Первый раз он заметил серый «жигуль» еще двадцать седьмого. Попался «жигуль» ему па глаза и двадцать восьмого. Мельком видел мой дедок этот же транспорт и двадцать девятого в момент ограбления.
Иван Иванович думал о Лазне: «Так-таки увез. А впутывал-то в это черное дело совсем другого».Богдан Андреевич говорил о багажнике: «Хлопнул, но пе сумел закрыть». Причина: со страху, и не было времени на повторное «захлопывание». Кассир видела незакрытый багажник и его содержимое: сумку-сундук из брезента, ведро и «запаску». Запомнив детали, она не сумела рассмотреть, кто нес был в машине. Сколько человек вместе с водителем: трое? Четверо? Ивану Ивановичу очень хотелось бы верить в версию, что увозил грабителей Лаз-ня. Возможно, соучастники добирались до цели самосто-
ятельно. Пока неважно, каким способом. Это выяснится позже. Главное в ином — Лазня увозил кого-то. «Двоих», считает дотошный участковый Дробов. Такому въедливому работнику верить можно. И Иван Иванович верит. Лазня приехал сам. По дороге случайно встретил знакомого, Александра Орача, имеете с которым когда-то работал. Тот попросил: «Подбрось до мебельного...» Сане для какой-то цели потребовались два поролоновых матраса. (Зачем — выяснится). Лазня согласился. Л позже для отвода глаз описал внешность бородатого — им был Саня. Ловкий, попарный ход ушлого врага!
Увы... Чутье розыскника не принимало этой насильно навязанной версии. Зная, что ему «увозить» с места происшествия дружков с награбленным, не мог Лазня — не мог и все тут, чувство самосохранения не позволило бы! — взять «на борт» такого опасного свидетеля, который тебя знает и лицо и по фамилии.
Было ясно одно: пли Сани входит в число бородатых, принимавших участие в ограблении, что Иван Иванович для себя отрицал начисто, отрицал вопреки фактам, либо Богдан Лазня к ограблению магазина но имеет прямого отношения.
А косвенное? Зачем ему было создавать себе «железное алиби»?
— Есть у вас, старший лейтенант, хоть какие-нибудь сведения о том, как добирались преступники до магазина? Кто их привез?
Дробов удивился вопросу.
— Полковник Строкуп такого задания по давал. А что, надо было найти таких свидетелей?
— Неплохо бы...
— Постараюсь.
— А пока давайте вашего свидетеля по серым «Жигулям».
— Сейчас подойдет. Взгляните, товарищ майор, па схему... Специально для вас составил.
Они зашли па «участок». .')то была часть подъезда, отгороженная стопкой. Все всегда ходят с черного хода. Но в доме был и парадный. За ненадобностью его и переоборудовали иод «участок». Дробов гордился своей конторой. Здесь висели плакаты в назидание правонарушителям. Стоял письменный стол образца военных лет, и несколько стульев вдоль стены. «А мебель дотошный старлей, видимо, собрал у жильцов,—догадался Иван Иванович.— Кто-то помог ее отреставрировать...»
Участковому бы кабинет на две комнаты, с солидной мебелью. Чтобы зашел посетитель и сразу почувствовал— перед ним представитель Советской власти, олицетворяющий собой незыблемость советского закона.
«Вот за границей...» Впрочем, как там, за границей,— майор милиции Орач мог судить только по зарубежным фильмам. Но он был убежден, что служба участковых инспекторов должна иметь более солидное техническое обеспечение: рацию, трапепорт, контору... И жить инспектор должен на своем участке.
Схема места происшествия была выполнена Дробовым, можно сказать, с любовью. В три цвета. Она позволяла как бы подняться над местностью и обозреть оперативный район с птичьего полета.
— Двадцать седьмого апреля,— давал пояснения Дробов,— серый «жигуль» был замечен возле столовой, вот здесь,— показал он на кружочек, перечеркнутый крестиком. Рядом стояла дата и время: 14.00.— Это было в обеденный перерыв. Сюда пообедать нередко съезжаются водители. Столовая заводская, кормят неплохо и цены рабочие. В мебельном с четырнадцати ноль-ноль до пятнадцати ноль-ноль тоже обеденный перерыв. Двадцать восьмого апреля перед вечером те же «Жигули» стояли у четвертого подъезда дома номер восемьдесят семь.— Старший лейтенант постучал по второму аналогичному кружочку
с крестиком.— Инкассаторы подъезжают к служебному входу в восемнадцать ноль семь, и от четвертого подъезда восемьдесят седьмого дома должно быть хорошо их видно. Серые «Жигули» стояли и двадцать девятого в восемнадцать ноль-ноль возле дома помер девяносто один. Схема была выполнена профессионально: место стоянки «Жигулей» бежевого цвета помечено квадратиком, серых — кружочками. Каждый дом пронумерован, указано, как можно подъехать к магазину, к домам, как уехать, где выход на трассу, где повороты и даже где трамвайная остановка.
— Похоже, что серые «Жигули» — тоже действующее лицо нашей драмы,— решил Иван Иванович.
В ото время на пороге «участка» появился высокий седой человек в длинном, давно вышедшем из моды макинтоше. Но на пенсионере несуразный балахон (говорят же, что мы ходим в маскарадных костюмах будущего века) выглядел вполне сносной спецодеждой. Может, потому, что был сшит по фигуре и в свое время ладно подогнан? Голову украшали (другого слова не придумаешь) густые,
чуть волнистые волосы. Мало сказать седые — серебристые, а если уж быть совсем точным,— цвета степного ковыля — с его легкостью и пушистостью. Конечно, человека, которому за семьдесят пять, пе назовешь красавцем: складки кожи на высокой, некогда «гордой» шее, мешки под карими, в прошлом острыми глазами. Но в благородстве старому интеллигенту, до сих пор пробегающему «десять коме» по системе Амосова, пе откажешь.
Одним слоном, свидетель с первого же мгновения вызвал у Ивана Ивановича доверие. «Дети и пенсионеры — народ наблюдательный,— подумал он.— Такое углядят...»
На руках у вошедшего была небольшая черная собачонка с обаятельной мордочкой и умными глазами. «Презабавная зверушка»,— отметил Иван Иванович.
«Презабавной» псинку делала белая реденькая борода — волосинки можно сосчитать — и белые «чулочки» на всех четырех тоненьких лапках.
Собачонка, удобно разместившаяся па руках хозяина, доверчиво лизнула его в щеку.
— Умка! — сказал вошедший.— Ну нельзя же вечно объясняться в любви, да еще в присутствии посторонних. В порядочном мужском обществе это не принято.
И собачонка, кажется, все поняла, свернулась черненьким клубочком на руках у хозяина.
— Новгородский,— представился свидетель, выделяя букву «д».— Арсентий Илларионович. Учитель на пенсии.— Он слегка поклонился Орачу.
— Присаживайтесь, Арсентий Иллариопович,— показал Орач на стул возле обтянутого черным дерматином стола.— Поделитесь вашими наблюдениями.
Учитель сидел прямо, в спине не гнулся, видимо, это была привычная для него поза
— Я типичный пенсионер,- начал Новгородский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Иван Иванович думал о Лазне: «Так-таки увез. А впутывал-то в это черное дело совсем другого».Богдан Андреевич говорил о багажнике: «Хлопнул, но пе сумел закрыть». Причина: со страху, и не было времени на повторное «захлопывание». Кассир видела незакрытый багажник и его содержимое: сумку-сундук из брезента, ведро и «запаску». Запомнив детали, она не сумела рассмотреть, кто нес был в машине. Сколько человек вместе с водителем: трое? Четверо? Ивану Ивановичу очень хотелось бы верить в версию, что увозил грабителей Лаз-ня. Возможно, соучастники добирались до цели самосто-
ятельно. Пока неважно, каким способом. Это выяснится позже. Главное в ином — Лазня увозил кого-то. «Двоих», считает дотошный участковый Дробов. Такому въедливому работнику верить можно. И Иван Иванович верит. Лазня приехал сам. По дороге случайно встретил знакомого, Александра Орача, имеете с которым когда-то работал. Тот попросил: «Подбрось до мебельного...» Сане для какой-то цели потребовались два поролоновых матраса. (Зачем — выяснится). Лазня согласился. Л позже для отвода глаз описал внешность бородатого — им был Саня. Ловкий, попарный ход ушлого врага!
Увы... Чутье розыскника не принимало этой насильно навязанной версии. Зная, что ему «увозить» с места происшествия дружков с награбленным, не мог Лазня — не мог и все тут, чувство самосохранения не позволило бы! — взять «на борт» такого опасного свидетеля, который тебя знает и лицо и по фамилии.
Было ясно одно: пли Сани входит в число бородатых, принимавших участие в ограблении, что Иван Иванович для себя отрицал начисто, отрицал вопреки фактам, либо Богдан Лазня к ограблению магазина но имеет прямого отношения.
А косвенное? Зачем ему было создавать себе «железное алиби»?
— Есть у вас, старший лейтенант, хоть какие-нибудь сведения о том, как добирались преступники до магазина? Кто их привез?
Дробов удивился вопросу.
— Полковник Строкуп такого задания по давал. А что, надо было найти таких свидетелей?
— Неплохо бы...
— Постараюсь.
— А пока давайте вашего свидетеля по серым «Жигулям».
— Сейчас подойдет. Взгляните, товарищ майор, па схему... Специально для вас составил.
Они зашли па «участок». .')то была часть подъезда, отгороженная стопкой. Все всегда ходят с черного хода. Но в доме был и парадный. За ненадобностью его и переоборудовали иод «участок». Дробов гордился своей конторой. Здесь висели плакаты в назидание правонарушителям. Стоял письменный стол образца военных лет, и несколько стульев вдоль стены. «А мебель дотошный старлей, видимо, собрал у жильцов,—догадался Иван Иванович.— Кто-то помог ее отреставрировать...»
Участковому бы кабинет на две комнаты, с солидной мебелью. Чтобы зашел посетитель и сразу почувствовал— перед ним представитель Советской власти, олицетворяющий собой незыблемость советского закона.
«Вот за границей...» Впрочем, как там, за границей,— майор милиции Орач мог судить только по зарубежным фильмам. Но он был убежден, что служба участковых инспекторов должна иметь более солидное техническое обеспечение: рацию, трапепорт, контору... И жить инспектор должен на своем участке.
Схема места происшествия была выполнена Дробовым, можно сказать, с любовью. В три цвета. Она позволяла как бы подняться над местностью и обозреть оперативный район с птичьего полета.
— Двадцать седьмого апреля,— давал пояснения Дробов,— серый «жигуль» был замечен возле столовой, вот здесь,— показал он на кружочек, перечеркнутый крестиком. Рядом стояла дата и время: 14.00.— Это было в обеденный перерыв. Сюда пообедать нередко съезжаются водители. Столовая заводская, кормят неплохо и цены рабочие. В мебельном с четырнадцати ноль-ноль до пятнадцати ноль-ноль тоже обеденный перерыв. Двадцать восьмого апреля перед вечером те же «Жигули» стояли у четвертого подъезда дома номер восемьдесят семь.— Старший лейтенант постучал по второму аналогичному кружочку
с крестиком.— Инкассаторы подъезжают к служебному входу в восемнадцать ноль семь, и от четвертого подъезда восемьдесят седьмого дома должно быть хорошо их видно. Серые «Жигули» стояли и двадцать девятого в восемнадцать ноль-ноль возле дома помер девяносто один. Схема была выполнена профессионально: место стоянки «Жигулей» бежевого цвета помечено квадратиком, серых — кружочками. Каждый дом пронумерован, указано, как можно подъехать к магазину, к домам, как уехать, где выход на трассу, где повороты и даже где трамвайная остановка.
— Похоже, что серые «Жигули» — тоже действующее лицо нашей драмы,— решил Иван Иванович.
В ото время на пороге «участка» появился высокий седой человек в длинном, давно вышедшем из моды макинтоше. Но на пенсионере несуразный балахон (говорят же, что мы ходим в маскарадных костюмах будущего века) выглядел вполне сносной спецодеждой. Может, потому, что был сшит по фигуре и в свое время ладно подогнан? Голову украшали (другого слова не придумаешь) густые,
чуть волнистые волосы. Мало сказать седые — серебристые, а если уж быть совсем точным,— цвета степного ковыля — с его легкостью и пушистостью. Конечно, человека, которому за семьдесят пять, пе назовешь красавцем: складки кожи на высокой, некогда «гордой» шее, мешки под карими, в прошлом острыми глазами. Но в благородстве старому интеллигенту, до сих пор пробегающему «десять коме» по системе Амосова, пе откажешь.
Одним слоном, свидетель с первого же мгновения вызвал у Ивана Ивановича доверие. «Дети и пенсионеры — народ наблюдательный,— подумал он.— Такое углядят...»
На руках у вошедшего была небольшая черная собачонка с обаятельной мордочкой и умными глазами. «Презабавная зверушка»,— отметил Иван Иванович.
«Презабавной» псинку делала белая реденькая борода — волосинки можно сосчитать — и белые «чулочки» на всех четырех тоненьких лапках.
Собачонка, удобно разместившаяся па руках хозяина, доверчиво лизнула его в щеку.
— Умка! — сказал вошедший.— Ну нельзя же вечно объясняться в любви, да еще в присутствии посторонних. В порядочном мужском обществе это не принято.
И собачонка, кажется, все поняла, свернулась черненьким клубочком на руках у хозяина.
— Новгородский,— представился свидетель, выделяя букву «д».— Арсентий Илларионович. Учитель на пенсии.— Он слегка поклонился Орачу.
— Присаживайтесь, Арсентий Иллариопович,— показал Орач на стул возле обтянутого черным дерматином стола.— Поделитесь вашими наблюдениями.
Учитель сидел прямо, в спине не гнулся, видимо, это была привычная для него поза
— Я типичный пенсионер,- начал Новгородский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102