Остаться одной, совсем одной! Быть разлученной с мужем, мучиться от страшных мыслей о нем и его судьбе! Лоцман, ты прав! Для нежно любящей жены нет ничего ужаснее такой смерти! Голова кружится. Зачем мне теперь жизнь?»
Крантц тщетно пытался подыскать слова утешения. Но вот он заговорил о мести, и тут Филипп оживился.
— Да! — вскричал он.— Месть! Отомстить этим подлецам и предателям! Но как ты думаешь, Крантц, на многих ли мы можем положиться?
— Как мне кажется, на большинство,— отвечал старший рулевой.— Это был мятеж меньшинства.
Для управления плотом была наконец использована как руль доска, отчего он стал более маневренным и двинулся к берегу быстрее, чем прежде. Люди радовались, что скоро ступят на землю, но все сидели на своих деньгах, которые в случае спасения приобретали для них огромное значение.
От Крантца Филипп узнал, что бунт подняли солдаты, к которым примкнула небольшая группа матросов, они и обрубили канаты, связывавшие большой плот с малым, а настоящие моряки занимают нейтральную позицию.
— Они, пожалуй, и дальше будут вести себя так,— предположил Крантц.— В некоторой степени их примирила с изменниками лишь надежда ступить на землю.
— Очень вероятно,— отвечал Филипп с горькой усмешкой.— Но я сумею встряхнуть их. Пришли их сюда!
Филипп начал переговоры с матросами. Он заявил, что те, кто взбунтовался, являются изменниками и им нельзя верить, поскольку ради денег они, мол, поступятся всем; с сожалением отметил, что не нашлось никого, кто пресек бы зло; и высказал мнение, что необходимо сразу же избавиться от них. Далее Филипп признался, что он, хотя и не говорил об этом, намеревался возвратить Компании деньги, как только они придут в гавань, где власти окажут ему помощь, но теперь он раздумал и готов все деньги отдать им.
В какое только искушение не вводит человека жадность! Стоит ли удивляться, что эти люди, которые по сути были лишь чуть лучше тех, с кем Филипп намеревался свести счеты, сразу же поддержали его? Было обговорено, что ночью они нападут на мятежников и сбросят их в море, если днем им не удастся достичь берега.
Однако переговоры Филиппа с так называемыми нейтралами насторожили остальных. Те тоже посовещались, а затем положили оружие так, чтобы им можно было быстро воспользоваться.
Ветер стих. Плот находился от берега не далее двух миль, но затем течением снова был отнесен в открытое море.
Стояла чудесная ночь. Море было ровным, как зеркало. Ни дуновения ветерка. Парус бессильно обвис на мачте. Ночь как бы предназначалась для самосозерцания и вознесения молитв. А на шатком плоту находилось около сорока человек, которых одолевала вражда, жажда убийства и грабежа. Каждая из сторон делала вид, что улеглась на отдых, но все как один прислушивались к любому шороху.
Сигнал должен был подать Филипп, сбросив парус, и сделать это так, чтобы парус, падая, накрыл часть изменников, лишив их тем самым возможности защищаться.
Парус упал, началась резня. Филипп сражался до тех пор, пока в живых не осталось никого, кому он мстил за отнятую у него Амину. Через несколько минут все было кончено. Шрифтен, находившийся у руля, неподвижным взглядом наблюдал за происходящим и лишь изредка издавал свое сатанинское хихиканье. Переводя дух, Филипп прислонился к мачте — пал последний из противников.
«Я отомстил за тебя, Амина! — подумал он.— Но что значит жизнь этих мерзавцев по сравнению с твоей?»
Утолив жажду мести, Филипп горько заплакал, закрыв лицо руками, а в это время его приверженцы изымали у убитых деньги, чтобы поделить их между собой. Узнав, что в схватке погибло только трое из числа их сторонников, они пожалели о том, что не убито больше: тогда им досталась бы более кругленькая сумма.
На плоту осталось шестнадцать человек, включая Вандерде-кена, Крантца и Шрифтена. С рассветом снова потянул бриз. Остатки воды были поделены, чувства голода люди уже не испытывали. Вода же пробудила в них желание выжить.
И хотя Филипп с того момента, когда был разлучен с Аминой, редко разговаривал со Шрифтеном, однако заметил — Крантц тоже обратил на это внимание,— что лоцман снова стал к нему недружелюбен. Его хихиканье, сарказм, кхи, кхи, кхи, казалось, не имели конца, а взгляд пронзал Филиппа с такой неприязнью, как и при первой встрече. Лишь Амина смогла на некоторое время укротить дикий нрав одноглазого, а с ее исчезновением благоволение Шрифтена к ее мужу рассеялось как дым. Однако все это не очень-то занимало Филиппа. Его беспокоило другое. Потеря Амины была тяжким испытанием для его сердца, все остальное казалось ему ничтожным и несущественным.
Бриз усиливался, и люди на плоту надеялись достичь бухты часа через два, но фортуна снова отвернулась от них: мачта не выдержала и обломилась. Но этим дело не кончилось. Когда повреждение было устранено, ветер уже почти совсем стих и их опять отнесло в открытое море. Уставший Филипп уснул рядом с Крантцем, Шрифтен занял место у руля.
Филипп спал крепким сном. Ему снилась Амина: она пребывала в сладкой дреме среди кокосовой рощи, а он охранял ее; она улыбнулась и назвала его по имени.
И тут Филипп проснулся от какого-то странного толчка. Еще не придя в себя, он подумал, что это, наверное, Шрифтен подкрался к нему и пытается завладеть его реликвией. Вздрогнув от этой мысли, он вскочил, чтобы схватить грабителя, и действительно, перед ним была не пустота, а лоцман, который стоял на коленях и вытягивал из-под него цепочку. Схватка была короткой. Вскоре Филипп снова владел своим сокровищем и крепко держал Шрифтена за горло. Затем он приподнял дрожащими руками почти бездыханное тело лоцмана и столкнул его в море.
— Человек ты или дьявол! — вскричал Филипп.— Будь кем угодно и спасайся теперь сам, если сможешь!
От их возни проснулись Крантц и несколько матросов, однако слишком поздно, чтобы помешать расправе над Шрифтеном. В нескольких словах Филипп рассказал о случившемся. Матросов это не обеспокоило, и они, убедившись, что их деньги целы, снова погрузились в сон.
Еще некоторое время Филипп вглядывался в море — не появится ли Шрифтен и не попытается ли забраться на плот, но лоцман исчез.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Кто рискнул бы описать состояние души Амины, когда она осознала, что разлучена со своим супругом? Остановившимся взглядом провожала она большой плот, который все удалялся от нее, и не сводила с него глаз до тех пор, пока его не поглотила ночь. Затем в немом отчаянии упала на настил. Мало-помалу придя в себя, она огляделась вокруг и крикнула:
— Кто здесь?
Но ответа не последовало.
— Есть здесь кто-нибудь? — еще громче крикнула несчастная.
«Одна! Совсем одна! Филипп разлучен со мной! Мама, мама!
Взгляни на свое несчастное дитя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Крантц тщетно пытался подыскать слова утешения. Но вот он заговорил о мести, и тут Филипп оживился.
— Да! — вскричал он.— Месть! Отомстить этим подлецам и предателям! Но как ты думаешь, Крантц, на многих ли мы можем положиться?
— Как мне кажется, на большинство,— отвечал старший рулевой.— Это был мятеж меньшинства.
Для управления плотом была наконец использована как руль доска, отчего он стал более маневренным и двинулся к берегу быстрее, чем прежде. Люди радовались, что скоро ступят на землю, но все сидели на своих деньгах, которые в случае спасения приобретали для них огромное значение.
От Крантца Филипп узнал, что бунт подняли солдаты, к которым примкнула небольшая группа матросов, они и обрубили канаты, связывавшие большой плот с малым, а настоящие моряки занимают нейтральную позицию.
— Они, пожалуй, и дальше будут вести себя так,— предположил Крантц.— В некоторой степени их примирила с изменниками лишь надежда ступить на землю.
— Очень вероятно,— отвечал Филипп с горькой усмешкой.— Но я сумею встряхнуть их. Пришли их сюда!
Филипп начал переговоры с матросами. Он заявил, что те, кто взбунтовался, являются изменниками и им нельзя верить, поскольку ради денег они, мол, поступятся всем; с сожалением отметил, что не нашлось никого, кто пресек бы зло; и высказал мнение, что необходимо сразу же избавиться от них. Далее Филипп признался, что он, хотя и не говорил об этом, намеревался возвратить Компании деньги, как только они придут в гавань, где власти окажут ему помощь, но теперь он раздумал и готов все деньги отдать им.
В какое только искушение не вводит человека жадность! Стоит ли удивляться, что эти люди, которые по сути были лишь чуть лучше тех, с кем Филипп намеревался свести счеты, сразу же поддержали его? Было обговорено, что ночью они нападут на мятежников и сбросят их в море, если днем им не удастся достичь берега.
Однако переговоры Филиппа с так называемыми нейтралами насторожили остальных. Те тоже посовещались, а затем положили оружие так, чтобы им можно было быстро воспользоваться.
Ветер стих. Плот находился от берега не далее двух миль, но затем течением снова был отнесен в открытое море.
Стояла чудесная ночь. Море было ровным, как зеркало. Ни дуновения ветерка. Парус бессильно обвис на мачте. Ночь как бы предназначалась для самосозерцания и вознесения молитв. А на шатком плоту находилось около сорока человек, которых одолевала вражда, жажда убийства и грабежа. Каждая из сторон делала вид, что улеглась на отдых, но все как один прислушивались к любому шороху.
Сигнал должен был подать Филипп, сбросив парус, и сделать это так, чтобы парус, падая, накрыл часть изменников, лишив их тем самым возможности защищаться.
Парус упал, началась резня. Филипп сражался до тех пор, пока в живых не осталось никого, кому он мстил за отнятую у него Амину. Через несколько минут все было кончено. Шрифтен, находившийся у руля, неподвижным взглядом наблюдал за происходящим и лишь изредка издавал свое сатанинское хихиканье. Переводя дух, Филипп прислонился к мачте — пал последний из противников.
«Я отомстил за тебя, Амина! — подумал он.— Но что значит жизнь этих мерзавцев по сравнению с твоей?»
Утолив жажду мести, Филипп горько заплакал, закрыв лицо руками, а в это время его приверженцы изымали у убитых деньги, чтобы поделить их между собой. Узнав, что в схватке погибло только трое из числа их сторонников, они пожалели о том, что не убито больше: тогда им досталась бы более кругленькая сумма.
На плоту осталось шестнадцать человек, включая Вандерде-кена, Крантца и Шрифтена. С рассветом снова потянул бриз. Остатки воды были поделены, чувства голода люди уже не испытывали. Вода же пробудила в них желание выжить.
И хотя Филипп с того момента, когда был разлучен с Аминой, редко разговаривал со Шрифтеном, однако заметил — Крантц тоже обратил на это внимание,— что лоцман снова стал к нему недружелюбен. Его хихиканье, сарказм, кхи, кхи, кхи, казалось, не имели конца, а взгляд пронзал Филиппа с такой неприязнью, как и при первой встрече. Лишь Амина смогла на некоторое время укротить дикий нрав одноглазого, а с ее исчезновением благоволение Шрифтена к ее мужу рассеялось как дым. Однако все это не очень-то занимало Филиппа. Его беспокоило другое. Потеря Амины была тяжким испытанием для его сердца, все остальное казалось ему ничтожным и несущественным.
Бриз усиливался, и люди на плоту надеялись достичь бухты часа через два, но фортуна снова отвернулась от них: мачта не выдержала и обломилась. Но этим дело не кончилось. Когда повреждение было устранено, ветер уже почти совсем стих и их опять отнесло в открытое море. Уставший Филипп уснул рядом с Крантцем, Шрифтен занял место у руля.
Филипп спал крепким сном. Ему снилась Амина: она пребывала в сладкой дреме среди кокосовой рощи, а он охранял ее; она улыбнулась и назвала его по имени.
И тут Филипп проснулся от какого-то странного толчка. Еще не придя в себя, он подумал, что это, наверное, Шрифтен подкрался к нему и пытается завладеть его реликвией. Вздрогнув от этой мысли, он вскочил, чтобы схватить грабителя, и действительно, перед ним была не пустота, а лоцман, который стоял на коленях и вытягивал из-под него цепочку. Схватка была короткой. Вскоре Филипп снова владел своим сокровищем и крепко держал Шрифтена за горло. Затем он приподнял дрожащими руками почти бездыханное тело лоцмана и столкнул его в море.
— Человек ты или дьявол! — вскричал Филипп.— Будь кем угодно и спасайся теперь сам, если сможешь!
От их возни проснулись Крантц и несколько матросов, однако слишком поздно, чтобы помешать расправе над Шрифтеном. В нескольких словах Филипп рассказал о случившемся. Матросов это не обеспокоило, и они, убедившись, что их деньги целы, снова погрузились в сон.
Еще некоторое время Филипп вглядывался в море — не появится ли Шрифтен и не попытается ли забраться на плот, но лоцман исчез.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Кто рискнул бы описать состояние души Амины, когда она осознала, что разлучена со своим супругом? Остановившимся взглядом провожала она большой плот, который все удалялся от нее, и не сводила с него глаз до тех пор, пока его не поглотила ночь. Затем в немом отчаянии упала на настил. Мало-помалу придя в себя, она огляделась вокруг и крикнула:
— Кто здесь?
Но ответа не последовало.
— Есть здесь кто-нибудь? — еще громче крикнула несчастная.
«Одна! Совсем одна! Филипп разлучен со мной! Мама, мама!
Взгляни на свое несчастное дитя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84