Анджей Кшицкий со свойственным ему злорадством уверял, что бунт черни в Гданьске против местных патрициев разразился на редкость кстати и что его величеству куда легче согласиться на казнь предводителей бунта, нежели на торжественную встречу вассалов королевы. Разумеется, этим словам не следовало верить, и королева это понимала, но она также прекрасно понимала и то, что король опасается вступать в спор с императором Карлом, который, разгромив французские войска под Павией, заставил Франциска Валуа отказаться от завоеванных им итальянских земель и стал теперь хозяином почти всей Италии. Будучи сторонницей союза Ягеллонов с Францией, Бона долго не хотела верить ни в поражение под Павией, ни в то, что Франциск был взят императорскими войсками в плен. И лишь подробные донесения неоценимого Дантышека, находившегося при дворе Карла, заставили ее пока отказаться от задуманного плана обручения юного Августа с французской принцессой. Мысли ее были теперь поглощены приданым для королевны Ядвиги, и когда король вернулся, она встретила его улыбкой, по-прежнему все еще красивая, хотя и чуточку отяжелевшая. Мельком упомянула о присяге на верность, принесенной итальянцами, но с большим любопытством расспрашивала короля о гданьской смуте, о его здоровье, подорванном бесконечными военными походами, особенно в последние годы. Всем казалось, что для Вавеля наступили наконец спокойные и беззаботные времена. Но вот в один из вечеров во двор замка ворвался всадник на взмыленном коне и упал на руки подбежавших слуг. Вниз к нему сошел сам маршал Вольский, о чем-то долго советовался с Алифио и наконец вместе с ним направился в королевские покои. Они застали августейших супругов за ранним ужином, и маршал двора без особых вступлений тут же сообщил о дурной вести, которую привез гонец.
— Ваше величество! Княжна Анна спешит сообщить вам из Варшавы, что пять дней назад внезапно скончался ее брат, мазовецкий князь Януш.
Король встал. Обычно такой спокойный, он, казалось, был потрясен этой вестью. Бона побледнела.
— Боже мой! Боже мой... — произнес наконец Сигиз-мунд. — Совсем недавно он прислал нам письмо, просил назначить срок свадьбы... Молодой, совсем молодой человек. Как это могло случиться?
— Этого никто не ведает, — отвечал Вольский, — но все же...
— Говорите, — приказал король.
— Гонец сказывал, что, когда он собирался в дорогу, среди варшавского люда уже пошла молва, будто князь отравлен...
— Отравлен? — не поверил король. — У себя дома, в ма-зовецком замке? Быть того не может!
Помолчав немного, король добавил с негодованием в голосе:
— Кинжал и яд — частые гости при других дворах. Но у нас такого не слыхивали. Кроме человека, которого я послал, поехал ли кто еще в Варшаву? — обратился он к Алифио.
— Об этом мне ничего не известно, — отвечал бургграф.
— Из нашего замка мы никого не посылали, ваше величество, — добавил Вольский.
— Януш отравлен. Но кем? Какие ходят слухи?
— Гонец выехал в тот же день, мало что знает, - объяснял маршал двора. — И все же нельзя отрицать, что брат Януша, покойный князь Станислав, преставился столь же внезапно...
Король нахмурил брови.
— Кругом одни недомолвки да тайны! А ведь он последний из мазовецких Пястов! Владелец последнего не вошедшего в Корону княжества. Ну что же... Стало быть, необходимо... Завтра же пошлем в Мазовию людей. Пусть выслушают все доводы за и против... Соберут свидетелей. Мне не хотелось бы, чтобы хоть тень подозрения пала на...
Король умолк, но Бона спросила:
— На кого, государь?
— На... покойного князя, — избегая ее взгляда, отвечал король. - Ну что же, я все сказал. Все распоряжения и приказы будут отданы еще сегодня.
Королева направилась к дверям.
— Прежде всего,-сказала она, —следует сообщить об этом несчастье Ядвиге.
Бона вышла, вслед за ней поспешил Алифио. Устремившись по замковым покоям за своей госпожой и догнав ее, он, наклонившись, шепнул ей на ухо:
— Ваше величество, вы можете поручиться? Уверены, что ни Паппакода, ни Марина никого не посылали?..
Бона, удивленная столь неожиданным вопросом, невольно остановилась.
— Куда? А... Вы с ума сошли?
— Маршал Вольский не все сказал. Он утаил от вас, что, по словам гонца, в Варшаве называли имя полюбовницы князя.
— Что же дальше? — спросила она сердито. — Мне-то что до этого?
Алифио огляделся по сторонам и, переходя на едва слышный шепот, сказал:
— Говорили, будто она была подослана... Действовала не по своей воле... По приказанию.
— По чьему же? — удивилась Бона.
— Посланец боялся, не хотел, но в конце концов назвал имя.
— Чье же? Говорите! Рге1;о!
— Ваше, всемилостивая госпожа, — прошептал он.
— Что вы сказали?! Нет! Быть того не может! — вскричала она.
— Если бы это была ложь!.. — вздохнул Алифио.
Но Бона меж тем уже металась по пустому покою, бросая на пол статуэтки, вазы, кубки...
— МаксНгюпе! Проклятие! Вечно я, я! Оттого, что мечтала о большом королевстве, а тут и шага ступить нельзя — везде препоны? Оттого, что кому-то это не по вкусу? Оттого, что думала о Мазовии? Да что толку? И так всюду отпор. Алифио был испуган этим взрывом негодования и собственной неловкостью.
— Простите, ваше величество! — умолял он.
Впервые в жизни она взглянула на него с презрением.
— Простить? Вас? А что остается мне? Как мне убедить короля? Носить в чреве своем его сына и решиться на убийство?! Мать королей — отравительница? Злосчастный день!
У нее вдруг перехватило дыхание, и она поспешила выйти на галерею. Алифио шел за нею следом, не зная, что сказать, чтобы подозрение не преследовало больше женщину, которую он знал так давно, с той поры, когда они оба были еще детьми. Хотел было что-то объяснить, снова просить прощения, но вдруг увидел в дальнем конце галереи тонкую гибкую девичью фигурку. Ядвига бежала по галереям в покои королевы и, встретив ее на полпути, бросилась в распростертые объятия мачехи. Она не проронила ни слова, но ее худенькие плечи сотрясались от рыданий.
Прижав падчерицу к груди, Бона шептала ей слова утешения:
— Тихо, тихо! Не плачь... Короли не плачут. Никогда. Даже если их ранят сильно и жестоко...
По приказу короля для ведения следствия в Варшаву в сопровождении вооруженной свиты отправились: канцлер Шидловецкий, познанский архиепископ Лятальский, епископ Мендзылеский, Анджей Кшицкий, доверенное лицо королевской четы и примаса Лаского, и Фрич Моджевский, по-прежнему состоявший писарем при канцелярии Лятальского. Недавно прошли дожди, дороги были прескверные — ни пройти, ни проехать. Добравшись наконец до столицы Мазовии, сановники отправились на отдых в отведенные им покои варшавского замка, а Кшицкий тем временем, задержав Фрича, сказал ему:
— Пойди расспроси людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155