Но повидаться, поговорить никак не удавалось. Алтынсес казалось, что именно у этой женщины с таким приветливым именем и таким же приветливым, как яблоко, лицом, и к тому же учительницы, есть какие-то слова, которые по-особому утешат ее, и она знает что-то такое, какую-то правду, которая укрепит ее надежду.
...Утром свекровь помогла собраться в дорогу. Зная, что невестка зайдет к Алмабике, с вечера сварила и вывесила отжиматься свежий творог, из последней чашки заветной белой муки приготовила баурсак, положила в кружку масла, завернула в старый платок два десятка яиц, твердые, словно осколки камня, куски корота, два листа сухой пастилы,— смородиновой и рябиновой — все это уложила и увязала в скатерть.
Алтынсес без всяких происшествий еще до полудня пришла в райцентр. Впрочем, одно маленькое происшествие было.
Выйдя из аула, она, чтобы сократить хоть немного путь, пошла через кусты, по тропкам, вытоптанным бродившей здесь скотиной. День тихий, светлый. Пахнут цветы, с куста на куст, трепеща крылышками, перелетают мелкие птицы, от ног то ящерица юркнет, то, распустив огненные крылья, отпрыгнет похожий на маленького дракона кузнечик, то важно отползет жук.
Быстро шагала Алтынсес. Вдруг услышала в кустах жалобный верезг, звякнуло железо, затрещали ветки. Она остановилась, прислушалась. Снова лязг, и снова треск ветвей. Подавив страх, она развела кусты рукой, заглянула, и сердце зашлось. Под молодой ольхой, весь в крови, бился в капкане заяц. Дернет перебитую зубьями лапку, проверещит жалобно и замолкнет. Кто-то занялся таким вот промыслом в скудное время, кому-то пропитание этот заяц. Но Алтынсес об этом не думала. Чуть не плача от жалости, она осторожно подошла к зайцу. Тот заметался, задергался отчаянно, звеня цепью, потащил капкан в сторону. Алтынсес подняла с земли сук и, приговаривая: «Постой, постой, дурачок... спасу тебя, выпущу, пока никого нет... Ну, не дергайся, ладно?» начала разжимать челюсти капкана. Пальцы, рукава выпачкала в крови. Заяц то ли от ужаса, то ли поняв
что человек хочет помочь ему, совсем затих. Даже когда она освободила ему лапку, какое-то время сидел неподвижно. Потом, прихрамывая, наискось, запрыгал в кусты, ветки качнулись, и он исчез.
Алтынсес, растревоженная, пошла дальше. Придя в райцентр, она заглянула в два-три магазина, обошла весь базар, но косы, разумеется, не нашла. Так уж заведено, ищешь вещь— ее-то и нет. Сынтимер вчера сказал: «Ладно, в случае чего, мою возьмешь». Пусть что угодно болтают, вечером же зайдет и возьмет у него косу. Хватит об этом думать, надо идти к Алмабике, улица Коммунаров, пятый дом. Может, повезет и с тем директором встретиться.
Низкий длинный дом, похожий на барак, глянул на нее неприветливыми окнами, и Алтынсес в недобром предчувствии замедлила шаг.
В конце коридора, откуда вместе с угаром от гудящих примусов тянуло запахом пригоревшего лука и паленой шерсти, то ли бранились, то ли галдели просто так четыре женщины. Алтынсес с опаской подошла к ним. Поначалу на ее вопрос об Алмабике женщины, занятые своим разговором, не обратили внимания. Кричат, смеются, руками машут, кому-то косточки перемывают. Наконец высокая рыхлая женщина, прервав раскатистый смех, ткнула пальцем в одну из дверей. Другая, запахивая руками халат на груди, кланяясь, дурашливо залюбезничала:
— Милости просим, красавица, проходи, скоро и угощение готово будет. Коли взаправду плачешь — из бельма слезы побегут. И животворненькой капли две найдется...
Алтынсес готова была броситься к выходу, но тут на шум вышла сама Алмабика.
— Хы, с нами и знаться не желают! — сказала женщина.— Ладно, нам больше достанется.
Алмабика, не ввязываясь в разговор, сразу ввела гостью к себе.
— Опять выпили. Ты не сердись на них. Несчастные, вот и бывает, с горя...
Пока Алтынсес развязывала скатерть и раскладывала гостинцы, Алмабика поставила самовар, накрыла на стол.
— Апай, как бы этого директора повидать? — сказала Алтынсес, когда сели за стол.
— Какого директора?
— Ну... директора школы. Вы же рассказывали — который столько лет пропадал, а нынче вернулся, помните?
— А-а, этого... Его сейчас нет, в город уехал, по школьным делам,— с запинкой ответила Алмабика.— Не повезло тебе, в другой раз повидаешь.— Чтобы скрыть растерянность, она сходила за перегородку, помешала в кастрюле.
Беседа потекла дальше. Алмабика все улыбалась, расспрашивала о новостях, потчевала чаем. Словно не замечая, что гостья молчит, только отвечает коротко «да» или «нет», рассказывала, что обоих сыновей проводила в пионерский лагерь, а сама, как вышла в отпуск, вместе с остальными учителями ремонтирует школу.
Алтынсес сидела и не могла одолеть внезапного отчуждения, уже понимала, что слов, за которыми приехала, не будет. Потому, слушая сквозь свои думы рассказ Алмабики, укоряла себя, что ходит, только людям хлопот доставляет. Тут еще звякнула ложка, и звук этот будто по спине ударил, напомнил лязг капкана. Перед глазами косо, как-то заваливаясь, прыгнул заяц, и качнулись кусты.
— На той неделе Кадрия заходила. Мой привет, наверное, передала? — спросила Алмабика. Алтынсес кивнула.— О тебе рассказывала. Не знаю, уместен ли будет мой совет...
Алтынсес настороженно посмотрела на нее. Что еще наговорила эта Кадрия? Словечка даже за зубами удержать не может. Наверное, рассказала о том, что свекровь уговаривает ее вернуться в отцовский дом. О чем еще могла рассказать? Впрочем, напрасно злится Алтынсес. Она ведь и сама совета хотела просить, за этим пришла.
— Что же делать, всю жизнь одна не проживешь,— осторожно сказала Алмабика. Гостья молчала, и она заговорила смелей.— Трудно такой, как я: двое детей, не один даже. А у тебя самая пора, и человек есть, который за тебя в огонь пойдет. Не обижайся, милая, говорю, что думаю.
Вначале, поддавшись ее уговорам, Алтынсес согласилась остаться ночевать. Но чем ближе день клонился к вечеру, тем отчего-то тревожнее становилось на душе. Сама не заметила, как начала собираться домой. На удивленный вопрос хозяйки сказала:
— Спасибо, апай. В следующий раз, как только посвободней буду...
- Воля твоя. Думала, поговорим с тобой всласть, ночь напролет. Свекрови привет передай. Вот, чем уж богаты, эти две пачки чая возьми, к чаю изюма немножко, подруга из Узбекистана прислала.
Она проводила гостью до самого большака.
Алтынсес подавленно молчала. Глупо: шла, чтобы о настояниях свекрови поговорить, посоветоваться, а когда Алмабика сама начала разговор, почувствовала неприязнь. Нет, другого она совета ждала. Думала, что хоть здесь пошатнувшейся надежде опору найдет.
— Апай,— сказала она,— может, вы о том директоре просто так сказали?
— Как это — просто так?
— Может, нет его вовсе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
...Утром свекровь помогла собраться в дорогу. Зная, что невестка зайдет к Алмабике, с вечера сварила и вывесила отжиматься свежий творог, из последней чашки заветной белой муки приготовила баурсак, положила в кружку масла, завернула в старый платок два десятка яиц, твердые, словно осколки камня, куски корота, два листа сухой пастилы,— смородиновой и рябиновой — все это уложила и увязала в скатерть.
Алтынсес без всяких происшествий еще до полудня пришла в райцентр. Впрочем, одно маленькое происшествие было.
Выйдя из аула, она, чтобы сократить хоть немного путь, пошла через кусты, по тропкам, вытоптанным бродившей здесь скотиной. День тихий, светлый. Пахнут цветы, с куста на куст, трепеща крылышками, перелетают мелкие птицы, от ног то ящерица юркнет, то, распустив огненные крылья, отпрыгнет похожий на маленького дракона кузнечик, то важно отползет жук.
Быстро шагала Алтынсес. Вдруг услышала в кустах жалобный верезг, звякнуло железо, затрещали ветки. Она остановилась, прислушалась. Снова лязг, и снова треск ветвей. Подавив страх, она развела кусты рукой, заглянула, и сердце зашлось. Под молодой ольхой, весь в крови, бился в капкане заяц. Дернет перебитую зубьями лапку, проверещит жалобно и замолкнет. Кто-то занялся таким вот промыслом в скудное время, кому-то пропитание этот заяц. Но Алтынсес об этом не думала. Чуть не плача от жалости, она осторожно подошла к зайцу. Тот заметался, задергался отчаянно, звеня цепью, потащил капкан в сторону. Алтынсес подняла с земли сук и, приговаривая: «Постой, постой, дурачок... спасу тебя, выпущу, пока никого нет... Ну, не дергайся, ладно?» начала разжимать челюсти капкана. Пальцы, рукава выпачкала в крови. Заяц то ли от ужаса, то ли поняв
что человек хочет помочь ему, совсем затих. Даже когда она освободила ему лапку, какое-то время сидел неподвижно. Потом, прихрамывая, наискось, запрыгал в кусты, ветки качнулись, и он исчез.
Алтынсес, растревоженная, пошла дальше. Придя в райцентр, она заглянула в два-три магазина, обошла весь базар, но косы, разумеется, не нашла. Так уж заведено, ищешь вещь— ее-то и нет. Сынтимер вчера сказал: «Ладно, в случае чего, мою возьмешь». Пусть что угодно болтают, вечером же зайдет и возьмет у него косу. Хватит об этом думать, надо идти к Алмабике, улица Коммунаров, пятый дом. Может, повезет и с тем директором встретиться.
Низкий длинный дом, похожий на барак, глянул на нее неприветливыми окнами, и Алтынсес в недобром предчувствии замедлила шаг.
В конце коридора, откуда вместе с угаром от гудящих примусов тянуло запахом пригоревшего лука и паленой шерсти, то ли бранились, то ли галдели просто так четыре женщины. Алтынсес с опаской подошла к ним. Поначалу на ее вопрос об Алмабике женщины, занятые своим разговором, не обратили внимания. Кричат, смеются, руками машут, кому-то косточки перемывают. Наконец высокая рыхлая женщина, прервав раскатистый смех, ткнула пальцем в одну из дверей. Другая, запахивая руками халат на груди, кланяясь, дурашливо залюбезничала:
— Милости просим, красавица, проходи, скоро и угощение готово будет. Коли взаправду плачешь — из бельма слезы побегут. И животворненькой капли две найдется...
Алтынсес готова была броситься к выходу, но тут на шум вышла сама Алмабика.
— Хы, с нами и знаться не желают! — сказала женщина.— Ладно, нам больше достанется.
Алмабика, не ввязываясь в разговор, сразу ввела гостью к себе.
— Опять выпили. Ты не сердись на них. Несчастные, вот и бывает, с горя...
Пока Алтынсес развязывала скатерть и раскладывала гостинцы, Алмабика поставила самовар, накрыла на стол.
— Апай, как бы этого директора повидать? — сказала Алтынсес, когда сели за стол.
— Какого директора?
— Ну... директора школы. Вы же рассказывали — который столько лет пропадал, а нынче вернулся, помните?
— А-а, этого... Его сейчас нет, в город уехал, по школьным делам,— с запинкой ответила Алмабика.— Не повезло тебе, в другой раз повидаешь.— Чтобы скрыть растерянность, она сходила за перегородку, помешала в кастрюле.
Беседа потекла дальше. Алмабика все улыбалась, расспрашивала о новостях, потчевала чаем. Словно не замечая, что гостья молчит, только отвечает коротко «да» или «нет», рассказывала, что обоих сыновей проводила в пионерский лагерь, а сама, как вышла в отпуск, вместе с остальными учителями ремонтирует школу.
Алтынсес сидела и не могла одолеть внезапного отчуждения, уже понимала, что слов, за которыми приехала, не будет. Потому, слушая сквозь свои думы рассказ Алмабики, укоряла себя, что ходит, только людям хлопот доставляет. Тут еще звякнула ложка, и звук этот будто по спине ударил, напомнил лязг капкана. Перед глазами косо, как-то заваливаясь, прыгнул заяц, и качнулись кусты.
— На той неделе Кадрия заходила. Мой привет, наверное, передала? — спросила Алмабика. Алтынсес кивнула.— О тебе рассказывала. Не знаю, уместен ли будет мой совет...
Алтынсес настороженно посмотрела на нее. Что еще наговорила эта Кадрия? Словечка даже за зубами удержать не может. Наверное, рассказала о том, что свекровь уговаривает ее вернуться в отцовский дом. О чем еще могла рассказать? Впрочем, напрасно злится Алтынсес. Она ведь и сама совета хотела просить, за этим пришла.
— Что же делать, всю жизнь одна не проживешь,— осторожно сказала Алмабика. Гостья молчала, и она заговорила смелей.— Трудно такой, как я: двое детей, не один даже. А у тебя самая пора, и человек есть, который за тебя в огонь пойдет. Не обижайся, милая, говорю, что думаю.
Вначале, поддавшись ее уговорам, Алтынсес согласилась остаться ночевать. Но чем ближе день клонился к вечеру, тем отчего-то тревожнее становилось на душе. Сама не заметила, как начала собираться домой. На удивленный вопрос хозяйки сказала:
— Спасибо, апай. В следующий раз, как только посвободней буду...
- Воля твоя. Думала, поговорим с тобой всласть, ночь напролет. Свекрови привет передай. Вот, чем уж богаты, эти две пачки чая возьми, к чаю изюма немножко, подруга из Узбекистана прислала.
Она проводила гостью до самого большака.
Алтынсес подавленно молчала. Глупо: шла, чтобы о настояниях свекрови поговорить, посоветоваться, а когда Алмабика сама начала разговор, почувствовала неприязнь. Нет, другого она совета ждала. Думала, что хоть здесь пошатнувшейся надежде опору найдет.
— Апай,— сказала она,— может, вы о том директоре просто так сказали?
— Как это — просто так?
— Может, нет его вовсе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42