Деньги были поделены, и игра возобновилась с еще большим азартом.
— Чем же закончится эта игра? — спросил Филипп Крантца, увидев искаженные лица мертвецов.
— Тем, что погибнут все,— отвечал Крантц.— И мы ничего не сможем предотвратить. Это Божье наказание!
Наконец плот был готов, песок из-под него выгребли, и он оказался на плаву, покачиваясь на ласковых волнах. Филипп и Крантц запаслись старыми и молодыми кокосовыми орехами, уложив их на плоту, и решили покинуть остров на следующий день.
К несчастью, один из матросов, купаясь в море, наткнулся на выброшенное оружие. Он нырнул и вытащил мушкет. Остальные последовали его примеру, и вскоре все были вооружены. На ночь Филипп и Крантц решили перебраться на плот и спать по очереди. В тот вечер страсти разгорелись с небывалой силой, нозник крупный спор. Обезумевшие люди бросились друг на друга. Страшно даже представить, что тут началось! Лишь трое остались в живых, но двое переговорили между собой и третьего тоже отправили вслед за другими на тот свет.
— Боже праведный! И это твои создания?! — воскликнул Филипп.
— Нет,— отвечал Крантц.— Обожествляя деньги, они поклонялись сатане! А теперь, капитан, обратите внимание на то, как эти двое, владеющие таким богатством, которое они не смогут потратить за всю жизнь, не довольны тем, что имеют, и каждый горит желанием присвоить все деньги себе.
Едва Крантц вымолвил эти слова, как один матрос сзади напал на другого и убил его.
— Разве я не предрекал этого? — продолжал Крантц.— Но мерзавец не получит ни своих, ни чужих денег! — Произнося эти слова, Крантц поднял мушкет, прицелился и выстрелил.
— Ты поступил несправедливо, Крантц, лишив подлеца заслуженного наказания. Оставшись один на острове со своими деньгами, он умер бы мучительной смертью от голода.
— Да простит меня Бог, если свершилась несправедливость, но поступить по-другому я не мог,— отвечал Крантц.— Однако, капитан, вернемся на берег. Мы остались одни на этом острове. Деньги, как я мыслю, надо спрятать так, чтобы потом мы легко нашли их. Часть монет мы возьмем с собой, поскольку они нам могут пригодиться. К тому же из милосердия надо все же предать земле трупы этих несчастных, которых ослепил блеск золота.
Пальму, у корней которой они закопали целый клад, Крантц тщательно пометил топором. Около пятисот монет они перенесли на плот и спрятали в одежде на всякий непредвиденный случай.
Утром следующего дня Крантц и Филипп подняли парус и вышли в море. Стоит ли упоминать, какой курс они взяли? Читатель и так уже догадался — они направились в ту сторону, где в последний раз видели плот с оставшейся на нем Аминой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Плот вполне отвечал своему предназначению. Он двигался не очень медленно и неплохо слушался руля. Филипп и Крантц запомнили приметы, по которым они могли бы снова безошибочно опознать этот островок. Курс они держали на юг к видневшемуся большому острову. Течение помогало им.
При поисках Амины в том районе они одновременно намеревались отыскать и остров Тернате. Там Филипп и Крантц надеялись попасть на какую-нибудь китайскую джонку, которые обычно заходили туда, направляясь на Тантам.
Под вечер Вандердекен и Крантц добрались до большого острова, к которому стремились, и вошли в бухточку. Взгляд Филиппа метался по всему берегу в надежде заметить какие-либо следы пребывания там Амины, но не обнаружил ни ее, ни местных жителей.
Осторожно втянув плот в узенький заливчик, где не было волнения, они расположились на ночлег, чтобы утром отправиться дальше.
На следующий день Крантц, управлявший их утлым сооружением, заметил, как Филипп вытащил и, отвернувшись от него, с нежностью рассматривает какой-то предмет.
— Это что, чей-то портрет, Вандердекен?—спросил он.
— О, нет! Это моя судьба! — отвечал Филипп, не задумываясь над смыслом сказанного.
— Как это судьба? Что вы подразумеваете под этим?
— Неужели я так выразился? Я едва соображаю, что говорю,— отвечал Филипп, снова пряча свою реликвию на груди.
— Мне кажется, вы сказали даже больше, чем хотели, капитан,— возразил Крантц.— И похоже, очень близки к истине. Я не раз видел эту драгоценность у вас в руках и помню, что коварный Шрифтен хотел выкрасть именно ее. Не связана ли с ней какая-нибудь тайна? У вас достаточно доказательств моей преданности, и вы, наверное, могли бы доверить мне эту тайну.
— В том, что ты мой друг, и настоящий друг, Крантц, я глубоко убежден. И тому, кто делил со мной все опасности так, как их делили мы с тобой, не требуется доказательств дружбы, но этого недостаточно, чтобы я мог рассказать тебе обо всем. С этой реликвией, а это действительно реликвия, и я всегда ношу ее с собой, меня связывает тайна, в которую посвящены лишь моя жена и два священника.
— Ну, если эта тайна известна священникам, то ее наверняка можно доверить и другу,— снова возразил Крантц.— Что на свете может быть священнее дружбы?
— У меня такое ощущение, Крантц,— Филипп взглянул на него,— что поведав тебе о ней, я принесу тебе несчастье. Откуда это предчувствие, я не знаю, но я ощущаю его. Это уж точно! А мне этого очень не хотелось бы, мой дорогой друг.
— Значит, вы не хотите воспользоваться моей преданностью? — разочарованно произнес Крантц.— Но уж коль мы рисковали вместе жизнью, так разделите со мной и все ваши тревоги!
Многие люди знают, что страдания притупляются, когда их утешают. Поэтому не стоит удивляться, что Филипп почувствовал в Крантце человека, которому можно излить душу. Он начал свой рассказ, не потребовав с Крантца обета молчания, справедливо полагая, что тот все равно сохранит его тайну, и в течение дня, когда плот несло мимо пустынных островков, поведал ему свою историю.
— Теперь ты знаешь все,— заключил Филипп.— И что ты думаешь обо всем этом? Веришь ли ты в эту удивительную историю или полагаешь, что она просто-напросто плод фантазии?
— Нет. Я твердо убежден, что это не фантазия,— отвечал Крантц,— поскольку я тоже располагаю некоторыми доказательствами, подтверждающими правдивость вашей истории, ведь я сам не раз видел призрачный корабль. И если ваш отец приговорен блуждать призраком по морям, то ничего удивительного в том, что вы избраны спасти его мятежный дух. Я верю каждому сказанному вами слову, и лишь теперь мне понятны ваши прежние поступки и настроения. Может быть, кто-либо посочувствовал бы вам, а я завидую.
— Завидовать? Мне? — удивился Филипп.
— Да. Я бы с радостью принял вашу судьбу, если бы это было возможно. Разве это не прекрасно — быть призванным для исполнения столь возвышенного долга? А закончится ваше плавание смертью, ну и что ж из того? А разве не смертью завершаются все наши земные мимолетные и ничтожные устремления?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Чем же закончится эта игра? — спросил Филипп Крантца, увидев искаженные лица мертвецов.
— Тем, что погибнут все,— отвечал Крантц.— И мы ничего не сможем предотвратить. Это Божье наказание!
Наконец плот был готов, песок из-под него выгребли, и он оказался на плаву, покачиваясь на ласковых волнах. Филипп и Крантц запаслись старыми и молодыми кокосовыми орехами, уложив их на плоту, и решили покинуть остров на следующий день.
К несчастью, один из матросов, купаясь в море, наткнулся на выброшенное оружие. Он нырнул и вытащил мушкет. Остальные последовали его примеру, и вскоре все были вооружены. На ночь Филипп и Крантц решили перебраться на плот и спать по очереди. В тот вечер страсти разгорелись с небывалой силой, нозник крупный спор. Обезумевшие люди бросились друг на друга. Страшно даже представить, что тут началось! Лишь трое остались в живых, но двое переговорили между собой и третьего тоже отправили вслед за другими на тот свет.
— Боже праведный! И это твои создания?! — воскликнул Филипп.
— Нет,— отвечал Крантц.— Обожествляя деньги, они поклонялись сатане! А теперь, капитан, обратите внимание на то, как эти двое, владеющие таким богатством, которое они не смогут потратить за всю жизнь, не довольны тем, что имеют, и каждый горит желанием присвоить все деньги себе.
Едва Крантц вымолвил эти слова, как один матрос сзади напал на другого и убил его.
— Разве я не предрекал этого? — продолжал Крантц.— Но мерзавец не получит ни своих, ни чужих денег! — Произнося эти слова, Крантц поднял мушкет, прицелился и выстрелил.
— Ты поступил несправедливо, Крантц, лишив подлеца заслуженного наказания. Оставшись один на острове со своими деньгами, он умер бы мучительной смертью от голода.
— Да простит меня Бог, если свершилась несправедливость, но поступить по-другому я не мог,— отвечал Крантц.— Однако, капитан, вернемся на берег. Мы остались одни на этом острове. Деньги, как я мыслю, надо спрятать так, чтобы потом мы легко нашли их. Часть монет мы возьмем с собой, поскольку они нам могут пригодиться. К тому же из милосердия надо все же предать земле трупы этих несчастных, которых ослепил блеск золота.
Пальму, у корней которой они закопали целый клад, Крантц тщательно пометил топором. Около пятисот монет они перенесли на плот и спрятали в одежде на всякий непредвиденный случай.
Утром следующего дня Крантц и Филипп подняли парус и вышли в море. Стоит ли упоминать, какой курс они взяли? Читатель и так уже догадался — они направились в ту сторону, где в последний раз видели плот с оставшейся на нем Аминой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Плот вполне отвечал своему предназначению. Он двигался не очень медленно и неплохо слушался руля. Филипп и Крантц запомнили приметы, по которым они могли бы снова безошибочно опознать этот островок. Курс они держали на юг к видневшемуся большому острову. Течение помогало им.
При поисках Амины в том районе они одновременно намеревались отыскать и остров Тернате. Там Филипп и Крантц надеялись попасть на какую-нибудь китайскую джонку, которые обычно заходили туда, направляясь на Тантам.
Под вечер Вандердекен и Крантц добрались до большого острова, к которому стремились, и вошли в бухточку. Взгляд Филиппа метался по всему берегу в надежде заметить какие-либо следы пребывания там Амины, но не обнаружил ни ее, ни местных жителей.
Осторожно втянув плот в узенький заливчик, где не было волнения, они расположились на ночлег, чтобы утром отправиться дальше.
На следующий день Крантц, управлявший их утлым сооружением, заметил, как Филипп вытащил и, отвернувшись от него, с нежностью рассматривает какой-то предмет.
— Это что, чей-то портрет, Вандердекен?—спросил он.
— О, нет! Это моя судьба! — отвечал Филипп, не задумываясь над смыслом сказанного.
— Как это судьба? Что вы подразумеваете под этим?
— Неужели я так выразился? Я едва соображаю, что говорю,— отвечал Филипп, снова пряча свою реликвию на груди.
— Мне кажется, вы сказали даже больше, чем хотели, капитан,— возразил Крантц.— И похоже, очень близки к истине. Я не раз видел эту драгоценность у вас в руках и помню, что коварный Шрифтен хотел выкрасть именно ее. Не связана ли с ней какая-нибудь тайна? У вас достаточно доказательств моей преданности, и вы, наверное, могли бы доверить мне эту тайну.
— В том, что ты мой друг, и настоящий друг, Крантц, я глубоко убежден. И тому, кто делил со мной все опасности так, как их делили мы с тобой, не требуется доказательств дружбы, но этого недостаточно, чтобы я мог рассказать тебе обо всем. С этой реликвией, а это действительно реликвия, и я всегда ношу ее с собой, меня связывает тайна, в которую посвящены лишь моя жена и два священника.
— Ну, если эта тайна известна священникам, то ее наверняка можно доверить и другу,— снова возразил Крантц.— Что на свете может быть священнее дружбы?
— У меня такое ощущение, Крантц,— Филипп взглянул на него,— что поведав тебе о ней, я принесу тебе несчастье. Откуда это предчувствие, я не знаю, но я ощущаю его. Это уж точно! А мне этого очень не хотелось бы, мой дорогой друг.
— Значит, вы не хотите воспользоваться моей преданностью? — разочарованно произнес Крантц.— Но уж коль мы рисковали вместе жизнью, так разделите со мной и все ваши тревоги!
Многие люди знают, что страдания притупляются, когда их утешают. Поэтому не стоит удивляться, что Филипп почувствовал в Крантце человека, которому можно излить душу. Он начал свой рассказ, не потребовав с Крантца обета молчания, справедливо полагая, что тот все равно сохранит его тайну, и в течение дня, когда плот несло мимо пустынных островков, поведал ему свою историю.
— Теперь ты знаешь все,— заключил Филипп.— И что ты думаешь обо всем этом? Веришь ли ты в эту удивительную историю или полагаешь, что она просто-напросто плод фантазии?
— Нет. Я твердо убежден, что это не фантазия,— отвечал Крантц,— поскольку я тоже располагаю некоторыми доказательствами, подтверждающими правдивость вашей истории, ведь я сам не раз видел призрачный корабль. И если ваш отец приговорен блуждать призраком по морям, то ничего удивительного в том, что вы избраны спасти его мятежный дух. Я верю каждому сказанному вами слову, и лишь теперь мне понятны ваши прежние поступки и настроения. Может быть, кто-либо посочувствовал бы вам, а я завидую.
— Завидовать? Мне? — удивился Филипп.
— Да. Я бы с радостью принял вашу судьбу, если бы это было возможно. Разве это не прекрасно — быть призванным для исполнения столь возвышенного долга? А закончится ваше плавание смертью, ну и что ж из того? А разве не смертью завершаются все наши земные мимолетные и ничтожные устремления?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84