоверные сведения. Только вот кто в здешних краях сможет правильно произнести эти слова?! Даже Ааду Ээснер, волостной курьер, который был на японской войне и знает на худой конец десяток китайских слов, не говоря уж о японских ругательствах, замялся, глядя на эту табличку, и, чтобы скрыть свое незнание, принялся с излишним жаром, уже в который раз, рассказывать, как японцы напали на них в Маньчжурии, крича во всю глотку: «Корову спрячь!» Орали-то они: «Голову с плеч!» — но как это крикнешь, ежели нет в языке буквы «л»! Почему они не кричали: «Башку спрячь!» — Ааду, конечно, не может объяснить, хотя и это невелико чудо, потому как давно известно, что японцы так же пережевывают русские слова, как сетумасцы1 — эстонские, только малость побыстрее, и глаза у них раскосые. У них, дескать, был даже один генерал по фамилии Оямаа, малый из Эстонии, приемный сын барина из Хелленурме, который состоял якобы на службе в свите уссурийского генерал-губернатора, но поссорился с покровителем, перебежал к японцам и был назначен ими военачальником.
Однако что толку от этих побасенок, если никак не удается узнать, какой все же марки этот загадочный паровой котел. Разве что только два слова из длинного названия могут вызвать у человека с воображением странные мысли; слова, последнее звучит почти как эстонское— склеенный, хотя на котле ничего не видно, кроме заклепок. Дрова он жрет, правда, самым бесстыдным образом, хотя на работу его не пожалуешься. Будто какая труба иерихонская, лежит обгорелое жестяное бревно между маховиком и ящиком с инструментом. Юри время от времени понукает лошадей и посвистывает; мотива, правда, у него никакого не получается, нет таланта, свистит он просто развлечения ради. Мужики, везущие котел, в приподнятом настроении; на песке, мокром от вчерашнего ливня, колеса оставляют красивые узоры, их замечает даже равнодушный батрак. Котел добирается до перекрестка, где дорога сворачивает к хутору. Здесь начинается глинистый подъем, лошади топчутся, паровой котел — не какая-нибудь двуколка, к тому же и Юри, с его саженным ростом, что-то весит. С Юри можно ладить, душа у него добрая. Он спрыгивает с котла, но лошади по-прежнему, поскальзываясь, вяло перебирают ногами. Но вглядимся внимательней: эта задняя гнедая, что справа, тоже виновата, она
болтается из стороны в сторону, хотя и делает вид, будто тянет всей грудью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Роман
эстон
ТАНЕЦ ПЕРВЫЙ
И снова идут мужики с паровым котлом. Никто не неволил их браться за эту работу, они могли бы и не идти. Ничего от этого не изменилось бы, разве что — не пошли они, пошел бы кто-нибудь еще. Котел не остался бы ржаветь, он слишком важная штуковина. И ежели сказать попроще,— не бог весть какое это искусство — везти этот котел. Лошади тянут на совесть, постромки — в струну, хомуты поскрипывают, лица мужиков бодры и веселы, как у всякого здорового человека на молотьбе. Погоду тоже не упрекнешь, и это самое важное. Дай бог, чтобы все шло как задумано.
Двое мужиков шагают подле котла, в постолах и посконных онучах, и один из них, помоложе и степеннее, хозяйский сын из Айасте. В лесу, там, где дорога идет под уклон к ручью, парень вскарабкивается на котел. Труба машины снята на время доставки, и вот в эту-то дыру и усаживается Юри с вожжами в руке. Имя у него простое, не какое-нибудь там фиглярское Ринальдо Аугустин Фридрих, каких немало было в те поры и которые застревали во рту комом. Чем проще имя, тем легче и нам ладить с человеком.
Итак, у него простое, приличное имя и он сын хуторянина: стройный, в меру ширококостый, медлительный, но не то чтобы с веселым нравом. Одним словом, этот парень с детства любил следить за огнем в плите, смотреть, как шипит в жару сырое еловое полено, шипит и пузырится на срезе, пока его не лизнет огонь; это занятие научило его многому, даже большему, надо думать, чем уроки закона божьего и разучиванию царского гимна в школе. Он вскормлен сытной крестьянской едой, вспоен кислым молоком. Обрат он почти не ел, еще чего! Обрат — это для батраков и свиней, иногда же напротив — для свиней и батраков, особенно на тех хуторах, где хозяева и работники едят за отдельными столами. Это зависит от степени самомнения хозяина. На хуторе Айасте такие господские порядки пока еще не заведены.
Второй человек возле котла — работник, и как его зовут,
не столь важно, хотя он и идет пешком, подбодряя лошадей березовой хворостиной. Как раз здесь, на еловой опушке, года два назад в начале зимы ограбили рыжебрродого коробейника. Одному богу ведомо, кому понадобились его иголки- нитки, ситцевые платки, чулочные подвязки и прочее тряпье. В одной рубашке, причитая и тяжело дыша, прибежал человек поздно вечером на хутор Айасте просить ночлега, и, когда хозяин позволил ему провести ночь на общей половине, никак не мог бедняга нахвалить гостеприимство Анилуйков, до того надоел всем, что хозяин в конце концов вышел до ветра, сказав, что пойдет проведать лошадей.
Кстати, не забудем сам паровой котел. Это он наш главный герой, и как раз сейчас он выезжает из леса. Первыми появляются рядком из-за деревьев, где на солнце сверкают паутинки, холеные гнедые. Они ничем не примечательны. Они просто лошади, и об их родословной ничего определенного не скажешь. Во всяком случае, они не из ториской породы, это видно по их мордам. Возможно, кобыла, что справа, позади, чем-то и похожа на тяжеловозов арденнов, но, поскольку она то и дело скрывается за котлом, рано спешить с выводами. Все они добросовестные и исправные крестьянские лошади Тартуского уезда, и, если кто не верит, перевозка котла от этого не пострадает. Только не стоит соваться со своим особым мнением о лошадях к этим немногословным мужикам. Лошади для них, даже для полнолицего батрака, почти столь же священны, как коровы для индусов. Если какой-нибудь бродяга посмеет сказать что-то порочащее этих четырех коней, это может выйти ему боком. Непременно будет потасовка, и вполне даже возможно, что за каждую лошадь он расплатится зубом или ребром, особливо если белокурый хозяйский сын разъярится не на шутку и спрыгнет с котла.
Лошади уже вышли из-за деревьев, длинный котел тоже выплывает как неведомая махина. Покупка этой громадины не по силе одному хутору, как бы ни бахвалились богатством хуторяне где-нибудь в корчме или на ярмарке. В него вложены деньги всего машинного товарищества. Три года тому назад, когда местные хуторяне купили паровой котел, об этом, между прочим, писали даже в газете «Постимээс» — как об «отрадном явлении культурного споспешества земледелию». Кто интересуется его маркой, пусть внимательно поглядит на блестящую медную дощечку сбоку котла. Там записаны на английском языке все достоверные сведения. Только вот кто в здешних краях сможет правильно произнести эти слова?! Даже Ааду Ээснер, волостной курьер, который был на японской войне и знает на худой конец десяток китайских слов, не говоря уж о японских ругательствах, замялся, глядя на эту табличку, и, чтобы скрыть свое незнание, принялся с излишним жаром, уже в который раз, рассказывать, как японцы напали на них в Маньчжурии, крича во всю глотку: «Корову спрячь!» Орали-то они: «Голову с плеч!» — но как это крикнешь, ежели нет в языке буквы «л»! Почему они не кричали: «Башку спрячь!» — Ааду, конечно, не может объяснить, хотя и это невелико чудо, потому как давно известно, что японцы так же пережевывают русские слова, как сетумасцы1 — эстонские, только малость побыстрее, и глаза у них раскосые. У них, дескать, был даже один генерал по фамилии Оямаа, малый из Эстонии, приемный сын барина из Хелленурме, который состоял якобы на службе в свите уссурийского генерал-губернатора, но поссорился с покровителем, перебежал к японцам и был назначен ими военачальником.
Однако что толку от этих побасенок, если никак не удается узнать, какой все же марки этот загадочный паровой котел. Разве что только два слова из длинного названия могут вызвать у человека с воображением странные мысли; слова, последнее звучит почти как эстонское— склеенный, хотя на котле ничего не видно, кроме заклепок. Дрова он жрет, правда, самым бесстыдным образом, хотя на работу его не пожалуешься. Будто какая труба иерихонская, лежит обгорелое жестяное бревно между маховиком и ящиком с инструментом. Юри время от времени понукает лошадей и посвистывает; мотива, правда, у него никакого не получается, нет таланта, свистит он просто развлечения ради. Мужики, везущие котел, в приподнятом настроении; на песке, мокром от вчерашнего ливня, колеса оставляют красивые узоры, их замечает даже равнодушный батрак. Котел добирается до перекрестка, где дорога сворачивает к хутору. Здесь начинается глинистый подъем, лошади топчутся, паровой котел — не какая-нибудь двуколка, к тому же и Юри, с его саженным ростом, что-то весит. С Юри можно ладить, душа у него добрая. Он спрыгивает с котла, но лошади по-прежнему, поскальзываясь, вяло перебирают ногами. Но вглядимся внимательней: эта задняя гнедая, что справа, тоже виновата, она
болтается из стороны в сторону, хотя и делает вид, будто тянет всей грудью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45